Миши слушал, счастливо улыбаясь, даже засмеялся, но вдруг вспомнил, как тетя часто говорила ему в прошлом году: «Не скаль зубы-то!» — и плотно сжал губы.

Тут вошел дядя Терек. Он пришел со двора в своей неизменной пестрой домашней шапочке с кисточкой и был еще более хмурым и молчаливым, чем раньше. Во рту у него, как всегда, торчал потухший чубук.

— Вы только посмотрите, папа, кто к нам пришел.

— Вот так так! — произнес господин Терек, вынул изо рта трубку, высоко поднял ее, затем сунул обратно в рот и той же рукой погладил мальчика по голове… — Молодец!

Они очень сдружились прошлой зимой, вместе читали книги: дядя Терек — романы, а Миши — старые журналы, вместе занимались и читали «Двухрогого человека» Йокаи и «Старинные венгерские сказания», часто играли в шахматы… Ни с кем он так хорошо себя не чувствовал, как с дядей Тереком. Да и дядя Терек обращался с Миши совсем иначе, чем с другими. Бог знает почему, но со своими домашними он почти никогда не разговаривал; другой раз и словом не обмолвится, а если когда заговорит, так все это тут же превращается в пререкания.

— Видите, папа, — сказала Илонка, — перед вами маленький педагог. (Миши покраснел оттого, что его так сразу выдали.) У него есть ученик!

— Молодец, — одобрительно кивнул дядя Терек и спросил серьезно:

— Твой одноклассник?

— Да, — смутился Миши, так как почувствовал вдруг, что нехорошо выдавать себя за учителя, когда речь идет о твоем однокласснике.

— Очень хорошо: так и тебе легче готовить уроки, и материал лучше усваивается.

В этом замечании было столько сердечности, что Миши сразу проникся благодарностью к Дороги за то, что, занимаясь с ним, он действительно повторяет всю латынь и арифметику, предметы, в которых сам слабее всего. Он тут же решил, что больше никогда не назовет Шанику своим учеником, а будет говорить, что они вместе готовят уроки…

— Ему платят два форинта! — сказала Илонка. — Вот у других какие сыновья, а наши за всю свою жизнь не принесли в дом двух форинтов.

Миши сразу же почувствовал беду этой семьи. Антал — тупица, Имре — разгильдяй, а Янош — кутила, иначе его не называют, за весь прошлый год он только два раза был дома, из-за него-то обычно и ссорятся дядя и тетя Терек.

Миши посмотрел на стену и, к своему великому удивлению, не обнаружил там большого портрета Яноша, нарисованного углем одним из его коллег. Этот портрет в прошлом году дядя Терек выкинул из комнаты и велел сжечь, но его повесили на кухне… Куда же он делся?

Миши всегда побаивался Яноша — он такой сумасброд, кутил даже когда учился в коллегии, все ему было нипочем. В прошлом году он совсем не жил в Дебрецене, и Миши слышал, будто ему уже несколько лет нельзя показываться в доме: отец терпеть его не мог. Мать однажды тайно выплатила его долги, и тогда дядю Терека просто нельзя было узнать. Миши, конечно, об этом не рассказывали, но он как-то сам догадался, наблюдая бесконечные скандалы… Правда, в прошлом году все это не очень его занимало, да и кто он тогда был — просто маленький ослик.

На кухне воцарилась гнетущая тишина, дядя отыскал в золе уголек и положил его в набитую трубку. И тут — боже правый! — в кухню вошел Янош, спокойно, по-домашнему, с накинутым на одно плечо зимним пальто.

Миши испугался своих собственных недобрых мыслей на его счет и почтительно встал.

— Поди-ка сюда! — воскликнула Илонка и тут же объявила, глядя на Миши: — Учитель!.. — И, указывая на него пальцем, она торжественно добавила: — Племянник Гезы Ижака. Двенадцать лет — и уже учитель!

Янош посмотрел на мальчика и сильно щелкнул его по лбу.

— Расти большой, браток! А главное, пусть уши побольше вырастут! Слышишь?

У Миши глаза наполнились слезами, было очень больно — так треснул его этот верзила, но больнее всего было унижение, незаслуженное и жестокое. Он крепился, стараясь скрыть слезы. Ему тут же захотелось уйти. Хорошее настроение пропало. И зачем он только сюда пришел? Знай он, конечно, что Янош будет дома, — так бы его здесь и видели!

