Камера снова сфокусировалась на Кэндзиро. Пот катил с него градом. Не отирая его, он с сияющей улыбкой произнёс:

— Я ужасно рад!

«Кэндзиро, ты был великолепен!» — в который уж раз мысленно воскликнула я.

Я и не заметила, когда именно мокрый после душа Дайки успел переместиться из ванной в гостиную.

— Да, ничего не скажешь, — с чувством произнёс он, — молодец парень. Лихо выступил.

Ни у одного из нас не было сомнения, что он займёт первое место. И действительно, как и говорил Кэндзиро, по количеству баллов он намного опередил своих соперников и стал победителем конкурса. Это был настоящий триумф. Судя по всему, и идея использования в названии «ОТОКО» латинской транскрипции, и вся режиссёрская концепция — принадлежали «мамуле»-спонсорше. Что ж, она — истинный профессионал своего дела.

Охваченная телячьим восторгом, я побежала в кухню согреть чайник. Вообще-то моего разгорячённого состояния было достаточно для того, чтобы он закипел прямо у меня руках, но я всё же поставила его на огонь. Мне было радостно сознавать: нет таких последних, которые не могут стать первыми. Видимо, во мне говорили чувства школьницы, которую когда-то третировали одноклассники.

На следующий день, выяснив адрес агентства, с которым теперь сотрудничал Кэндзиро, я послала ему цветы. Я не стала мелочиться и заказала дорогой букет, хотя а понимала, что мой друг и без того уже завален цветами, причём куда более роскошными.

Избранники судьбы… Сколько загубленных маленьких жизней ложится к их ногам! Отныне цветочные жертвоприношения станут неотъемлемой частью жизни Кэндзиро, подвергая его всевозможным искушениям, заставляя участвовать в самой жестокой в этом мире гонке. Теперь его глаза, улыбка, голос, каждый его жест будут иметь цену. Для любого артиста это — счастье. Интересно, в какой мере Кэндзиро удастся им насладиться?

Мне вдруг вспомнились грубоватые слова одного садовника:

«Эта женщина — самая настоящая дрянь. Когда я слышу её пение, меня с души воротит».

Как-то раз мне довелось выступать в одной гостинице, и я, сама не знаю почему, разговорилась с этим старичком, возившимся в саду.

Когда-то он служил садовником у некой знаменитой исполнительницы энка. Однажды, подстригая кусты возле её огромной виллы, он заметил валяющиеся на земле срезанные цветы. Ему даже почудилось, будто он слышит, как они плачут.

«Видать, это были цветы из корзин, которые ей постоянно преподносят поклонники. Нет, чтобы напоить их водичкой, так она швырнула их на газон. Там было штук двадцать, не меньше. И такое случалось не один раз, — сказал старик, словно сплюнул. — Вы, небось, тоже, когда к вам придёт успех, преспокойно будете делать то же самое».

«Не говорите чепухи, — ответила я. — Такого успеха мне никогда не видать. А к цветам я отношусь бережно. Если кто-то подносит мне хотя бы один цветочек, я его засушиваю, чтобы подольше любоваться».

На этом мы, посмеявшись, разошлись, но с тех пор каждый раз, когда я вижу эту певицу по телевизору, на душе у меня становится муторно.

Скорее всего, сама она тут ни при чём. Наверняка это сделала в её отсутствие горничная или кто-то из прислуги, в чьи обязанности входит заниматься цветами. И, тем не менее, этот «инцидент» снизил её образ в глазах садовника.

Говорят, успех к ней пришёл не сразу, а после долгих мытарств в качестве странствующей певицы. Но как знать, быть может, в этом новом, «звёздном» мире взамен прежних страданий на неё обрушились новые, и теперь ей приходится лезть из кожи вон, чтобы сохранить человеческое лицо. Хорошо, если Кэндзиро удастся избежать подобной участи.

С цветами у меня связано ещё одно неприятное воспоминание, имеющее ко мне уже самое непосредственное отношение. Однажды по случаю бенефиса одного знаменитого певца, исполнителя энка, я заказала цветочную композицию на подставке, выложив за неё целых тридцать тысяч иен. Я долго и тщательно подбирала цветы по сортам и оттенкам, стараясь, чтобы они перекликались с образами из песен бенефицианта.

