В районе Киевской шел бой. Бурные всплески пыли шапками закрывали изорванные обстрелом траншеи. Струи трассирующих пуль перекрещивались в воздухе. Вдруг снизу потянулись цепочки малиновых шариков: это била трассирующими снарядами мелкокалиберная зенитная артиллерия. Снаряды не доставали до самолетов — Покрышкин увел их на большую высоту и теперь маневрировал над полем боя.
Клубов был обстрелянным летчиком, но теперь, когда в его руках находилась мощная скоростная машина и он парил над землей с необыкновенной легкостью, его охватывало какое-то новое чувство. Не терпелось встретиться с «мессершмиттом», чтобы побыстрее испробовать эту машину в бою, но противник, как назло, не появлялся в воздухе. Покрышкин же, осторожный и неторопливый учитель, был доволен тем, что в воздухе нет вражеских самолетов — для первого раза неплохо, если молодые летчики осмотрятся в районе боевых действий, освоятся с непривычной обстановкой. Конечно, Клубов и Трофимов — бывалые истребители, и все-таки даже им очень нужен вот такой «холостой вылет», чтобы они увереннее себя чувствовали на новой машине.
Оба молодых пилота вели самолеты хорошо. Только Клубов — видимо от непривычки к скоростной машине — несколько раз то выскакивал вперед, то отставал, часто передвигая сектор газа. Когда срок патрулирования истек и самолеты приземлились, Покрышкин собрал летчиков и не преминул заметить:
— Летали нормально. Только вот вы, Клубов, чего ради болтаетесь взад-вперед? Чтобы этого больше не было. Самолет в паре должен идти, как влитый. Понятно?..
В один из этих дней Покрышкин полетел на связном самолете в 219-ю бомбардировочную авиационную дивизию, которая базировалась неподалеку. Надо было сверить данные донесений. Перед обратным полетом он зашел в столовую перекусить. Офицер, сидевший за столом напротив, показался ему знакомым, да и тот уж больно внимательно поглядывал на Покрышкина. И вдруг вспомнилось: черт возьми, да ведь это же Пижиков из Новосибирска, соученик по фабзавучу!
— Чижик-пыжик!.. Ты-то как же, чертушка, попал в авиацию? — удивился Покрышкин. — Ведь ты больше насчет теории интересовался!
— А я здесь помощником начальника политотдела по комсомолу.
— Ну, тогда понятно...
Старые друзья вышли из столовой, улеглись под широким крылом бомбардировщика и долго толковали, вспоминая далекие времена. Им было по пятнадцать лет, когда они поступили в фабзавуч будущего Сибсельмаша. Завода еще не было, да не было, строго говоря, и самого фабзавуча. Все еще только строилось. Был пустырь возле станции Кривощеково, в семи километрах от города, были бараки, котлованы. Фабзайчат было много, около двух тысяч.
В классе Пижиков и Покрышкин сидели рядом. Обоих определили в группу слесарей. Первые работы: пластинки, угольники, плоскогубцы. Покрышкин быстро выдвинулся: его изделия сразу показали на выставке. У Пижикова дела шли хуже, но он тянулся за приятелем. Тринадцать наиболее способных парней перевели в группу будущих лекальщиков, туда попали оба друга, но Пижиков сразу понял, что ему за Покрышкиным не угнаться, — он начал заниматься изобретательством. Мастер говорил, что у худенького паренька золотые руки.
Приятели вместе ходили в библиотеку, но книги брали разные: Покрышкин все больше — технические, а Пижиков — политические. Уроки готовили вместе, Покрышкин помогал другу по математике, а Пижиков ему — по политграмоте. Начали издавать ежедневную стенную газету «За кадры». Пижикова вскоре избрали членом комсомольского комитета. Потом он учился на рабфаке без отрыва от производства, затем определился в институт, и вот теперь — политработник.
Глядя на бравого широкоплечего капитана с Золотой Звездой и орденами на выгоревшей гимнастерке, Пижиков с радостью отмечал про себя, как далеко вперед ушел его друг. Он уже не раз читал о храбром истребителе Покрышкине и часто думал: «А вдруг это Сашка-инженер?..» Так оно и оказалось. Это был тот самый пытливый паренек из Новосибирска, ходивший когда-то в заштопанной косоворотке с вечно засученными рукавами, в стареньких брюках и сбитых ботинках; семья Покрышкиных была большая, и жилось, ой, как трудно!
