— Тара, милая, не надо ни о чем беспокоиться. Просто будь самой собой. Ты для меня вовсе не роскошная процветающая манекенщица. Ты для меня теплая, умная женщина, с которой я встретился в Квинсленде и которая заметила провинциального доктора, женщина, которая любит музыку, барбекю и морские раковины.

Он мягко поцеловал копну волос, вдыхая их душистый аромат. Она зачарованно вслушивалась в его слова.

— И готов поспорить, эта женщина в детстве тоже была самой храброй девчушкой во всей округе. И получилось так, что эта женщина стала мне ближе всех на свете.

Тара была готова разрыдаться. И в то же время печаль ее была смешана с острой радостью. Ею была переполнена ее душа, а тело испытывало от его близости совершенно незнакомые ощущения. Повернувшись и привстав на цыпочки, она поцеловала его, поцеловала по-настоящему, впиваясь, втягивая в себя губы, которых, как она сейчас поняла, жаждала с того самого момента, как встретилась с ним. Потом она обхватила его лицо, мягко провела пальцами по широкому лбу, шелковым векам, завиткам волос за ушами, колкому подбородку. Охваченная страстью, она провела указательным пальцем по его губам и принялась целовать его.

Дэн нежно ласкал ее шею и плечи, бормоча слова любви. Ее атласная кожа, казалось, жгла его пальцы, так сильно он хотел ее. Но Дэн приучил себя к терпению и заботливости. Он медленно провел руками по ее груди под тонкой тканью вечернего платья и был до глубины души тронут, почувствовав, как напряглись при его прикосновении соски. Тара вздрогнула, глубоко вздохнула и прижала, испытывая подлинное наслаждение, его длинные сильные руки к груди. Потом обвила руками его талию, чтобы продлить поднимающееся внутри нее чудесное волнующее ощущение.

Она позволила подвести себя к кровати; Дэн усадил се, а сам снял рубашку. С бесконечной нежностью и терпением он ласкал ее, целуя лицо, глаза, шею, плечи, не торопясь, не подгоняя. Она уже остро предвкушала каждое новое прикосновение. И в то же время она ощущала умиротворенность, доверяя Дэну так же, как Мак-си поверил ей, когда она подобрала его в том жалком и заброшенном состоянии. Медленно и довольно неуклюже он начал расстегивать ей платье — опытность его отступила куда-то в сторону перед силой любви. Она откликнулась на его движения, выскользнула из платья и ждала, пока он снимет с нее бюстгальтер.

Впоследствии Дэн так и не смог забыть, как он впервые увидел совершенную красоту обнаженной груди, светящейся в лунном блеске, — округлость идеальной формы и соски, тянущиеся к нему и немом призыве. Oн наклонился и нежно прижался губами к мягкой коже, впитывая ее бархатную гладкость, потом поцеловал маленькие соски. Он положил ее руки себе на плечи и медленно провел вниз по спине. «Я люблю каждую клеточку его тела», — мечтательно подумала она. Он поднял голову, чтобы еще раз припасть к ее ждущим губам, а потом мягко толкнул ее на кровать. А у нее была только одна мысль, которая была сильнее ее, — «возьми меня, Дэн, я так хочу тебя…»

Но тут она опомнилась, в мгновение переходя от любви к страху. «Что? Люблю его, хочу его так сильно, что все тело болит? О Боже, нет!» Тару молниеносно озарило, что впервые она полюбила того настоящего мужчину, впервые испытывает такую любовь и такое желание. Но не сейчас, настойчиво говорил внутренний голос, да и не с ним, этого нельзя допустить, я все испорчу… Она вся застыла от страха и паники. К своему величайшему разочарованию, Дэн вдруг почувствовал, что, лежа в его объятиях, приникнув к нему, она вся напряглась.

— Дэн, — крикнула она, и снова:

— Дэн!

— Да, милая, — в страхе откликнулся он. — В чем дело?

Она поспешно спрыгнула с кровати и начала лихорадочно одеваться, вновь превратившись в ту неловкую уродину, которая, как она думала, навеки похоронена в болотах у реки Аллигаторов.

— Мне… мне очень жаль, — пробормотала она, едва не рассмеявшись — то был бы смех сквозь слезы — явной неуместности этих слов, столь привычных для Стефани. — Мне очень жаль…

Дэн не пошевелился.

