Сильнее всего Айю тянуло на фронт, к Юрису, Петеру, Силениеку, к старым товарищам, к своим комсомольцам.

«Может быть, через некоторое время — конечно, когда я организую в области работу и найду себе хорошего заместителя, — мне позволят все-таки вернуться на фронт», — мечтала Айя, глядя из окна вагона на меняющиеся картины летних полей. Кое-где колхозники еще убирали сено, всюду шла уборка хлебов, всюду стояли копны ржи. «Да неужели может случиться, что труд этот окажется напрасным и весь урожай попадет в руки врага? Не будет этого. Если мы все будем работать и воевать так, как требует партия, никогда этого не случится…»

Опять ей подумалось о том, как хорошо бы сейчас быть там, на фронте, вместе с Юрисом и Петером. Или стать партизанкой. Чем труднее и опаснее задание, тем оно заманчивее, тем дороже твой труд Отчизне.

«Нет, неверно, — возразила она сама себе. — Дорога всякая работа, которую человек выполняет на том месте, куда его поставила партия, правительство. Что же получится, если мы все начнем подыскивать работу только по своим вкусам и склонностям?»

Айе не терпелось взяться за дело. Она привыкла работать в большом коллективе, он был ей нужен, как самое насущное, как воздух, как пища. Она считала оставшиеся часы пути, а чтобы не сидеть сложа руки, понемногу набрасывала план будущей работы.

Из Риги Айя ушла почти без вещей, и с тех пор багаж ее почти не увеличился. Прямо с вокзала она направилась в обком партии, где ее сразу принял первый секретарь. Он рассказал ей, в каких условиях она будет работать, дал несколько ценных советов и предложил в затруднительных случаях обращаться прямо к нему.

От него Айя пошла в отдел эвакуации и стала знакомиться со списками. Оказалось, что до ее приезда через отдел прошло около четырех тысяч эвакуированных из Латвии; но известно было, что часть людей еще не зарегистрировалась. В городе осело несколько сот человек, остальные разъехались по районам и по большей части работали в колхозах.

В горисполкоме Айе отвели для работы отдельную комнату, а на другой день на вокзале, на пристани и в других местах появились объявления, приглашавшие эвакуированных из Латвии граждан к уполномоченному для регистрации и консультации по всем вопросам, касающимся устройства на работу, подыскания квартиры и т. д. Такое же объявление было помещено и в областной газете. В отделе эвакуации Айя получила на первое время несколько тысяч рублей для выдачи пособий самым нуждающимся.

Первые дни посетителей было мало, но как только по городу и районам распространилась весть о приезде уполномоченной, к ней валом повалил народ. Приходили мужья и жены, потерявшие дорогой друг друга, родители искали детей, некоторые хотели разузнать что-нибудь о судьбе друзей и рассказывали, что знали сами о других. Прежде всего надо было всех эвакуированных устроить на работу. Квалифицированных рабочих, ремесленников и специалистов требовали на всех городских предприятиях, остальных размещали по колхозам. Детей, потерявших своих родителей, Айя посылала в детский дом.

Больше всего эвакуированных интересовали события на фронте. Многие не знали русского языка, не читали газет и всё спрашивали: что в Латвии? Айя рассказывала об общем положении на фронтах, о геройской борьбе латышских стрелков, о партизанском движении, разгоравшемся в тылу у немцев. Тех, кто направлялся в районы, она снабжала последними номерами газет. Ясно было, что ей нельзя ограничиться только регистрацией и материальной помощью. Посоветовавшись в обкоме партии, Айя нашла себе помощника, молодого учителя Зариня, который недавно был принят в кандидаты партии, а сама поехала по тем районам, где осела большая часть эвакуированных. Она устраивала в колхозах собрания и в каждом районном центре назначала ответственных организаторов, которые должны были поддерживать с ней регулярную связь. Среди них были партийцы, депутаты Верховного Совета Латвийской ССР, опытные организаторы. Сразу заглохли распускаемые обывателями или вражескими элементами слухи, люди постоянно были в курсе всех событий, осознавали свое место и обязанности в борьбе, которую вел весь советский народ.

