— Отец, — ласково сказала девушка, — уж и на молитву пора. Сегодня я буду молиться вместе с тобой. — И с этими словами она отвела его в уединенную молельню, где уже был постлан коврик и горела свеча. В этот вечер безмолвная молитва Пореша-бабу продолжалась дольше обычного. Наконец он прочитал вслух небольшую мантру и встал. Переступив порог, Пореш-бабу увидел Лолиту и Биноя, которые молча сидели у дверей молельни. Они низко склонились перед ним. Он же положил им на головы руки, благословляя их.

— Завтра я приду к тебе, дитя мое, — сказал он Шучорите, — а сейчас мне нужно кончить кое-какие дела. — И он ушел к себе в кабинет.

По лицу Шучориты текли слезы. Безмолвно стояла она в темноте веранды. Долго молчали и Лолита с Биноем.

Когда Шучорита собралась наконец уходить, к ней подошел Биной.

— А ты, диди, разве не благословишь нас? — спросил он ласково, в низком поклоне склоняясь перед ней. И один бог знает, что, задыхаясь от слез, прошептала Шучорита в ответ.

Придя к себе, Пореш-бабу сел писать ответ комитету «Брахмо Самаджа». Он написал:

«Все заботы в связи со свадьбой Лолиты мне придется взять на себя. Если на этом основании вы сочтете необходимым исключить меня, я приму это, как должное, и буду молиться только об одном — чтобы господь дал мне приют у своих ног, после того как от меня отвернутся все общины».

Глава шестьдесят шестая

Шучорите очень хотелось пересказать Горе все, что она услышала от Пореша. Неужели Гора не задумывался над тем, что Индия, которую он старался показать ей, которую хотел заставить ее любить всем сердцем, стоит пред лицом разрушения, что гибель уже нависла над ней?

До сих пор Индия умудрялась держаться силой своих внутренних устоев, так что индийцам не приходилось особенно тревожиться. Но не пора ли покончить с этой беспечностью? Имеем ли мы право сидеть дома сложа руки, по-прежнему уповая на нерушимость этих древних устоев?

«Тут должна быть доля и моего труда, — думала Шучорита. — В чем же он состоит?» Ей казалось, что в такое время Гора должен быть рядом, чтобы распоряжаться ею и указывать путь. Если бы только он устранил с ее пути все препятствия, вразумил ее и указал принадлежащее ей по праву место, она бы доказала, насколько выше она стоит всех сплетен и клеветы, которые обрушило на нее общество.

Гордость переполняла ее, и она спрашивала себя, почему Гора не испытал ее, почему не возложил на нее осуществление какой-нибудь невероятно трудной задачи? Смог ли бы хоть один из его последователей пожертвовать всем с той же легкостью, как она, Шучорита? Неужели ему не нужна такая готовность и самопожертвование? Разве не наносится ущерб родине тем, что она — Шучорита — до сих пор бездействует, скованная общественным мнением? Она не допускала мысли, что он может так пренебречь ею.

«Не может же Гора так просто оставить меня, — говорила она себе. — Он должен прийти, он должен испытать меня. Он должен окончательно преодолеть смущение и робость, ведь как бы ни был он велик и силен, он нуждается во мне. Он сам говорил мне это! Как же он может забыть теперь обо всем из-за какой-то пустой болтовни?»

Тут к Шучорите прибежал Шотиш.

— Диди! — сказал он, остановившись около нее.

— Что, болтунишка? — спросила Шучорита, обняв мальчика.

— В понедельник у Лолиты свадьба, — ответил Шотиш, — и я на несколько дней перееду к Биною-бабу. Он сам меня пригласил.

— А ты спросил тетю?

— Да, но она рассердилась на меня и сказала, что ничего не знает, и послала меня спросить тебя — говорит, как она скажет, так и делай. Диди, разреши мне! Не думай, я заниматься не брошу. Я буду каждый день учить уроки, и Биной-бабу поможет мне.

— Да, но ты же будешь всем мешать, когда в доме идут такие приготовления.

— Нет, нет, диди, обещаю, что я никому нисколечко не помешаю.

— А собачонку свою ты тоже собираешься взять с собой?

— Да, Биной-бабу велел обязательно взять ее. Он даже ей специальное приглашение прислал — на красной бумаге. Там сказано, что ее просят быть на свадебном обеде со всем своим семейством.

— А кто же это семейство?