Так вот и встретились неожиданно старые друзья. Каких только встреч на войне не бывает! А несколько месяцев спустя Пижикова направили на политработу в 16-й истребительный полк, и с тех пор до самого конца войны он с Покрышкиным воевал вместе.
Во второй декаде июня напряжение воздушной обстановки на Кубани резко снизилось. Гитлеровцы начали понемногу оттягивать, переформировывать и приводить в порядок свои разбитые и потрепанные авиационные части, готовя их к новому сражению в районе Курской дуги. Здесь, на Кубани, авиация Геринга потеряла более 1100 самолетов; причем погибли лучшие, наиболее опытные летчики. Только в апреле и мае над Кубанью прошло более половины воздушных боев, какие только были на всем советско-германском фронте. Общие потери гитлеровской авиации на советско-германском фронте с апреля по июнь исчислялись огромной цифрой в 3700 самолетов.
Отказавшись от попыток завоевать господство в воздухе над Кубанью, гитлеровцы делали теперь ставку на крепость своих отлитых из бетона дотов. В район «Голубой линии» подошли две гвардейские пехотные немецкие дивизии, одна танковая и еще одна пехотная дивизия.
Семнадцатого июня у летчиков 216-й истребительной авиадивизии был торжественный день: их дивизия была преобразована в гвардейскую. К этому почетному званию она была представлена еще 1 Мая, и в реляции уже тогда значились полные глубокого значения цифры:
«С 22 мая 1942 года (дата организации дивизии) по 1 мая 1943 года летчики дивизии сделали 12 880 боевых вылетов, провели 13 222 часа в воздухе. Ударами с воздуха уничтожено и повреждено 206 танков и бронемашин, 3 798 автомобилей, 60 бензоцистерн, 78 орудий и минометов, 19 складов с боеприпасами, 1 392 зенитные точки. Разбиты 7 переправ. Уничтожено свыше 15 тысяч фашистских солдат и офицеров. Проведено 366 воздушных боев, в ходе которых сбито 325 самолетов противника. На аэродромах уничтожено 58 вражеских самолетов».
В мае эти цифры значительно возросли: было уничтожено еще 145 гитлеровских самолетов и подбито 60.
Летчики дивизии приобрели широкую известность, и вся центральная печать писала о них. Особенно широкую популярность приобрели Борис и Дмитрий Глинка, Приказчиков, Покрышкин. Стал выдвигаться и Андрей Труд, который сбил за это время одиннадцать немецких самолетов.
Андрей вернулся в строй в июне. Лечение прошло удачно — на лице у него почти не осталось следов от ожогов. Он был все такой же — веселый, неугомонный. Рассказывал новые анекдоты, слышанные в Ессентуках, поддразнивал приятелей. И, глядя на него, трудно было представить себе, что совсем недавно он пережил трагедию. Молодым летчикам он пришелся сразу по сердцу...
Дивизией теперь командовал Дзусов; Бормана, как и предполагалось, перевели на другую работу. С нового места службы генерал прислал своим бывшим подчиненным коротенькую, но выразительную телеграмму: «Браво, гвардейцы! Теперь заработайте орден на знамя части».
Пользуясь новой передышкой, Дзусов организовал упорную, кропотливую учебу. Покрышкин, которому 8 июня присвоили звание майора, был занят обобщением опыта, накопленного полком. На боевые задания ему приходилось летать реже. Но всякий раз он брал с собою в воздух то одного, то другого из своих молодых воспитанников.
Четырнадцатого июня пришел черед Цветкова, Трофимова и Голубева. Ранним утром Покрышкин повел их в составе своей восьмерки в район Темрюка, чтобы прикрыть наших штурмовиков, атаковавших вражеские позиции. В таких случаях встречи с истребителями противника почти гарантированы, и потому Покрышкин тщательно проинструктировал своих учеников. Он категорически запретил им отрываться и приказал внимательно следить за каждым его маневром, чтобы на практике учиться атаковывать врага. Своим ведомым Покрышкин избрал Николая Чистова.