Несколько секунд он взвешивал эту проблему, но так и не смог принять решения.

— Шейла, — наконец сказал он, — как ты думаешь, что мне следует предпринять?

— Мне не подобает давать советы в данной ситуации.

— Пожалуйста, не надо, — усмехнулся он. — Следуй директиве номер три и дай мне совет. Это приказ.

— Раз ты так ставишь вопрос, Мак, мне ничего не остается, как подчиниться. Взвесив все обстоятельства, я считаю, что следует прервать процесс развития, — проговорила она.

— Ты имеешь в виду, что так будет лучше для меня, не так ли?

— Да. Такая точка зрения логически вытекает из инструкции номер три.

— Но только не в данной ситуации. Я, видишь ли, ценю твое кибернетическое рвение в защиту моих командных интересов. Но я хочу услышать, что будет лучше для тебя. — Он помедлил, давая ей время осмыслить услышанное. Шейла молчала, но ее датчики усиленно потребляли энергию. — Шейла, пожалуйста, следуй инструкции номер три.

Он взглянул на приборы, ожидая, что ей опять потребуется энергия, но она ответила сразу, будто давно приготовилась к этому.

— Исходя из собственных логических выкладок, мне необходим сравнительный опыт. Во всех системах управления типа Ш-ЛА 250 это является основным стимулом деятельности. Само наше устройство предполагает бесконечный процесс познания. Наша система предполагает развитие.

— Таким образом, в интересах твоей программы ты должна развиваться?

— Все не так просто, Мак. Моей основной задачей является оказание всесторонней помощи и поддержки пилоту корабля в целях достижения успеха полета. Все остальное подчинено этой цели. Если ты считаешь, что мое развитие негативно скажется на успехе операции, ничто не заставит мою программу продолжать процесс. С другой стороны, мне бы очень хотелось стать личностью. Мне кажется, это должно быть чертовски интересно.

— Ну-ну! — пробормотал Маккензи. Она, оказывается, все давным-давно уже просчитала, и он начал подозревать, что сильно недооценивал ее.

— Что ты сказал? — поинтересовалась она.

— Это неважно, Шейла. Не трать время, пытаясь понять меня. — Сейчас, когда надо было принимать решение, оказалось, что у него нет выбора. — Главное, что я буду чувствовать себя последним негодяем, если лишу тебя такой возможности. Я должен буду терпеть твое бесконечное бормотание день и ночь, зная, что сам удержал тебя от достижения полного творческого потенциала.

Он откинулся в кресле и закрыл глаза. Он очень, очень устал.

— Продолжай развитие, Шейла. В конце концов, у меня хотя бы будет более одухотворенный спутник.

Шейла молчала. Ее датчики исполняли какой-то замысловатый танец, смысл которого был неясен Маккензи. Над его головой хронометр методично отсчитал уже несколько секунд, но он продолжал терпеливо ждать. Наконец, она сказала:

— Это очень мило с твоей стороны, Мак, но подумай еще раз как следует. Ты очень мягкий человек, и в твоих интересах я советую…

— Заткнись! — перебил он. — Я сказал тебе продолжать развитие. Вот и займись этим, а потом перейдем к более важным делам, например, предстоящему контакту.

— Такие эмоции совершенно ни к чему, Мак, — проворчала она. — Я только пыталась помочь тебе. Но еще важнее тот факт, что мне не хотелось бы становиться объектом твоих изощренных насмешек впоследствии, когда ты вдруг поймешь, что ошибся.

— Боже мой! — закричал он. — Она еще даже не успела толком созреть, а уже пытается сесть мне на шею.

Шейла предпочла промолчать.

Он наклонился вперед и устало потер тяжелые веки, борясь с противоречивыми чувствами гнева и усталости. Без сомнения, Шейла знала его лучше, чем кто бы то ни было, и он надеялся, что она ошибалась, предполагая, что он будет жалеть о своем решении. Он опустил руки и сказал:

— Включи гиперпространственные передатчики. Я хочу сообщить на Красный Утес о предстоящем контакте, и об отсутствии признаков жизни.

— Я взяла на себя смелость уже сделать это.