— Ну что за грубиян! — возмутилась Илонка. — Убирайся, шалопай!

— И она, повернувшись к Миши, нежно погладила мальчика по голове.

Он быстро проглотил слезы. «Погодите же!» — подумал он.

— А еще я читаю вслух одному старику, слепому господину, каждый день по часу, и получаю за это три форинта в месяц.

— Что я слышу! — вскрикнула Илонка. — С ума сойти! Пять форинтов в месяц!.. За эти деньги двух поросят можно купить, тебе их кто угодно выкормит, и можешь послать отцу на рождество дебреценские окорока, всей семье хватит на целую зиму.

Это было унизительно: не нуждается его отец, чтобы сын покупал ему поросенка, да еще и откармливал.

— Я и в лотерею выиграю!.. — выпалил он, но тут же смущенно добавил: — Господин Пошалаки сон видел и попросил меня купить лотерейный билет; и если мы выиграем, половина денег — моя.

Илонка ничего толком не поняла, но удивлена была необыкновенно.

— Лотерея! Этого только не хватало!.. И ты уже в лотерею играешь!.. Постыдился бы!.. И тебя уже нельзя считать порядочным человеком, — возмущалась она.

А Янош громко хохотал:

— Вот это уже стоящее дело! Билет-то есть? Покажи!

— Ты только попроси у него совета, отец и не увидит твоего заработка.

Миши растерялся: он смутно припоминал, что в прошлом году здесь кто-то плакал из-за лотереи… Наверняка Янош тоже играет… Теперь ему стало стыдно, дорого бы он дал, чтобы в его кармане не было сейчас билета.

Он отыскал в кошельке бумажку и протянул Яношу.

Тот со знанием дела осмотрел ее и воскликнул:

— Целый форинт!.. Недурно!.. Я думал, ты десять крейцеров поставил.

— Да нет же, господин Янош, это не я поставил, — возразил мальчик; он уже не хотел быть к этому причастным и очень жалел, что вообще связался с этим делом. — Эти деньги господина Пошалаки, просто он меня попросил… А билет у меня, потому что он слепой; и если выиграет, обещал отдать мне половину…

Но теперь Миши говорил так, словно был уверен, что не возьмет этих грязных денег, они ему противны. Лучше всего, если он вообще ничего не выиграет, — а так оно вероятно и будет.

— Какой Пошалаки? Уж не бывший ли советник?

— Да, теперь он слепой.

— Так это он самый.

Стало тихо. Женщины грустно молчали. Все были подавлены.

— Ну, а кто же твой ученик? — спросил Янош, неизвестно почему вдруг заинтересовавшись мальчиком.

— Шаника Дороги.

— Дороги? — изумился Янош. — Дороги?

— Да.

— А есть у него сестра?

— Даже три.

— Три… Нет ли среди них такой высокой, очень красивой девушки?

— Как же, есть! — живо отозвался Миши.

Илонка вышла из задумчивости.

— Ну, если там девушка, то он с ней знаком.

— Пока не знаком! — смеясь парировал Янош. — Но познакомлюсь!

— Не сомневаюсь!

— Можешь быть спокойна, тогда твое желание исполнится.

— Лучше бы исполнились другие.

— Все желания ангелов исполняются.

Миши собрался в комок и дрожал, ему казалось очень странным, что тетя Терек ни словом не обмолвилась с сыном, точно так же, как отец в прошлом году.

Янош начал тихонько насвистывать.

За дверью послышался шум. Мальчик впервые обрадовался, что пришли посторонние люди. Перепалка эта была для него невыносима.

Пришли Сиксаи.

Это были лучшие друзья Тёрёков, редкое воскресенье они не проводили вместе. Сиксаи пришли всей семьей. Впереди — отец, высоченный, румяный человек, он всегда что-то напевал, а на улице — так прямо во весь голос, от него так и веяло хорошим настроением; за ним шла жена, худая, как спица, на руках она несла ребенка — Миши его раньше не видел, а рядом — двое худеньких и озорных мальчишек, которые вечно бедокурили, а старший к тому же не хотел есть ничего, кроме шоколада, и зубы у него были плохие, редкие и совершенно гнилые.