— Выше подбородок! Выше! Подними глаза, черт бы тебя побрал, да есть ли они вообще у тебя? Ладно, стоп, кончили, финиш, уберите этот так называемый снег.

Тара остановилась. Джейсон заговорил очень холодно и размеренно.

— Неужели нельзя было немного поднапрячься? Я хочу сказать, это все, на что ты способна? Слушай, не знаю, что происходит с тобой сегодня, где гуляют твои мысли. Знаю только, что не здесь и что о работе ты и думать не думаешь. Живости в тебе сегодня, как в трупе двухлетней давности. — Он постепенно доводил себя до точки кипения, и Тара оказалась не единственной его несчастной жертвой.

— Я же сказал, — заорал Джейсон на помощника, — убрать снег, убрать этот проклятый снег, иначе я уберу тебя. Кретин, ты почему не выключил машину? О Господи, да кто же послал мне таких оболтусов. — Он повернулся к Таре. Видно было, что он кипит от гнева. — А тебе скажу одно, и постарайся понять: это моя работа, я профессионал, и у меня просто нет времени на любителей…

Махнув рукой, он обратился ко всем в мастерской:

— Ну что вы тут стоите, как засватанные. Идите домой. На сегодня все. Домой!

Ослепленный гневом, он повернулся и ринулся в комнатку, примыкавшую к мастерской и служившую ему личными апартаментами. Дверью он хлопнул так, что все вздрогнули.

Шло время. Все оставалось на своих местах. Тара чувствовала себя слишком изможденной, чтобы пошевелиться. «Все, я выдохлась, у меня ничего не осталось». Тут дверь в комнатку Джейсона неслышно отворилась, и он вернулся в мастерскую. Гнев прошел, и он выглядел, как примерный ребенок. Он подошел к Таре и взял ее за руку.

— Давай устроим себе длинный уикэнд, а? Отдохни еще и понедельник, и будь в форме ко вторнику. Начнем с самого утра, пораньше. Все будет в порядке, малышка. Не забывай — я люблю тебя. Останемся друзьями, идет?

Невольно испытываешь сочувствие к людям, которые оказались в полицейском участке. Даже в центре города слабых больше, чем злоумышленников, неудачников — чем испорченных, а в целом, то, что люди называют преступлением, это просто то, с чем мы, как правило, вынуждены мириться. Так размышлял сержант полицейского участка Тед Друитт. Именно эта философия помогала ему справляться с нелегкой работой, и в то же время оставаться достаточно человеком, чтобы предложить сигарету заблудшей в ночи душе или помочь связаться с домашними, которые волнуются, куда пропали близкие.

Но иным просто не поможешь, да и желания не возникает. Одной из таких была хорошо одетая женщина, вдребезги пьяная и прямо-таки завизжавшая, когда ее повели в участок. От одного только слова: «Пройдемте» она пришла в ярость. Обычно, оказавшись в полиции, люди трезвеют. Но в данном случае — ничего подобного. Потребовались два здоровых парня, чтобы доставить ее в участок, да и здесь требовался присмотр, потому что, не удержи ее, она сломала бы челюсть надзирательнице. В конце концов ее заперли и оставили одну приходить в себя.

— Похоже, тебе повезло, что выбрался оттуда цел и невредим, — заметил Тед, обращаясь к одному из своих подчиненных, когда тот вернулся из камеры.

— Кому, мне? — Барри, старший из двух полицейских, презрительно оглянулся. — Наоборот, это она перепугалась до смерти. Слышал бы ты, что она орала: «Меня нельзя арестовывать, у меня муж адвокат». Он передразнил ее, заговорив визгливым женским голосом.

— Где ты подобрал ее?

— Она задирала другую женщину, которая якобы хотела увести у нее из-под носа такси. Ее счастье, что та не захотела предъявлять обвинений.

— Ну если она еще раз попытается оказать сопротивление полицейскому, — сказал Тед. — тогда мы предъявим. Это уж как пить дать. Тьфу ты, пропасть!

— В общем-то она не из таких, сержант, — задумчиво сказал Барри, — не гулящая. Когда она угомонится, будет все в порядке, никаких проблем, надо только дать ей провести здесь ночку.

Тед вздохнул.

— Знаешь, иногда мне кажется, что ты только вчера на свет появился. Позволь мне со всей определенностью напомнить тебе, что ничего такого в полицейском уставе не говорится. Следуй правилам, сынок, вот как называется эта игра. И не забудь — может, ее муж и впрямь адвокат.

