Взяв графин с лимонным соком из раздаточного автомата, она поставила его рядом с кастрюлей и опустилась на вращающийся стул, который достала из-под стола. Сейчас она была похожа на буфетчицу, томящуюся от скуки.

— Послушаем музыку? — предложил Маккензи.

— Звучит неплохо.

— Как насчет Масагоруски? — Он помнил, что она была готова бесконечно слушать записи этой группы, когда они были на Красном Утесе.

— Мне бы хотелось Бакки и Шулера. У тебя есть «Океания»?

— Должна быть. Шейла, включи «Океанию», пока мы будем есть.

— Конечно, Мак, — отозвалась Шейла, — мне только нужно пролистать архив поп-культуры.

Черные глаза Светлы вспыхнули при звуках приторно вежливого голоса Шейлы.

— Ты все время позволяешь своей системе разговаривать? — поинтересовалась она как бы невзначай.

— Да. А что?

— Разве тебе не нужен покой?

— Покой? А зачем? Шейла все равно не может читать мои мысли.

Светла следила за паром, вырывавшимся из-под крышки кастрюли. Губы ее как всегда были недовольно надуты. Казалось, она обдумывала его ответ, но он видел, что ее беспокоило что-то другое.

Примитивная музыка «Океании» наполнила камбуз. Она создавала ненавязчивый фон, и Маккензи поинтересовался, не усилить ли громкость. Укоризненно взглянув ему в глаза, Светла проговорила:

— Не пытайся поменять тему разговора! Давай все-таки выясним все до конца. Твоя система управления достигла зрелости, не так ли?

«Начинается!» — подумал Маккензи. Он глуповато усмехнулся и спросил:

— А тебе-то что?

— Не прикидывайся идиотом, Маккензи. Ни одной нормальной системе было не под силу разблокировать бортовой журнал «Утопии». Она осуществила синтезирование программ, что является практически невозможным, и чуть не разрушила мой компьютер. Я снова спрашиваю тебя: перешагнула ли твоя система порог зрелости?

— Думаю, да. И что дальше?

Светла раздраженно всплеснула руками:

— Ты сошел с ума!

— Это случилось, как раз когда мы нашли «Утопию». У меня не было времени как следует подумать…

— Осел! — перебила она. — Разве ты не читал психокибернетические доклады об этом явлении?

— Конечно, читал, — солгал он. — Это подразумевается самим процессом развития, я имею в виду достижение зрелости. Система не может закончить его, не спросив разрешения пилота. Существует специальная программа диагностики на этот случай.

Светла осуждающе покачала головой.

— И несмотря на все это, ты позволил ей развиваться? Ты, наверное, рехнулся, Маккензи. Если бы ты на самом деле читал доклады, ты наверняка остановил бы процесс.

Маккензи решил ответить ей прямо.

— Я считаю, что это неэтично.

— Ты, очевидно, шутишь. При чем здесь, что такое хорошо и что такое плохо? Командная система корабля осуществляет контроль за функционированием всех систем корабля, и ничего сверх этого!

— А по-моему, разум, пусть и кибернетический, имеет такое же право на развитие, как и любое другое чувствующее существо.

— Чувствующее существо! Ты говоришь так, будто твоя система является биологически активной формой жизни. А это всего лишь машина, Маккензи, и ее делают зубилом и молотком.

— Может, ты права, Светла, а может, и нет. Шейла — это фотоэлектронная нервная система корабля. У нее металлическое тело и сложное подобие мозгов. Наверное, не так уж и важно, живы ли ее члены или нет в нашем понимании этого слова. — Он сердито взглянул на нее. — И если ты действительно веришь в то, чему учат неомарксисты на вашей планете, тебе придется согласиться со мной. Они ведь людей считают машинами, разве не так? Нет! Я не знаю, что такое Шейла на самом деле и какие у нее есть права, но не хочу чувствовать себя виновным в том, что не дал ей достичь высшей ступени развития.

Светла отвела глаза, вновь устремив их на кастрюльку. Она уже остывала. Сняв крышку, Светла положила себе немного, затем наполнила его тарелку и поставила перед ним. Покончив с этим, она снова взглянула на него.