Однако в день концерта, когда доставили предназначавшиеся виновнику торжества цветы, в том числе и мой, с такой заботой составленный букет, я обнаружила, что в него вложена табличка с именем некоего известного композитора. Табличка же с моим именем была почему-то прикреплена к букету, тянущему от силы на десять тысяч. Тут явно произошла какая-то ошибка, решила я и сразу же поменяла таблички местами.

Когда концерт закончился, проходя мимо выставленных в фойе цветов, я, к величайшему своему недоумению, увидела прежнюю картину. Это показалось мне по меньшей мере странным, я решила выяснить, в чём дело, и в результате узнала весьма неприглядную историю. Вот что мне рассказали в цветочном магазине. Оказывается, случаи, когда знаменитый композитор посылает исполнителям букеты куда более дешёвые, чем приличествует человеку его ранга, не так уж и редки. Для бенефицианта выставить такой букет на всеобщее обозрение равнозначно позору. Ведь у коллег может сложиться впечатление, что маэстро ни в грош его не ставит. Ради спасения репутации певца персонал и осуществляет операцию под кодовым названием «подмена».

Я люблю цветы. Люблю и дарить их, и получать в подарок. Однако в высших сферах шоу-бизнеса дарение цветов превращается в отвратительную сделку. Здесь пекутся лишь о внешних приличиях. Интересно, сумеет ли Кэндзиро после возвращения домой из-за границы приспособиться к этим нравам?

Так что же лучше: бродяжничество или вершины славы? Какое из этих двух мытарств больше соответствует моей натуре? Разумеется, я не такое сокровище, чтобы пробиться на эстрадный олимп, но, по крайней мере, исполнить оригинальную песню мне всё же хотелось бы.

И вот однажды Муди Конами завёл со мной разговор на тему, которую иначе, как дикой, не назовёшь.

— Послушай, Ринка-тян, — сказал он, — не могла бы ты встретиться с одним человеком? Ради меня. В порядке поддержания моего реноме.

Почему он обратился именно ко мне, было ясно без всяких слов: к этому его подтолкнул неожиданный успех Кэндзиро. В нашем мире всё происходит по законам цепной реакции, — если твоему товарищу вдруг удаётся пройти в дамки, ты начинаешь дёргаться: я тоже хочу! Но ладно ещё, если дёргаешься ты сама. Хуже, когда в дело вмешивается кто-то из твоих доброжелателей и, искренне желая помочь, начинает действовать по собственной инициативе. В вестибюле оздоровительного центра «Ай рабу ю», что в Хигаси-Омия, конферансье Муди принялся расписывать достоинства своего протеже, предназначенного мне в спонсоры.

— Это довольно симпатичный старикан. Вот уже тридцать лет он возглавляет строительную компанию «Мицубоси» и зарекомендовал себя достойным руководителем. Денег у него куры не клюют, а тратить их особенно не на что, потому что единственным его увлечением служит игра в шашки го. Вот я и подбиваю его рискнуть и вложить капитал в какое-нибудь живое дело. Человек он серьёзный, никаких развлечений, помимо шашек, себе не позволяет, так что при умелом подходе его вполне можно заарканить. Естественно, если он тебе не понравится, никто не станет тебя неволить. Скажешь: «Передайте привет вашим шашкам», — и пошлёшь его подальше. То-то он вылупит гляделки от изумления! Ха-ха-ха-ха!

Муди — известный краснобай, под его натиском не так-то просто устоять.

— Надеюсь, прибегнув к разным ухищрениям, мне удастся избежать необходимости вступать с ним в какие-то особые отношения? — спросила я, зондируя почву. Если речь идёт о «любви по расчёту», я — пас.

— Ну, ты даёшь! — набросился на меня Муди. — Естественно, он рассчитывает на особые отношения. А как же иначе? Или ты думаешь, вы будете дружить семьями, и он из чистого альтруизма станет давать тебе денежки? Нет, голубушка, найти такого спонсора потруднее, чем поступить в Токийский университет!

— Что это у вас за список? — спросила я Муди. — Дайте посмотреть. — Мне давно уже не давала покоя его записная книжка в зелёном кожаном переплёте, куда он то и дело заглядывал.