– Наши от нас не уйдут, – захрустел твёрдым солёным огурцом Адольф. – Не то стреляйте меня завтра замест кабана.

– Ну, если на Володю Волкова иль на Пашу Слепцова выйдут, то не уйдут, – согласился, морщась от водки, Карабанов. – Это такие убивцы.

Голос у него был сиплый – доктор простыл на митинге «Демократической России» недели три назад. Когда трое товарищей ездили на охоту, он лежал с температурой в постели, и хотя недавно вышел на работу, горло не мог вылечить до сих пор. Откусив холодного огурца, закашлялся, отвислые щёки его покраснели, и на большом лбу выступила испарина. Из всей компании одному Фетисову – товароведу универсальной базы – катило под пятьдесят. Остальные были почти ровесники: по 37-38 лет. Но если на большинство людей жизнь ставит свои отметины с мало-мальски подходящей точностью, то в этой компании она кое-что перепутала. Тучный, губастый, с поредевшими темными волосами Карабанов выглядел старше своих лет, а ровеснику доктора – стройному и холёному учителю Волкову – никто не давал даже его возраста.

– Смех смехом, – оживился Волков, вытирая усы, – а в прошлый раз охота накрылась для всей честной компании.

– Испортил он нам всю «малину», Сергей, – сказал Нестеренко Карабанову, показывая пальцем на Волкова. – За двадцать минут уложил двух коров и оставил нас без выстрела…

– Вот видишь, Адольф! Не связывайся с ними. Отдай кабана.

– Отдам. Хоть три. У нас у самих две лицензии не закрыто. Но ведь ты скажи, какая хитрая животная пошла. Сейчас таятся, на кормёжку идут ночью… А вот, скажем, послезавтра уже – иди по лесу, и кабан тебя не боится. Как будто знает, что на них сезон кончился. Пережили опасные дни, и бывший враг – нонешний друг.

– Газеты, наверно, читают, – заявил Нестеренко, ища глазами, обо что бы сорвать металлическую пробку на бутылке с минеральной водой.

– Дёрни об стол, – подсказал Паша Слепцов.

– Нащёт газет – не знаю, – поморщился егерь. – Их если севодня читать – сумашедшим станешь. Я думаю, природа приспосабливается. Выжить-то надо! И среди зверей есть люди. Сображают.

– Не ко всему нужно приспосабливаться, – вдруг раздался невнятный и быстрый говорок Фетисова. – Говорю директору: посадят, дурак. А он уже врагом смотрит.

Все поглядели в сторону Фетисова. Даже Адольф успел заметить, что товаровед – самый незаметный в городской компании. Говорил он мало, едва слышно и торопливо, как человек, давно понявший, что его в любой момент могут перебить, что слушатели тут же повернутся на сильный уверенный голос, мгновенно забыв и о самом Фетисове, и о том, что он говорил. Поэтому Игорь Николаевич особо не встревал в разговоры, никого не перебивал; если между товарищами разгорались страсти, он только стеснительно щурился и время от времени быстрым движением протирал острую лысинку. Уловив сейчас редкую минуту внимания, он заговорил слышнее, однако по-прежнему торопясь.

– Срок годности – он не вечный. Портится товар… Две машины отвезли в лес… Люди видят… но молчат. А на меня смотрит, как на врага народа. Хотя недавно были друзьями.

– Потерпи, Игорь. Скоро будем наводить порядок, – сурово успокоил Нестеренко. – А раньше времени высунешься – голову оторвут.

И добавил остальным, тронув крупные губы улыбкой:

– Шибанёт, как током. Будем мы грудку пепла на охоту носить.

– Ты его слушай, Игорь Николаич, – с иронией подтолкнул Фетисова сухолицый Павел Слепцов, и во впадинах-глазницах колыхнулась нетёплая усмешка. – Где электричество, там Андрей спец.

– А может, как раз не надо слушать, – посерьёзнев, сказал Волков. – Давно пора во весь голос говорить… Называть вещи своими именами. Совсем вразнос дело идёт! Страны ведь, мужики, не останется!

Нестеренко недовольно мотнул головой.

– Хочешь своего человека в пасть кинуть? Сожрут. У демократов острые клыки. Это мы уже видим. Поэтому надо подождать! В дамках тот, кто умеет ждать.

Он замолчал, думая о чём-то явно нездешнем. Потом пристально поглядел на Волкова.

