Волки снова увязались за мной. Они появились, летя через копья лунного света, серые, как призраки, с ярко переливающимися глазами. Слишком много, чтобы сосчитать, двигаясь плавно, как ветер. Они забежали вперед, а затем стали сжимать кольцо, чтобы блокировать мне дорогу. Я выхватил пакетик перца из кармана пальто, порвал его и бросил целую горсть им в морды. Они сошли с ума, когда огонь заполнил их чувствительные носы и глаза, и отступили, с воем и визгом, огрызаясь на воздух и друг на друга, неспособные сконцентрироваться ни на чем, кроме страшной боли в головах. Я пробежал прямо через них. Некоторые рычали и рефлекторно рвались ко мне, и я, несмотря ни на что, вскрикнул, когда меня снова ранили, а потом миновал их и продолжил бежать дальше, в ночь. От боли я стискивал зубы, тяжело дыша.

Теперь мне приходилось заставлять себя поддерживать хороший темп. Я не мог останавливаться, чтобы отдохнуть и осмотреть свои раны. За мной тянулся ясный кровавый след. Я уже мог слышать Охоту, на разные голоса кричащую позади меня. Мое дыхание было рваным, и болела вся грудь. Проклятье, я был не в форме. Я слишком привык драться, а не бежать ради спасения жизни. Я рвался вперед сквозь тени и лунный свет, терпя удары веток и иногда врезаясь в деревья, — туда, куда указал мне мой дар.

А сзади настигала Дикая Охота.

Я пробегал поляну, и целая толпа эльфов без малейшего любопытства проводила меня взглядами. Они медленно двигались в странном узоре, оставляя позади длинные следы эктоплазмы, создающие запутанную светящуюся сеть. Я не просил у них помощи. Эльфы никогда ни черта не дают никому, кроме себя любимых.

Казалось, что уже весь лес наполнен воем и криками, словно каждое живое существо этой ночью не спит и идет по моим следам. Давно похороненные инстинкты заставили мою кровь течь спокойнее и подняли шерсть у меня на загривке. Старые, атавистические инстинкты, из отдаленного прошлого Человечества, когда Человек был добычей. Я отчаянно усмехался. С тех пор все изменилось, и я покажу им, насколько. Я должен показать им всем. Я продолжил бег, борясь за дыхание, игнорируя боль от ран и отчаяние, а упрямое упорство поддерживало движение, когда изнеможение должно было поставить меня на колени.

На следующей прогалине, которой я достиг, меня ждал Хоб В Цепях в окружении своих свинорылых. Он стоял гордо и прямо в мерцающем молочном свете, а его огромная кабанья голова смотрела прямо на меня, когда я остановился на краю поляны. Железные цепи Хоба громко дребезжали, пока он размахивал вокруг себя огромным молотом. Толстая деревянная рукоять была не меньше четырех футов длиной, а сам молот был литой железной болванкой, покрытой коркой из старой засохшей крови и волос. У меня, наверняка, возникли бы огромные трудности просто поднять эту штуку, а Хоб лениво махал им взад-вперед, как будто он ничего не весит. Гигант улыбнулся мне сквозь огромные клыки и издал громкий, глубокий, удовлетворенный звук. Свиноголовые, толпившиеся у его ног, ворчали и визжали вместе с ним, как свиньи в ожидании помоев, которые выльют в их корыто, сдерживаемые только волей хозяина. Они смотрели на меня с жадностью, в глазах не осталось ничего от людей, которыми они когда-то были. Хоб В Цепях двинулся, и они разбежались, чтобы освободить ему дорогу. Я стоял на месте. Он знал, что я не побегу. Отставшая Охота была уже слишком близко. Я должен был пройти через прогалину.

Но даже при этом, я думаю, что он был слегка потрясен, когда я шагнул вперед, направляясь прямо к нему. Он поднял свой огромный молот, жадно ворча, и ждал, когда я буду в пределах досягаемости. Я усмехнулся ему, что, по-моему, вывело его из себя еще больше. Он привык охотиться на жертв, который кричат, рыдают и просят о милосердии. Он решил не ждать, и шагнул ко мне, поднимая обеими руками молот над головой. Свиноголовые, истерично визжа, отступили, чтобы дать ему простор. А я использовал свою самую старую уловку, что вынимает пули из оружия, чтобы вынуть весь воздух из их легких. Свиноголовые как один попадали в обморок, валясь на землю кучей волосатых мешков. Хоб В Цепях качнулся назад, опуская молот, как если бы тот внезапно стал для него слишком тяжелым. А потом он упал на колени, и большая кабанья голова глупо разинула пасть. Я прошел рядом и даже не обернулся, услышав, как он рухнул на землю.