— В чем дело? — спросил он очень тихо. — Прошу, если это только имеет для тебя хоть какое-то значение, верь мне.

— Я тебе верю, — ровно ответила Тара. — Просто все это ошибка. — Она уже оделась и быстрым шагом пошла к двери. Дэн, словно ужаленный, вскочил с кровати и бросился ей наперерез. Она почти физически ощущала, как от него исходят волны боли и ярости.

— Ошибка?! — воскликнул он. — Не понимаю. Я ничего не понимаю. Ты что, настолько не доверяешь мне, что даже не хочешь сказать, что это все, черт побери, значит?

Он впервые выругался в ее присутствии, в отличие от Грега, который сквернословил с той же легкостью, что, допустим, и улыбался.

Пораженная и напуганная, как и обычно, мужским гневом, она постаралась собраться.

— Нам нельзя больше видеться. Извини, Это моя вина. С моей стороны это было нечестно. — Она горько зарыдала, страдая от боли утраты, с мукой отрывая его — по живому — от собственного сердца. Слезы затуманили ей глаза, и она пошла к двери почти на ощупь. Оттолкнув Дэна, который было попытался ее удержать, Тара нащупала ключ и вышла.

— Тара! — Отчаянный возглас донесся до нее уже в коридоре.

— Прости меня, Дэн, прости… и прощай, — вырвалось у нее издали, но она так не узнала, услышал он или нет. И ничто, ничто не могло ни успокоить, ни хотя бы объяснить происшедшее человеку, оказавшемуся в пустоте, когда с ним должна быть женщина, без которой жить ему невозможно, как он ясно понимал даже в миг, когда все указывало на то, что так и будет.

— Слишком медленно! Слишком медленно. И снег не так идет. Это даже не похоже на снег — скорее, на птичий помет.

Джейсон был в дурном расположении духа — как, впрочем, почти все время в последние дни. У секретов своя жизнь и свой способ раскрывать себя, даже если те, кому секрет принадлежит, стараются не выдавать себя. Помощники Джейсона заметили, что в дни, когда на съемках появлялась Тара, он был раздражителен сверх обычного, а в иное время самую скучную и трудную работу выполнял со своими всегдашними прибаутками. Сегодня, так или иначе, предстояло потрудиться — непредсказуемость мира моды требовала того, чтобы они занимались рекламой зимней одежды, обливаясь потом в жаре и духоте австралийского лета. Джейсону не нравилось, как идет снег. Но еще больше ему не нравился главный объект его съемки.

Немало времени прошло, как Тара в последний раз виделась с Дэном, но время не излечило боли утраты. Тара чувствовала себя обездоленной. Она потеряла всю свою живость, и, хотя еще больше, чем прежде, отдавалась достижению своей цели, это было слабой компенсацией за то, что она порушила нежную любовь Дэна, своими руками растерзала таинство нового рождения. Но она не могла позволить себе отвлечься, отклониться от избранного пути, пока Грег оставался на свободе, как лютый тигр, готовый поразить новую жертву. И еще, она поняла в номере Дэна, что не может быть свободной, пока не освободится от Грега, — не может принадлежать другому человеку, пока и в часы бодрствования, и во сне ее преследует мрачная тень человека, который все еще был ее мужем. Она целиком должна отдаться мщению. Она должна отплатить. Но это было тяжело и очень болезненно, вся душа ее покрылась шрамами и кровоточила. А тут еще Джейсон преследовал ее, как воришка-карманник.

— Эй, вы, дама в мехах. Как вас там, Тара Уэллс, так что ли? — Джейсонов сарказм был, конечно, неприятен, но в сравнении со всем остальным казался не больнее булавочного укола. — Вы слишком неповоротливы. Мне надо, чтобы вы кружились, танцевали как Снежная Королева зимой. Ясно? Ну, так действуй!

— Виновата, Джейсон, — автоматически пробормотала она, извлекая изо рта пригоршню снега.

— Ах, виновата. Она виновата, — сказал он, обращаясь к публике. — Ладно, давай по новой.

Тара прилежно кружилась и танцевала в хлопьях снега, и поток ругательств иссяк. Джейсон лишь неистово кудахтал. Но вскоре ему что-то снова не понравилось, и Тара почувствовала, что все — она выдохлась.