Рута дождаться не могла встречи с Айей. Трудно человеку, очутившемуся на перепутье, решить, куда идти дальше; тянет поделиться своими сомнениями с близким другом, которому можно довериться до конца. Казалось, с кем еще говорить о самом главном, как не с Эрнестом, кто ей ближе его? Но Рута уже много месяцев как перестала говорить с ним даже о вещах менее существенных. А теперь и подавно не хотела, потому что он и был причиной ее сомнений. Уж если Эрнест вставал на дыбы, когда ему говорили, что он неправильно поступает в частном случае, то что будет, если оказать ему в глаза всю правду — сказать, что он мелкий, ничтожный себялюбец? «Главное, и не хочет подняться выше собственных интересов, — думала Рута. — Зачем же пытаться переделать его?»

И Рута молчала. Бывали моменты, когда достаточно было малейшего повода, и она бы высказала ему все, что о нем думала. Но Рута, точно боясь, что вслед за этим придется сделать решительный шаг, избегала разговоров с мужем. «А может быть, я все преувеличиваю и не так уж все непоправимо, — принималась иногда рассуждать она сама с собой. — Может быть, я и сама не знаю, чего хочу от Эрнеста, от нашей жизни, и становлюсь несправедливой?»

В разгар одолевших ее сомнений Рута узнала о приезде Айи. Вот кто даст ей ответ на все наболевшие вопросы, вот кто скажет, что делать. Как Айя решит, так и будет. И Рута несколько раз прибегала в горисполком узнать, не вернулась ли товарищ Рубенис. С нетерпением и тревогой ждала она этой встречи.

Заринь в день приезда Айи позвонил Руте на работу, но она только к вечеру выбралась в горисполком. Там Рута просидела часа полтора, дожидаясь подруги, которая ушла по делам. За это время здесь перебывало человек двадцать эвакуированных. Какая-то женщина просила устроить своего годовалого ребенка в детский дом или ясли, иначе ей нельзя работать. Заринь направил ее на работу в тот же детский дом, куда дал направление и для ребенка. Мальчика-подростка, которому хотелось получить какую-нибудь специальность, он послал в ремесленное училище речного транспорта. Потом забежал за газетами приехавший из колхоза тракторист. Муж разыскивал жену. Заринь порылся в своей картотеке, и оказалось, что она живет в соседнем районе. Затем в приемной появились два друга — два рослых парня: им потребовались для военкомата справки о том, что они действительно эвакуировались из Латвии. Молоденькая девушка показала удостоверение об окончании курсов медсестер и спросила, куда ей обратиться, чтобы попасть на фронт.

— Ведь я хирургическая сестра, мне нужно быть ближе к фронту, оказывать раненым первую помощь, — твердила она.

Среди посетителей были и такие, что потеряли в дороге немногое взятое с собой имущество и теперь босые и голодные стояли перед Заринем. Этим надо было немедленно оказать помощь. Заринь дал им немного денег, талоны в столовую и велел зайти на другой день — получить кое-что из платья и обуви.

На скамье, возле самой двери, сидел пожилой, седоусый мужчина. Обращали на себя внимание его руки — большие, натруженные, с искалеченными пальцами. На нем не было ни пальто, ни пиджака — только прожженная в нескольких местах красноармейская гимнастерка. Он, как и Рута, дожидался прихода Айи. Кроме них, в комнате уже не осталось посетителей. Заринь, близорукий, болезненного вида молодой человек, пополнял свою картотеку новыми материалами. Он еще не обедал и потому тоже с нетерпением ждал Айю.

Но вот появилась сама Айя, неся в каждой руке по большой связке ботинок.

— Товарищ Заринь, помогите перетащить! — крикнула она с порога. — Там на подводе. Вот счета, надо проверить, всё ли налицо.

Она сложила обувь в угол, помахала затекшими руками и с улыбкой повернулась к посетителям. Увидев их, она не знала, кому больше обрадоваться, — Руте ли, которую собиралась сегодня навестить сама, или Мауриню: старика она вовсе не ожидала видеть здесь, думала, что он где-нибудь возле Нарвы или Ленинграда.

— Рута! Дядя Мауринь! Какой счастливый день! — Расцеловавшись с подругой, она долго трясла руку Мауриню и вдруг спохватилась: — Ох, да ведь там меня возчик ждет, идемте помогите мне, а тогда вволю наговоримся.

