Так родилась эта книга.

Первая часть

ВАФАНЬГОУ

Первая глава

1

О войне заговорили во Владивостоке как-то вдруг, но с полной уверенностью. Первыми носителями слухов были китайцы, торговавшие на Семеновском и Мальцевском базарах овощами, рыбой, дичью.

Потом заговорили о ней коммерсанты из Шанхая, Цуруги, Нагасаки. Заговорили офицеры, приезжавшие в отпуск из Маньчжурии.

В дневнике поручика Логунова исчезли записи местных достопримечательностей и полковых новостей — все это вдруг перестало быть важным и интересным.

Даже на некоторое время исчезло имя Ниночки Нефедовой, дочери подполковника, в которую Логунов серьезно влюбился.

В конце января пришли во Владивосток три транспорта с углем. Стало известно, что на одном из них, на английском «Африди», уедут из Владивостока японские резиденты. Японских резидентов во Владивостоке было много; они держали лучшие магазины в Семеновском пассаже, на Семеновском и Мальцевском базарах, Они были прачками, няньками, часовщиками, парикмахерами.

Японцы принялись спешно ликвидировать свое имущество. Появились никому не знакомые, по-видимому приезжие, китайцы в шелковых синих и черных халатах, с тонкими блестящими косами, перевитыми черным шнуром. Они за бесценок скупали японское добро.

На углу Светланки и Китайской, против Торгового дома «Лангелитье», был большой магазин часовщика с поэтической фамилией Каваяма, то есть Горная река. Худощавый японец в золотых очках продал в свое время Логунову изящные часы Мозера и большие, надежные, под толстым стеклом — Павла Буре, Каваяма, словоохотливый человек, хорошо говоривший по-русски, отлично знал даже личную жизнь своих клиентов.

— Вы тоже уезжаете, Каваяма-сан?

— Что делать? — сказал Каваяма. — Я в полной печали. Вы знаете, каким успехом пользовалось мое предприятие среди господ офицеров! Я могу сказать: каждый третий офицер носил в кармане мои часы.

Каваяма вздохнул и предложил поручику за три рубля секундомер.

— Пользуйтесь, — сказал он. — Я знаю: вы доблестный офицер. Если будет желание, проводите меня.

Поручик действительно пришел на набережную к отходу «Африди». Каваяма стоял недалеко от трапа и, сняв с головы фетровую шляпу, приветствовал его. Они прошлись по пароходу, что, впрочем, было нелегко: палубы загромождали горы тюков и корзин, из которых пассажиры пытались соорудить каюты и постели.

Какой-то капитан с семьей провожал няню. Няня, толстая японка, прижимала к груди белокурую девочку, и обе обливались слезами.

— Няня скоро вернется.

Мать утешала девочку и тоже утирала слезы.

— Что поделать, что поделать? — говорил Каваяма. — На прощанье я дам вам совет: если хотите, чтобы ваши часы работали безупречно, приучайте их к одному положению. В кармане они у вас в вертикальном положении, поэтому, придя домой, не кладите их на стол, а вешайте на стену или приобретите настольный футляр.

Раздался протяжный гудок, забегали матросы, старший помощник показался на мостике. Логунов покинул корабль.

Полк его стоял на Русском острове. Приезжая в город, поручик прежде всего заглядывал в библиотеку Восточного института. Правда, он не знал ни китайского, ни японского языков, но в библиотеке всегда встречались студенты, которые читали газеты на этих языках и многое могли порассказать. Теперь они не рассказывали ничего успокоительного.

Из окон библиотеки Логунов видел Золотой Рог. Бухту сковывал лед. Снег покрывал вихрастую сопку на мысе Чуркина и далекую гору Русских на Русском острове. Эскадра, стоявшая на рейде, еще недавно ярко-белая, теперь перекрасилась в черный боевой цвет. По каналу, пробитому ледоколами, медленно двигались пароходы. Было много солнца, яркого чудесного солнца, и поэтому казалось, что в мире все очень хорошо и разумно устроено и нет ничего, что может разрушить человеческую жизнь.

