О пребывании в Синсе у Габито сохранились отрывочные воспоминания и, без сомнения, мучительные, хотя позже он будет рассказывать о той поре много смешных историй. Нетрудно представить, как он страдал из-за того, что ему пришлось уехать от больного деда. К тому же он переживал культурный шок, познакомившись с менее респектабельной стороной семьи. Как и Аракатака, Синсе был маленький компактный городок: центральная площадь еще больше, чем в Аракатаке; обычная игрушечная церковь; обычная статуя Боливара; население примерно девять тысяч человек. Экономика — в основном скотоводство, выращивание риса и маиса; жители, как и во многих скотоводческих районах, в большинстве своем были приверженцами Консервативной партии. Бабушка Архемира (мама Химе) жила в крошечном деревянном домике на маленькой площади далеко от центра города. Домик был выкрашен в белый цвет, имел крышу из пальмовых листьев и всего две комнаты. Именно там мама Химе родила всех своих детей[164]. Пребывание в Синсе, вероятно, открыло перед Габито совершенно иной мир. Он больше не был неприкосновенным ребенком полковника Маркеса и должен был приноравливаться к необузданности своих незаконнорожденных дядьев и кузенов, не говоря уже про родного младшего брата, отчаянного сорванца Луиса Энрике.

Тем временем дома в Аракатаке тучи сгущались. Кульминация наступила в марте 1937 г. Спустя два года после падения с лестницы полковник Маркес скончался от бронхопневмонии в Санта-Марте. Он так и не оправился от несчастного случая, произошедшего с ним в 1935 г. К тому же он горько скорбел о своей сестре Венефриде, почившей в его доме 21 января 1937 г. И можно только догадываться, как отразился на моральном духе старого солдата отъезд его любимого «маленького Наполеона». В начале 1937 г. сын полковника Хуан де Диос отвез отца в Санта-Марту, где ему прооперировали горло. В марте он подхватил пневмонию и четвертого числа того же месяца умер в возрасте семидесяти трех лет в городе, где некогда умер другой солдат, Симон Боливар, ныне покоившийся в соборе.

Полковника Маркеса похоронили в тот же день на городском кладбище Санта-Марты. Газета El Estado откликнулась на его смерть коротким некрологом. Марго хорошо помнит похороны в Санта-Марте: «Я плакала и плакала целый день. А Габито с отцом и Луисом Энрике тогда жил в Синсе. Вернулся он только через несколько месяцев, поэтому я не помню его реакции. Но, должно быть, он был глубоко опечален, ведь они с дедом обожали друг друга, были неразлучны»[165].

Габито в Синсе узнал о смерти деда случайно — подслушал разговор отца с бабушкой. Пройдет много лет, и он скажет, что не мог плакать, услышав скорбную весть. Лишь повзрослев, осознал он, сколь важен был для него дед. А тогда он даже толком и не прочувствовал момент. «У меня были другие заботы. Помнится, в то время у меня были вши, и меня это ужасно смущало. Говорили, что вши убегают, когда умираешь. Мне эта мысль не давала покоя. „Черт, — думал я, — если я сейчас умру, все узнают, что у меня вши!“ Так что с учетом тех обстоятельств смерть деда меня не особо взволновала. Меня заботили одни лишь вши. В действительности я понял, как мне не хватает деда, гораздо позже, когда повзрослел. Никто не мог мне его заменить. Отец никогда не был ему равноценной заменой»[166]. Необычные воспоминания, провокационные гиперболы, типичная для Маркеса иносказательность при описании личных чувств и намеки на опровержения скрывают гораздо более простой и жестокий факт: мальчик был неспособен горевать по человеку, которого он любил больше всех на свете в пору своего мучительного и зачастую наполненного таинственностью детства, по человеку, который был для него источником мудрости и символом надежности и безопасности. Теперь, в окружении своих ближайших родственников, своей настоящей семьи — семьи, которая бросила его, когда он был младенцем, маленький Габито чувствовал себя сиротой. В апреле 1971 г., отвечая на вопрос журналиста о смерти его деда, Гарсиа Маркес в присутствии своего биологического отца, как всегда используя гиперболу, в данном случае жестокую, скажет: «Мне было восемь, когда он умер. С тех пор ничего значимого со мной не случалось. Сплошная обыденность»[167].