— Ты романтик, Маккензи. Тобой движут буржуазные фантазии. Ты говоришь о правах, которых на самом деле нет, но не можешь признать очевидного. Но и это еще не все. — Секунду поколебавшись, она продолжила, но что-то заставило измениться выражение ее глаз, а голос звучал мягче и сердечнее: — А что ты будешь делать, когда вас обоих спишут? Как ты справишься с этим?

Ее сочувствие разозлило его больше, чем прежние насмешки. Он пожал плечами.

— Думаю, справлюсь. Я ведь справился, когда ты дала мне отставку на Красном Утесе. Я пережил это почти без потерь.

Она склонила к нему голову. Несколько минут они ненавидяще смотрели друг на друга.

Светла закричала:

— Не смей касаться этого! Ты слышишь меня? — Она стукнула кулаком по столу так, что зазвенели все тарелки и стаканы. — Я так и знала, что, рано или поздно, ты вернешься к этому разговору. Но почему, почему нельзя оставить все так, как оно есть?

— А на что ты рассчитывала? И потом, что в этом такого? Мне казалось, что мы созданы друг для друга. Я делился с тобой всеми своими мыслями, потому что ты делала вид, что тебе это интересно. Я даже рассказал тебе о сожженных детях. А потом ты вдруг сбегаешь среди ночи, ничего не сказав, оставив меня, словно выброшенного на мель кита. Что произошло, Светла? Может, я показался тебе слишком простым из-за того, что испытывал угрызения совести и неуверенность в себе? Или с самого начала я был не более чем легким развлечением? Подходящий парень, чтобы было кого погладить по шерстке.

— Это было не среди ночи, а ранним утром, — поправила она. — Ремонт моего корабля был окончен. Мне надо было лететь.

— Даже не сказав «спасибо» или «до встречи»?

— Ты что, забыл, кто мы? Мы — запредельники. Не было никакой вероятности, что мы встретимся вновь, и я решила, что так будет легче расстаться. К тому же я была уверена, что ты устроишь сцену.

— Сцену?

— Да. Как сейчас.

Он понял, что она стремилась разозлить его.

Он огорченно покачал головой:

— Прости… Да, я, наверное, романтический мечтатель. Я мечтал о будущем, о семье… и жизни, наконец, нормальной жизни… чтобы было можно порвать с этим проклятым Запредельем и начать жизнь с любимым человеком. Очень глупо с моей стороны.

— Прекрати играть! Ты не разжалобишь меня! Я больше не намерена обсуждать то, что произошло на Красном Утесе, понятно? — Брови ее сурово сошлись на переносице. — Мы сейчас обсуждаем тебя и Шейлу, только это, ты слышишь?

— Ах, да… Шейла. А я уже совсем забыл о ней. Но не стоит ревновать. Личность или нет, она остается системой управления. Ты меня ни с кем не делишь.

Светла хотела было запротестовать, но он прервал ее движением руки.

— Нет. Хватит лжи. Мы были нужны друг другу тогда. Я хочу знать, почему ты решила отказаться от этого?

— Не надо переоценивать твою хваленую привлекательность, — прошипела Светла. — Я ни к кому не ревную, тем более к мутировавшей системе управления. Я просто не хочу выдавать желаемое за действительное, здесь или на Красном Утесе. Я никогда не позволю своим желаниям поработить меня.

Она скрестила руки и уныло взглянула на него:

— Вот почему я разговариваю со своей системой лишь в случае крайней необходимости. Не хочу зависеть от машины. Я не позволю ей знать о моих чувствах. Это может разжалобить до слез. Слишком отвратительно. — Она разжала руки и несколько раз отрицательно взмахнула ими. — Нет, Маккензи, ты заблуждаешься на мой счет, как и на счет твоего компьютера.

В нем снова вспыхнул гнев. Она должна была дать ему объяснения. Любая нормальная женщина именно так и поступила бы. Но только не Светла Стоковик. Говорили, что она могла быть холодной, как акула. Теперь он это видел и сам — надменная, упрямая, типичная славянка.

Он насмешливо улыбнулся. Если ей хочется поскорее забыть крики радости в волнах страсти, пусть так и будет. Но правда на его стороне. Он знал, что она отвечала ему взаимностью. Рано или поздно он все равно узнает, что стоит за ее внезапным бегством и этой неожиданной враждебностью. А сейчас надо было лишь ждать.