— Но это было 4 года назад, мистер Ньюнс, — отозвался Холмс. — Вы же начали свою деятельность только в этом году.

— Как социалист, я со своими товарищами вступил в Фабианское общество. Мы сделали это потому, что это оно состоит из социалистов. Но мы допустили промах. Только потом выяснилось, что эти члены этого Общества — реформисты. Мы-то понимали, что реформы не исправят капиталистов. К тому времени мы пришли к идее вернуться в Ноттингемшир и поселиться в этом самом лесу. Такое решение мы смогли принять только благодаря мистеру Гуду, который был средневековым социалистом. Среди фабианцев были эти пятнадцать партизан, которым было не по душе воевать с бурами. И там как раз были японцы, владеющие своей национальной борьбой. Только это не дзю-дзюцу, а баритсу.

— Знаю. Я сам, как вам наверняка известно, владею методами этой борьбы.

— Я, в свою очередь, умею стрелять из лука. Это умение понадобится, когда у нас закончатся порох и патроны, но оно годится и сейчас. Вы, мистер Холмс, спросили, почему именно в нынешнем году мы перешли к делу. Катализатором стал тот факт, что в нынешнем году фабианцы вошли в «Комитет рабочего представительства». Этот «Комитет» состоит сплошь из реформистов, которые сидят сложа руки и никак не помогут нашему робин-гудовскому делу. Это стало последней каплей. Наша компания не пришла на заседание Фабианского общества, поскольку мы сбежали сюда, где вы нас сейчас видите. Наши бывшие коллеги, вероятно, не подозревают, что мы и есть бандиты из Шервудского леса, так как по-прежнему считают нас реформистами. Неясно, правда, как они объяснили наш уход. Но в то же время, в отличие от Герцена, мы не являемся социалистами полностью. Мы не собираемся свергать королевскую власть, поскольку она никому не мешает, и вовсе не считаем религию «опиумом народа». Мы всего лишь считаем, что у богачей всё нужно отнять и поделить. А капиталисты считают, что у бедных нужно всё отнять и поделить. Dixi! Я всё сказал!

Холмс слушал его с дремлющим видом, но после окончания речи открыл глаза.

— Мистер Ньюнс всё рассказал так, что мне нечего добавить. В общем же, так бывает в исключительных случаях. «Преступник», деяние которого я расследую — на самом деле не преступник, а человек, действующий из высоких идейных соображений. Ватсон, неужели вы думали, что я приехал в такую даль для того, чтобы арестовать этого молодца? Как вам известно, я неохотно берусь за расследования для знатных и богатых. Но сюда же я приехал, чтобы узнать о своём единомышленнике, которому я сочувствую, в отличие от полицейских властей. Его цель благородна. А вот хлыщ Арчибальд Черчилль оказался хуже, чем мы думали.

— Холмс, как вы это выяснили? Мы ведь только познакомились с ним. Он показался мне благородным человеком.

— Это окажется очень простым, если вы вспомните то, что слышали сегодня. В первую очередь, этот миллионер сожалеет о том, что у него один миллион, а не два. Настоящая алчность, вы не находите? А как он накопил своё состояние? Авторы энциклопедии не постеснялись написать, что герцог сколотил состояние спекуляциями мебелью. Спекуляция — не такой уж праведный способ делать деньги. Несмотря на такое количество денег, он не филантроп и не занимается благотворительностью. Знает ли миллионер, что как бы он ни был хитер, он не проведёт верблюда сквозь игольное ушко? Черчилль и Гудвин планируют построить автомобильное шоссе, но «исключительно для их нужд». То есть они будут ездить из Ноттингема на виллу и обратно, а простому народу прокладка дороги ничего не даст. Помните ли вы про оленей?

— Кажется, миллионер обещал монополизировать охоту на оленей.

— Вот именно, Ватсон! Капиталисты-монополисты монополизируют отрасли промышленности, но этот молодчик додумался монополизировать охоту на оленей. Тогда людям пришлось бы обходиться без оленьего мяса, но это вряд ли понравилось бы им. Следующий вывод, дорогой Ватсон, следует из того, что вы сами прочитали в газете.