Габриэль Элихио с двумя сыновьями приехал ненадолго в Аракатаку, чтобы уговорить жену переселиться в Синсе. Луиса особого восторга не выразила. В 1993 г. она сказала мне: «Я не хотела переезжать. Вы только представьте: куча детишек, все наши пожитки. Поездом до Сьенаги, пароходом до Картахены, потом еще до Синсе трястись по дороге. Но я всегда подчинялась его желаниям, а он был авантюрист, не мог усидеть на одном месте. Мы наняли два грузовика, Луис Энрике и Габито ехали в первом, их отец следом, во втором; тот в пути один раз перевернулся»[168]. В Аракатаке в старом доме вместе с Транкилиной и тетей Франсиской осталась только их кузина Сара Маркес, которая незадолго до отъезда Луисы с семьей вышла замуж.

Марго была очень недовольна всеми этими переменами в судьбе семьи: «Мы жили в доме бабушки, пока деньги не иссякли, а она сама жила на то, что присылал ей дядя Хуанито. Вот тогда-то и было решено, что мы с Габито переедем к отцу в Синсе… Это было ужасно. Переехать из тишины и покоя в логово дьяволов, жить с моими братьями и сестрами… Да и отец был не подарок — шумный, грубый. Никогда ничего не спускал. Айду так лупил, просто жуть. А ей хоть бы хны. Я думала: „Пусть только дотронется до меня, я в речку брошусь“. Мы с Габито никогда не перечили ему, всегда делали то, что он велел»[169].

Но в Синсе дела пошли из рук вон плохо. Габриэль Элихио вложился в домашний скот, купил стадо коз, но его авантюра провалилась, и через несколько месяцев семья вернулась в Аракатаку. Габриэль Элихио с семьей не поехал. Отправился в Барранкилью, где начал искать средства на то, чтобы в очередной раз открыть аптеку. В Аракатаке остальная семья сожгла одежду полковника во дворе, и Габито в языках пламени привиделся живой дед. Габито пытался смириться с его утратой, с немощностью бабушки. Та резко сдала, теряла зрение, была безутешна без мужа, с которым прожила более пятидесяти лет. Грозная тетя Франсиска тоже сломалась, ведь она была рядом с Николасом еще дольше, чем его жена. Для Габито это был конец света. Убитый горем, которого он даже не способен был осознать, полностью находясь во власти родителей, которые бросили его много лет назад, он не хотел вторично интегрироваться в жизнь других детей в Аракатаке.

Луис Энрике, не склонный к размышлениям, не имеющий, как его брат, за плечами мучительного психологического багажа, мгновенно, как ни в чем не бывало, вновь окунулся в жизнь маленького городка на побережье Карибского моря, в ту жизнь, которую сверхвпечатлительный Габито сможет оценить лишь многие годы спустя, когда будет с грустью и ностальгией вспоминать не только тот мир, что он потерял, но и те удовольствия, которых никогда не знал. И Габито, и Луис Энрике оба ходили в среднюю школу для мальчиков. По словам Луиса Энрике, цыгане и цирк перестали проезжать через их город, и многие его обитатели, как и семья Гарсиа Маркес, готовились к отъезду. «Даже проститутки уехали, те, что промышляли свои ремеслом в „Академии“; как назывался у нас бордель… Сам я, естественно, никогда там не был, но мои друзья всё мне про него рассказали»[170].

На протяжении многих лет Габито будет видеть Аракатаку в гораздо более мрачном свете, чем его беспечный, шумный младший брат, как то иллюстрирует повесть «Палая листва» — первый литературный портрет Маркеса. Хотя потом он тепло отзовется о городе, в который ему всегда будет боязно возвращаться. Лишь в сорок лет он сумеет отойти на такое расстояние, с которого сможет смотреть на Аракатаку так, как еще мальчишкой научился воспринимать ее Луис Энрике, — через фильтр авантюризма.