Из библиотеки Логунов отправлялся по своим делам. Обычно это была нужда что-либо купить у Кунста, у Попова или встретить в городе Ниночку Нефедову и вместе с ней возвратиться на Русский остров.

С Ниночкой у него шла борьба. Порой ему думалось, что положение его безнадежно. Она учительствовала на Первой Речке и не собиралась замуж.

Нину поручик поджидал на пристани, около зеленого пристанского барака. Они обменивались новостями — сейчас все новости касались слухов о войне — и занимали место в кают-компании катера возле иллюминатора.

Известие о нападении японцев на порт-артурскую эскадру застало Логунова в доме подполковника.

Излив негодование по поводу неслыханного в цивилизованном мире разбоя, Нефедов снял со стены боевую шашку, осмотрел клинок и освежил на нем масло.

По всей вероятности, они нападут и на Владивосток, — сказал он. — Ну что ж, поручик, умножим славу русского оружия.

2

Логунов познакомился с Ниной осенью в полковом парке. Полковой парк представлял собой расчищенную часть тайги с двумя дорожками, площадками для лаун-тенниса и крокета.

В теннис играли две девушки. Одна из них, в белой матроске, в короткой спортивной юбке, мельком взглянула на Логунова.

Это была крупная девушка с русой косой через плечо, с длинными ресницами, с высокими бровями, с ямочками на щеках, которые не мешали выражению упорства и даже своеволия на ее лице.

Когда девушка, не рассчитав удара, перекинула мяч через ограду, поручик подал его и представился.

После игры они пошли гулять.

Был сентябрь, ясное небо, лазурная вода в бухте и заливах, многоцветность осенней листвы. Все было торжественно и вместе непередаваемо нежно в природе.

Поручик со своей новой знакомой продирался через кусты винограда и говорил ей о том впечатлении, которое на него, петербуржца и северянина, произвел Дальний Восток.

Нефедова улыбалась, слушая восторги поручика, и рассказывала о таежной охоте, о знаменитом охотнике Леонтии Корже, о несметном количестве рыбы в реках, о таинственных пантах и женьшене.

Она не сразу открыла ему свои мысли.

В один из воскресных дней в октябре поручик и Нина отправились на перевал. С перевала они увидели Владивосток, тающий в солнечной дали, Амурский и Уссурийский заливы и ослепительную лазурную чешую Японского моря.

Нина уселась на камень, скинула сандалии и на шутливый вопрос поручика, нет ли у ней жениха, ответила:

— Боже мой, что вы! Я никогда не выйду замуж.

Поручик заметил, что иные жеманницы считают верхом остроумия отвечать так. Кроме того, есть еще дальневосточная разновидность жеманства. Как-то он разговаривал с Валечкой Желтухиной. Она спросила: «Вы слышали про семь крестов в устье Адеми? Не правда ли, какой ужас? Все семеро офицеров покончили с собой из-за одной женщины! Вы думаете, она была прекрасна? Совсем нет, мама ее знала. Но понимаете… солдаты, офицеры, звери, тайга… и среди всего этого одна женщина! — Валечка сделала страшные глаза. — Выйдешь замуж, увезет супруг в устье какой-нибудь Адеми!.. Нет, я никогда не выйду замуж».

Нина чуть щурилась. Карие глаза ее, всегда полные внутреннего света, не то смеялись, не то были серьезны.

— Вы хорошо передразниваете… Значит, вы и меня считаете жеманницей вроде Валечки Желтухиной?

— Я — вас? Вы — умная девушка.

— Хитрите, поручик. Но вот что я скажу вам…

Она охватила колени руками и говорила, что сознает всю важность замужества. Особенно здесь, на Дальнем Востоке, где жизнь так сурова, семья — спасение для многих… И она очень бы хотела служить этим якорем спасения, но, увы, она совершенно для этого непригодна…

Говорила, посмеиваясь не то грустно, не то весело, и поручик решил, что причиной всему — несчастная любовь. Девушка влюбилась и не встретила взаимности. Но в кого влюбилась? Он перебрал в памяти знакомых офицеров. Наконец не выдержал и, ревнуя, высказал ей свое предположение.