– Плохо, если и ребят не учишь солдатской выдержке. Тебе сам Бог велел делать из них бойцов. Недолго осталось… Скинут «пятнистого». Нельзя больше эту тварь… А пока говорю вам: на-до по-до-ждать!

– Нада, нада, – усмехнулся егерь. – Свет надо включить. Как сычи в темноте сидим.

Тут только заметили, что в избе посумрачнело и в то же время потеплело от печки, распахнутый зев которой багровел тлеющими углями. Адольф поднялся и включил свет. Из-за стола вылез красноглазый мужик. Посмотрел в корзину для дров – она была пустой, пошёл в коридор за поленьями. Волков присел на корточки к печке, подвинул уголёк и осторожно, чтоб не опалить усы, прикурил.

– Я ребят учу языку, – сказал он, вставая. – Французскому языку.

– Хороший язык, – откликнулся Карабанов. – Хотя будущее за английским. Перемены к нам придут с английским языком.

И твёрдым тоном добавил:

– Мы все будем говорить по-английски. Очень скоро.

Слепцов открыл новую бутылку водки и, по-вороньи скосив голову, стал разливать.

– Ф-фу! Мне нравится немецкий.

Наклонился к Нестеренке и неожиданно гаркнул ему в ухо:

– Хэндэ хох!

Тот отшатнулся, едва не упав с табуретки.

– Обалдел, что ль? – замахнулся электрик на товарища. – Хохнуть бы тебе по ушам, да своих нельзя трогать.

– А ты, Валерка, какой язык любишь? – спросил Адольф, и на широком красном лице его огоньками засветились глазки.

– Я уважаю говяжий!

В избе грохнули так, что красноглазый мужик, открывший в этот момент дверь, чуть не выронил корзину с дровами.

– Ну, чего вы? – обиделся Валерка. У него было узкое, как будто пропущенное через валки прокатного стана лицо, над которым дыбились проволочно-жёсткие волосы. – Говяжий с хреном…

– Сам ты хрен, – сквозь смех выговорил егерь. – Ты когда его последний раз ел?

– Давно. Поэтому уважаю.

– Да не об том языке говорят.

– А-а, – смял понятливой улыбкой узкое лицо Валерка. – Эт как у нас на фабрике был поммастера – Альберт. Но мы его звали Федя.

Тут все вообще зашлись от смеха, а Фетисов даже упал на плечо Карабанова.

– Да честно я вам говорю! – сердито крикнул Валерка. – Спросите у Николая.

Но второй подручный егеря только вытирал слёзы и ничего не мог сказать.

– Вот так у нас всё и получается, – успокаиваясь, заговорил Карабанов. – Обещают Альберта – приходит Федя. Не страна, а полное дерьмо.

Нестеренко резко оборвал смех.

– Ты что имеешь в виду? – процедил он, и глаза его, только что блестевшие от веселья, как мокрый чернослив, сухо уставились на доктора. Волков понял: сейчас снова вспыхнет тот обжигающий и неприятный спор, без которого в последнее время редко проходила каждая их встреча, когда они оказывались впятером. Ещё недавно близкие друг другу люди, терпеливые к мнениям и шуткам товарищей, часто соглашавшиеся по поводу больших и малых недостатков советской действительности, они стали быстро раздражаться от самых безобидных по вчерашним меркам оценок и суждений. Когда-то инженер-электрик Нестеренко сравнил их всех с электродами для дуговой сварки. К каждому тянется свой питающий кабель, у каждого гудит свой аппарат, подающий ток. Но если раньше все аппараты были настроены на создание некоей дуги объединения, то теперь словно кто-то специально их разрегулировал, и электрические вспышки чаще не соединяли разное в общее, а с болью прожигали соединительную ткань.

А как неплохо всё начиналось несколько лет назад!

Глава вторая

Появление нового Генерального секретаря Горбачёва каждый из них встретил с интересом. Насторожился только Слепцов. Раза два заговаривал про какой-то знак свыше, но товарищи посмеялись, и он больше этой темы не касался. Согласен был, что новый «вождь» выгодно отличается от прежних: молодой, энергичный, не сидит в Москве, говорит без бумажки – это нравилось. И хотя он говорил те же слова, которые люди давно привыкли пропускать мимо ушей – о развитом социализме, о борьбе с бюрократией и волокитой, об улучшении жизни народа – однако теперь от них повеяло свежестью. У многих даже появилась надежда на скорые перемены, потому что застой последних лет, казалось, проник во все поры жизни.