Тара ехала домой с прерванного на середине сеанса совершенно опустошенная, выгоревшая дотла. Завтра предстояла встреча с Грегом, которая, как она твердо надеялась, заметно приблизит ее к цели. Но провести с ним целых два дня — это настоящее испытание, а тут еще встреча с прислугой в доме, особенно с Мейти, пусть даже и беглая. Слава Богу еще, что Сары и Денниса там не будет. Этого бы она просто не вынесла. Но она точно знала, что в это время года они в школе. Встреча с ними… это нечто совсем другое. А пока она должна подготовиться к тому, что ее ожидает. Ей надо успокоиться, как-то сбросить с себя жуткое напряжение, стать той Тарой, которую ожидает завтра в десять утра увидеть Грег Марсден.

Словом, она решила устроить себе совершенно свободный вечер. Для начала — большую, горячую, душистую ванну, в которой она будет лежать, как застывшая статуя, нежа усталые члены; затем вкусный обильный ужин: тосты со сметаной, свежие огурцы, перец и помидоры, бокал сухого белого вина, а затем настоящее лакомство — кусок шоколадного пирожного. Все это она поглощала, лежа в постели и перелистывая модный журнал, а у ног ее устроился, довольно урча во сне, Макси. Затем, чувствуя, как ее неудержимо тянет ко сну, она выключила свет и погрузилась в приятную дрему.

Но ненадолго Тара была явно не готова к новому дню, когда в шесть утра ее разбудил пронзительный звонок телефона. Стараясь очнуться от сна, она испытывала одновременно беспокойство и раздражение, как всегда бывает, когда тебе звонят в совершенно неподходящее время. Она лениво потянулась к трубке.

— Да?

— Привет, Тара, это я.

— Кто я?

— Я, Джилли.

— Джилли?

— О Тара, я понимаю, что это черт знает что, и мне ужасно неловко будить тебя так рано, но я попала в жуткое положение.

Тара попыталась собраться с мыслями.

— Ты где?

— В полицейском участке. Не можешь заехать за мной?

— Да… конечно. Слушай, я буду… что-нибудь через полчаса.

— Спасибо. Огромное спасибо. О Тара, ты настоящий друг.

— Ладно, Джилли, пока. — Она швырнула трубку. Ох, эта Джилли! Что дальше?

Джилли, какой Тара ее нашла через полчаса в полицейском участке, вовсе не выглядела кающейся грешницей. Усталая, продрогшая, выбитая из колеи — да, но тот отчаянный пыл, из-за которого она оказалась здесь, еще не прошел.

— Ничего серьезного, — упрямо сказала она, спускаясь вместе с Тарой по лестнице. — Ну да, я выпила и вела себя неподобающим образом, но ведь это не преступление!

Тара промолчала. Джилли все еще пошатывалась, и стоило немалых усилий удержать ее в вертикальном положении. Джилли спотыкалась и всей тяжестью наваливалась на высокую, но худощавую фигуру Тары, так что удержаться на ногах было нелегко.

— О Тара, извини, мне не стоило тебя беспокоить.

— Да ладно.

— Я так тебе благодарна, в самом деле — спасибо. Мне вроде и позвонить было больше некому. Филипа нет, а других я сто лет не видела. У меня было полно друзей, — добавила она жалобно, — но где они теперь?

Тара задала единственный вопрос, на который хотела получить ответ:

— Почему ты не позвонила Грегу?

В голосе Джилли зазвучали истерические нотки:

— Не могла. Просто не могла. По правде говоря… такое случается не впервые, и в такой ситуации он всегда очень злится, а когда злится, становится жесток. — Она потянулась рукой к щеке, которая словно хранила память о пощечине.

Они дошли до машины, и Тара помогла Джилли залезть в нее. Оказавшись в укрытии, Джилли впала в агрессивно-сентиментальное настроение, выворачивая душу наизнанку в привычно-эгоистической манере.

— Ну почему я не могу рассчитывать на Грега Марсдена! Но, кажется, уже поздно, и становится все хуже и хуже. Он не спал со мной, боже, я даже не могу вспомнить сколько времени. Не знаю, что делать. — Она резко повернулась к Таре. — Знаешь, после того как умерла Стефани, я давала ему деньги. Последние несколько недель я оплачивала все его счета. И он так со мной обращается! — На глазах у Джилли выступили слезы, и она во весь голос зарыдала, оплакивая самое себя. Но тут же настроение ее вновь изменилось. — О, я могла бы многое порассказать о Греге Марсдене, если бы только захотела, — угрожающе сказала она. — Но не стану. О Тара, между вами и вправду ничего нет? Я так боюсь потерять его. Это же самое страшное — потерять, кого любишь… — захныкала она.