Но грохот его железных цепей дал мне новую мысль, я остановился и оглянулся. Цепи могли бы послужить хорошим оружием, а я должен был использовать каждое преимущество, до которого мог дотянуться. Я вернулся, встал на колени около Хоба В Цепях и потянул одну из длинных железных цепей, но она была накрепко приварена к ошейнику вокруг его горла. Как и все остальные. Хотелось заплакать от разочарования. Я поднялся на ноги, бездумно пнув Хоба В Цепях по ребрам.

И он поднялся. Он неустойчиво качался на ногах, фыркая, ворча и качая кабаньей головой, пока он втягивал воздух обратно в свои огромные легкие. Я изо всех сил ударил его в живот, но единственное, чего добился — повредил себе руку. Он протянулся к молоту, а я пнул его по яйцам, вкладывая в удар всю свою силу. Воздух по-новой вылетел из легкого Хоба В Цепях, его глаза — бусинки закрылись, пока он снова оседал на колени, напрочь забывая о своем молоте. А я побежал дальше.

Охота была по-прежнему прямо позади меня. Создания и чудовища появлялись то с одной стороны, то с другой, чтобы ударить, укусить или порвать меня когтем. Не пытаясь даже сбить меня с ног. Только внося свою лепту, чтобы причинить боль и измотать меня, и насладиться Охотой. Некоторых я избежал, на некоторых напал, но все они оставили на мне свои отметины. Я даже не пытался больше не вскрикивать, просто сконцентрировавшись на продолжении движения. Я смертельно устал, спотыкался и шатался во время бега, кровь насквозь пропитала мое изодранное пальто.

Кровь и пот смешивались, стекая по моему лицу, оставляя привкус меди и соли во рту. Моя левая рука висела бесполезной плетью, разодранная от плеча до запястья кем-то, кого я даже не заметил. Леса вокруг были наполнены хохотом. Я был изранен так сильно, что боль вспыхивала всякий раз, когда моя нога ударялась о твердую землю, но голова оставалась ясной. В любое другое время, такая сильная боль и накопленные повреждения давно бы свалили меня с ног, но я бежал не только ради самого себя. Я бежал для Сьюзи.

Дикая Охота роилась вокруг меня, по очереди бросаясь, чтобы ужалить меня еще, только чтобы подстегнуть меня. И во главе Охоты, сидя на великолепном лунном жеребце спереди и слева стороны от меня, ехал Герни Охотник. Смеясь, наблюдая страдания своей добычи. Его конь была соткан из чистого лунного света, великолепное сияющее существо, легко несущее на себе Эрн. Группа оборотней следовала по его следу, воя лишающими присутствия духа человеческими голосами.

Я понятия не имел, как долго бежал. Как далеко я забрался, или как далеко мне осталось пройти. Было такое чувство, что я бежал всегда, как в одном из тех кошмаров, когда вы вечно бежите и никогда никуда не добираетесь. Я мог лишь едва двигаться вперед, задыхаясь, борясь за каждый дополнительный фут. Каждый вдох отдавался болью в груди, в боках, в спине. Я не мог даже чувствовать больше своих ног и рук. Я больше не бросался на зверей, нападавших на меня, экономя силы.

У меня был план.

Наконец, Герни Охотник направил своего лунного жеребца прямо передо мной, перегородив мне путь, и я вынужден был остановиться. Я рухнул на землю, дыша так тяжело, как мне еще не доводилось слышать. Но я по-прежнему мог видеть, как он смеется. Слышать остальную Охоту, окружающую меня. Герни склонился с конской спины, чтобы обратиться ко мне, и я жаждал стереть улыбку с его лица. Темные беспокойные тени заполонили леса вокруг меня, в нетерпеливой жажде убийства, сдерживаемые только волей Герни. Он наклонился, приблизив лицо вплотную к моему, чтобы быть уверенным, что я услышу его слова.

— Ты хорошо бежал, для смертного. Возглавил веселое преследование, к нашему огромному развлечению. Но теперь все кончено. Охота заканчивается, как всегда было и всегда будет, медленной и ужасной смертью добычи. Постарайся кричать громко, чтобы твоя женщина могла услышать тебя и узнать немного о судьбе, которая ожидает и ее.