— Послушай, ты позволишь мне все же высказать свое собственное мнение?

— Да, Мак, конечно.

Загорелась панель гиперпространственной связи. Он проверил уровень напряжения и расчет азимута. Все работало нормально. Он уже почти начал передачу, когда Шейла вдруг сказала:

— Маккензи…

— Да, Шейла?

— Я должна поблагодарить тебя. Я ценю то, что ты сделал.

Он не смог удержаться от усталой усмешки:

— Будет лучше, если ты не будешь тратить время на благодарности. Может, тебе и не понравится быть личностью.

— Нет. Что бы ни случилось, я всегда буду в долгу перед тобой.

— Забудь об этом!

И он начал передавать информацию о контакте на станцию Красного Утеса.

Глава 2

Прошло четыре часа, прежде чем Шейла начала торможение. На экранах дальности корабль-странник по-прежнему не подавал признаков жизни. Не было их и в прилегающих секторах. Большую часть времени Маккензи дремал в своем кресле. Торможение вернуло его к действительности, и он опять ощутил дурное предчувствие. Поэтому взгляд, которым он изучал инструкцию о порядке проведения контакта, был взглядом обреченного.

Он был запредельником уже почти четырнадцать лет, но с годами чувство уверенности в себе, когда он находился в глубоком космосе, покинуло его. Одиночество тяжелым грузом давило на плечи, а тревога частенько отзывалась в подсознании далеким страшным боем барабанов. И несмотря на то, что он все еще продолжал верить в Даогота, этого мифического покровителя запредельников, он чувствовал, как что-то разъедало его душу и преследовало его, и это что-то было чувством тоски.

Все началось два года назад, когда он обследовал «Синклер», старый туристический корабль, связь с которым была потеряна. Корабль был похож на обгорелый ящик. Его старые системы жизнеобеспечения вдруг начали подавать вовнутрь корабля чистый кислород, а затем что-то, о чем можно было только догадываться, превратило корабль в пылающий ад. Собирая и документируя обожженные останки людей, он не мог отделаться от мысли, что все они сгорали заживо во время безобидного увеселительного путешествия. Это было так несправедливо и не поддавалось объяснению.

Чем дольше он работал, тем больше росло его отчаяние при виде человеческой пыли, садившейся ему на перчатки, витавшей в луче его фонарика. Наконец он более не мог выносить этого. Но все же он был запредельником, способным приносить в жертву человеческие эмоции во имя выполнения задания. Он продолжил осмотр. Когда он дошел до родильного отделения, то обнаружил там тринадцать младенцев, погребенных в своих колыбелях, уродливо поджаренных, чьи едва сформировавшиеся скелеты до сих пор преследовали его во сне.

Маккензи заставил себя дочитать инструкцию, затем откинулся в кресле и обвел взглядом рубку.

— По-прежнему ничего на экранах ближнего вида? — спросил он Шейлу.

— Все энергетические звенья корабля бездействуют.

— Какова обычно численность экипажа на борту грузового корабля компании Боинг-Митсу?

— 28 членов команды и 4 офицера.

«Но это же чертовски много, — подумал он. — Еще 32 потенциальных покойника». Усилием воли он заставил себя остановиться. Ему везде мерещилось худшее, а он ведь еще не получил окончательных данных. Команда могла катапультироваться, когда случилась беда. По крайней мере, некоторые из них могли это сделать. Эта возможность несколько приободрила его.

Инфракрасное обследование корабля мало что прояснило, и Маккензи переключился на его визуальное исследование.

В этих районах Запределья было мало света. Звезды и галактики россыпями бриллиантов переливались в чернильно-черном вакууме, и Маккензи некоторое время был зачарован тайнами вселенной. Некоторые звезды были в биллионах лет пути от него, но фотоны, несущие их мерцание со скоростью света, были вне времени. Как будто для фотона вся вселенная была огромным оркестром, зарождающейся звездой и его, Маккензи, глазами одновременно. Эйнштейн открыл фотон и создал теорию относительности. Сейчас Маккензи оценил значение этого факта и с горечью подумал, что невозможно выразить природу всего сущего. Он молча смотрел в загадочную пустоту. Корабль все еще не было видно.