— Ну как же, Биной-бабу говорит, что я, конечно, — нетерпеливо затараторил Шотиш. — И еще, диди, он велел принести нашу музыкальную шкатулку. Дай мне ее, я не сломаю.

— Я бы только спасибо сказала, если бы ты ее сломал. Хоть на время избавилась бы от нее, и то хорошо! Так, значит, вот зачем твой друг пригласил тебя! Оказывается, ему просто нужна была твоя музыкальная шкатулка, чтобы не нанимать на свадьбу оркестра!

Шотиш пришел в страшное негодование.

— Нет!! Совсем нет! Биной-бабу сказал, что он хочет, чтобы я был его шафером. Что должен делать шафер, диди?

— Он должен поститься весь день.

Мальчик не поверил. Тогда Шучорита привлекла его к себе.

— Хорошо, болтунишка, скажи мне, кем ты будешь, когда вырастешь?

На этот вопрос у Шотиша ответ был готов, так как, поскольку, по его наблюдениям, их школьный учитель являл собой образец неограниченной власти и необыкновенной учености, он решил, что обязательно станет учителем, когда вырастет.

— Только работать много придется, — сказала Шучорита, после того как Шотиш известил ее о своем намерении. — Как ты смотришь на то, чтобы нам с тобой объединиться и работать вместе? Трудиться придется, не жалея сил, если мы хотим возвеличить нашу страну. Впрочем, разве ее нужно возвеличивать? Где еще есть такая великая страна, как наша? Мы должны подняться сами, чтобы стать достойными ее! Знаешь ли ты это? Понятно ли это тебе?

Шотиш был не из тех, кто легко признает, что чего-то не понял. Поэтому он твердо ответил:

— Да!

— Знаешь ли ты, как велика наша страна и наш народ? — продолжала его сестра. — Как бы тебе это объяснить? Это удивительная страна! Сколько тысячелетий тому назад господь решил сделать ее первой страной в мире! Сколько людей из разных стран стекалось сюда, чтобы помочь осуществлению божьей воли. Сколько великих людей родилось на нашей земле, сколько великих сражений разыгралось здесь, сколько великих истин было высказано, сколько наблюдалось примеров великого подвижничества! Сколько было создано религиозных учений! В какие только тайны не проникали наши мудрецы! Вот наша Индия! Запомни, дорогой, Индия — это великая страна. Никогда не забывай ее и не пренебрегай ею. Когда-нибудь ты поймешь то, что я тебе говорю сегодня. Я думаю, ты и теперь кое-что понимаешь. Ты должен осознать, что родился в этой великой стране, и отдавать все свои силы служению ей!

Немного помолчав, Шотиш спросил:

— Диди, а ты что будешь делать?

— Я тоже буду трудиться ей на благо. Ты мне поможешь?

— Да, конечно, — сказал Шотиш, гордо выпятив грудь.

Дома Шучорите не с кем было поделиться чувствами, переполнявшими ее сердце. Вот она и излила их бурным потоком своему маленькому брату. С детьми его возраста обычно не говорят таким языком, каким говорила она, но Шучориту это нисколько не смутило. Воодушевленная своим новым познанием, она считала, что нужно лишь объяснить как следует все то, что поняла она сама, и все — старые и малые, каждый насколько сам это сумеет, так или иначе поймут ее. И ей казалось невозможным умалчивать о чем-то или приспосабливаться к чужому пониманию, потому что так можно было исказить истину.

Воображение у Шотиша разыгралось.

— Когда я вырасту большой и у меня будет много, много денег…

— Нет, нет, нет! — перебила его Шучорита. — Не говори о деньгах! Нам с тобой, болтунишка, не нужны деньги. Дело, которому мы себя посвятили, потребует от нас преданности, самой жизни нашей!

В эту минуту в комнату вошла Анондомойи. Кровь прихлынула к сердцу Шучориты. Она наклонилась и взяла прах от ног Анондомойи. Шотиш последовал ее примеру, но сделал он это нехотя, так как низкий поклон почему-то ему никогда не удавался.

Анондомойи привлекла к себе мальчика, поцеловала в голову.

— Я пришла посоветоваться с тобой, — обратилась она к Шучорите. — Потому что больше пойти мне не к кому. Биной заявил, что свадьба должна быть у него в доме. Но я не согласилась. Что он, наваб[58] какой-то, чтобы вся свадебная церемония — включая выдачу невесты — происходила в его собственном доме? Нет, это недопустимо, а потому я подыскала дом, неподалеку от вас. Я прямо оттуда. Ты уговори, пожалуйста, Пореша-бабу.