Айя брала на учет коммунистов и комсомольцев, составляла списки работников искусства и культуры и различных специалистов, чтобы использовать их по назначению. Так, с помощью областных организаций одного инженера направили на большой завод; крупного врача, начавшего было работать делопроизводителем райисполкома, назначили директором туберкулезного диспансера. Нашлись места и для других специалистов — агрономов, учителей, железнодорожных машинистов, квалифицированных токарей. Сейчас уже руководители отделов кадров приходили к Айе и спрашивали, нет ли у нее хороших механиков, бухгалтеров, шоферов.

Айя могла быть довольна своей работой: почти все эвакуированные были устроены, люди приободрились, подавленное настроение первых дней, вызванное потерей домашнего очага, стало рассеиваться. Но ей все казалось, что сделано очень мало. С приближением осени надо было подумать о школах для детей, об организации молодежи и главное — о непосредственной помощи фронту. Она написала подробный доклад для ЦК Коммунистической партии и правительства Латвии и попросила указаний, как работать дальше.

Однажды вечером, когда Айя засиделась в горисполкоме, к ней зашла молодая женщина с красивым, удивительно милым лицом. Прием посетителей давно кончился, и в комнате никого не было.

— Я Мара Павулан, артистка Рижского театра драмы, — сказала посетительница. — Приехала сюда с первым эшелоном, сейчас работаю на текстильной фабрике.

Айя всплеснула руками и с упреком посмотрела на нее.

— Господи, да почему вы не пришли ко мне раньше? Я бы давным-давно устроила вас на подходящую работу. Знаете, у меня просто нет возможности разыскивать всех эвакуированных.

— Я понимаю, товарищ Рубенис, — Мара улыбнулась. — Работы у вас и без того достаточно. Но я не для того пришла, чтобы жаловаться. Мне живется совсем неплохо, я ведь сама попросилась на фабрику. Видите ли… — Мара немного замялась, точно ей трудно было высказать свою просьбу. — Я только хотела спросить, не знаете ли вы что-нибудь о судьбе одного моего знакомого, нет ли его среди эвакуированных? И потом, не могу ли я как-нибудь помочь в работе? По вечерам я свободна, и иногда просто досадно становится, что столько времени пропадает даром.

Айя много раз видела Мару на сцене и любила ее игру. Но сейчас она думала не об этом. Сейчас она радовалась тому, что эта женщина так хорошо все понимает. Айе хотелось обнять, расцеловать Мару, но она постеснялась.

— Спасибо, товарищ Павулан, большое спасибо. Конечно, я с удовольствием приму ваше предложение, вы можете оказать нам просто неоценимую помощь. Но это все-таки неправильно — то, что вы пошли на фабрику. Я не хочу сказать, что эта работа не нужна или не заслуживает уважения. Но вы можете давать обществу гораздо больше. Руки у нас у всех имеются, а талант не у всех, и Мара Павулан у нас только одна. Я завтра же поговорю о вас в областном отделе искусств. Вы где живете?

— В общежитии при фабрике.

— Знаете что, я одна занимаю целую комнату. Поставим еще одну кровать, и переходите ко мне.

— Да вы меня совсем не знаете. Неизвестно еще, какой у меня характер.

— Тем интереснее — будем узнавать друг друга. Скажите ваш адрес, а я вам дам свой. И завтра обязательно приходите, иначе сама разыщу вас в общежитии.

— Позвольте мне подумать до утра.

Но Айя видела, что только излишняя деликатность не позволяет ей сразу согласиться на это предложение. Вдруг она вспомнила, что Мара не досказала свой вопрос.

Так как фамилия вашего знакомого, которого вы разыскиваете?

— Карл Жубур. Он член партии и в начале войны командовал в Риге ротой рабочей гвардии.

— Знаю, знаю, — почти перебила ее Айя. — Неужели вы знакомы с Жубуром? Мне это особенно приятно, — он же один из лучших моих друзей еще со времен подполья. Мы вместе уходили из Риги первого июля, вместе были и на фронте, в Эстонии. Там он последнее время командовал батальоном. Из него, кажется, хороший офицер получится. Мне так жалко, что из-за этой глупой болезни пришлось отправиться в госпиталь, иначе я сейчас была бы на фронте. Там ведь и мой муж и брат — Петер Спаре. Когда я уезжала с фронта, они все были живы и здоровы. Ну, а сейчас я тоже ничего о них не знаю.