Быстрая, деловитая, она сновала, как челнок, а сама нетерпеливо поглядывала на Мауриня: с какими известиями приехал?

Вчетвером они за один раз перенесли все вещи, полученные на базе. Заринь проверил их по счетам и спросил, не надо ли что сделать.

— Нет уж, идите, товарищ Заринь, я и так вас замучила. Но ничего не поделаешь, эти вещи надо было получить сегодня. Зато сколько будет радости — люди, наконец, оденутся по-человечески. Идите, идите, я тут управлюсь одна.

— Ты еще можешь подождать? — спросила Айя Руту после ухода Зариня. — Я хочу немного порасспросить дядю Мауриня. Да и тебе интересно будет послушать. Дядя Мауринь, вы, наверно, устали и есть хотите? Тогда мы поподробнее поговорим завтра, а сейчас расскажите только самое главное. Давно ли вы оттуда? Где они сейчас?

— Трое суток, как выехал, — неторопливо начал Мауринь. — Везли, словно важного барина, — на самолете. Летчика одного, латыша, послали в Рыбинск с заданием, он как раз услышал, что меня не оставляют в армии, — старым признали, — и взялся довезти по воздуху. Мне еще не доводилось на таком кораблике ездить. Сперва забоялся, думал — мутить будет. Но ничего — обошлось, долетели как следует до самого Рыбинска. А там мне сказали, что здесь много латышей, и посадили на поезд. Таким порядком сегодня к вам и заявился.

— А меня как нашли? — спросила Айя.

— Дело нетрудное. На станции объявление висит на стене, и адрес указан. Я прямо сюда и направился. Да мне ничего такого и не требуется. Я думаю, работа на каком-нибудь лесопильном заводе всегда найдется.

— Ну, за это я ручаюсь. С такими знаниями и опытом, да вас сразу мастером возьмут. Только вы с недельку отдохните, за это время мы все и устроим. Дядя Мауринь… а где они сейчас стоят?

— Наши-то? Никак не держатся в голове эти названия, ну, словом, около Ленинграда. Из Эстонии вышли в начале августа, прошли мимо Нарвы и Кингисеппа. Первый полк у Таллина остался; неизвестно, как там они. Наши тоже попали в окружение вскоре после того, как ты уехала. Многие тогда погибли. Ну, вырвались все-таки, теперь у них новый командир полка — Пуце, он раньше батальоном командовал. Ты, дочка, не волнуйся, твои все живы-здоровы. Петер с Юрисом просили привет передать, если увижу.

— А Жубур как? Силениек?

— Жубур опять ротой командует, а Силениек по-прежнему комиссаром батальона.

Рута тоже стала спрашивать о своих друзьях, Мауринь еле успевал отвечать. Но Айя вспомнила, что уже поздно, хотя сама готова была слушать старика всю ночь.

— Спасибо, дядя Мауринь, за хорошие известия, — сказала она. — Завтра вы нам еще порасскажете, а сейчас подумаем о вашем устройстве.

Она позвонила в горком партии и сговорилась о том, чтобы Мауриня послали в госпиталь, где он должен был пройти санобработку и получить чистое белье. Поселить его на первое время решили в гостинице вместе с одним инженером, латышом. Через несколько минут зашел инструктор — он сам вызвался проводить Мауриня, благо ему было по дороге.

— Вот беспамятный, — спохватился Мауринь уже у самого порога. — У меня ведь, Айя, письмо для тебя. Так бы и продержал до утра.

Он долго рылся по карманам, пока разыскал серый помятый конвертик. Айя схватила его и взглянула на адрес: от Юриса.

— И жестокий же вы человек, дядя Мауринь, сколько времени мучил. Ну, все равно, большое спасибо за дорогой гостинец.

Мауринь добродушно подмигнул ей и вышел вслед за спутником. Впервые за много недель его ждали горячий душ, чистое белье и теплая мягкая постель. «Во время войны-то и видишь, сколько хороших вещей есть на свете», — думал он.

Айя, не читая, спрятала письмо и, все еще улыбаясь своим мыслям, подошла к Руте. Та сидела на подоконнике, опустив голову.

— Рута, милая, что ты? — спросила Айя. — Почему ты такая грустная?