— Вообще не представляю, какой вывод вы сделали. Вы сами говорили, что я предоставлял вам не ту информацию.

— Зато в самом начале вы попали в цель! Я успел прочитать в энциклопедии, что мистер Черчилль является одним из создателей монополий, прибравших к рукам банки и промышленность. А в газете вы прочли именно то, что экономический кризис произошёл из-за создателей тех самых монополий.

— Так значит, он виноват…

— Не спешите возлагать на него всю вину. И в других странах есть такие личности, и все вместе взятые они натворили такое дело. Однако наш знакомый тоже внёс свою лепту. По-настоящему благороден не он, а Оскар Ньюнс.

Холмс закончил очернять нашего недавнего знакомого, производившего впечатление безупречного человека, и обратился к новому герою и его сообщникам.

— Только не думайте, что ваша цель оправдывает любые средства. Как защитник закона, я не смогу простить вам убийства. Даже миллионеры являются людьми, и они должны жить. Но они должны жить, не будучи миллионерами. Поэтому не убивайте, но по мере сил очищайте карманы тех, кто бездумно копит свои финансы. — Холмс помахал им рукой. — Прощайте. Пока миллионер со своим другом лорд-мэром не вернулись, мы возвратимся в родной Лондон. А вы продолжайте своё святое дело.

Прошло уже четыре с половиной месяца, как мы вернулись на Бейкер-стрит. Оскар Ньюнс, которого Холмс назвал «шервудским мечтателем», по-прежнему жил в лесу. У меня однажды возник вопрос о том, отмечает ли Ньюнс Рождество, да и вообще, как он и его воины живут в лесу зимой, в жилище под ветвями Главного дуба, а не в уютном домике. Словно в ответ на этот вопрос, мы узнали о «Рождественской мести». С театра военных действий были вызваны корпуса солдат, которые с оружием в руках захватили Шервудский лес. Запрет Холмса на смертоубийства сыграл злую шутку. Часть социалистов-партизан погибла, а остальные угодили в тюрьму. Шоссе для двух человек было построено, охота стала монополизированной. Арчибальд Черчилль, мистер Гудвин, да и всё население Ноттингема, затаили на моего друга и на меня смертельную обиду, и я пока не могу рассказать читающей публике о том, как легко было оправдать Холмса. И он, проявив мировоззрение социалиста, по-прежнему полагает, что поступил правильно.

Инцидент в Гааге

Описывая мои скромные подвиги в рассказах и повестях, доктор Ватсон часто упоминает расследования, которые не имеют прямого отношения к описываемому делу, но были упомянуты в наших разговорах. Многие из них до сих пор не опубликованы. Причина заключается не только в захоронении в архивах множества забытых моим другом бумаг, но и в необходимости сохранять тайну. Последнее есть причина моего молчания о расследовании, о котором я намереваюсь рассказать.

В «Скандале в Богемии» (ошибочно датированном не 20 марта 1889 года, а 20 марта 1888 года, наряду с хронологическими ошибками в других рассказах: вероятно, после женитьбы Ватсон всё-таки потерял ясность рассудка), упомянуто моё расследование в Голландии. В «Установлении личности» содержится следующий факт: когда мы сидели у камина и говорили о натурализме в полицейских отчётах и о содержании газет, Ватсон увидел на моём пальце кольцо с бриллиантом. На вопрос, откуда кольцо, я ответил, что это подарок голландской королевской фамилии, но в этом случае я не могу довериться даже своему биографу. Теперь пора рассказать точнее. В эту историю был посвящён лишь узкий круг лиц. Я не мог рассказать об этой истории даже Ватсону потому, что были живы её участники, а это дело могло нанести клеймо позора на голландскую монархию. Поэтому мне придётся самому рассказывать о голландском инциденте и снова становится собственным историографом.

В самом конце зимы 1889 года я долго не виделся с Ватсоном и заканчивал исследование, о котором я расскажу в своё время. После окончания научной работы скука начала одолевать меня. Поэтому, когда 1 марта пришли незваные гости, я понадеялся на интересную задачу. Пришли они довольно неожиданно, так как было уже 10 часов вечера.