Жена проснулась, сначала не поняла в чём дело, а когда поняла, спросонок раздражённо сказала:

— Ну поймал и поймал. Радуйся! Что среди ночи беспокоишь!

Она не видела в темноте, но представляла довольное лицо мужа.

— Ты спи, — продолжал Фёдоров, — а я в контору слетаю, Позвоню в милицию, пусть приедут, заберут…

— А я? — вмиг отогнав сон, спросила Маня. — Я… Он уйдет (она имела ввиду мужа), а я что тут буду делать с этим…твоим? Он дом подожгёт. Скотину напугает…

— Дак он в сараюшке, в амбаре… Связал я его.

— Ну как же так! Он уйдёт, а я тут одна…

— Я быстро.

Роман объяснил ещё раз, стараясь говорить убедительно и спокойно, что жене пугаться нечего, ей ничего не грозит, снежный человек надежно сидит или лежит — Бог его знает — в сараюшке, засовы крепки — здесь он покашлял, вспомнив, что штырь держится все-таки слабо, — ворота он припёр для важности и успокоения сердца слегой, и ей совершенно нечего бояться.

Успокоив жену и сбросив верхнее пальто, заторопился к выходу.

Маня встала, зажгла свет, сказав, что теперь не заснёт, и крепко заперла за мужем дверь.

До центральной усадьбы совхоза было километра два. Надо было спуститься к реке, перейти мост и опять подняться в горку. Дорога была наезжена. Ее регулярно чистили трактора, и спустя приблизительно минут двадцать — Фёдоров шел ходко — он остановился у конторы совхоза. Окна двухэтажного, недавно построенного кирпичного здания, были темны. Было тихо, лишь поскрипывал фонарь на столбе и лёгкие снежинки, как белая мошкара, кружились возле лампочки.

Фёдоров подошёл к будке телефона-автомата с покорёженной и потому не закрывающейся дверцей, притулившейся у высокого бетонного крыльца. Набрав цифры 02 и услышав голос дежурного милиции, Роман объяснил ситуацию и просил срочно прислать машину и забрать снежного человека. Он полагал, что на другом конце провода сразу воодушевятся его рассказом и незамедлительно приедут. Но дежурный явно не обрадовался. Он зевнул и вяло ответил:

— Машина на выезде. Завтра ждите. Начальство приедет — решит…

— Это ж… снежный человек, — пробовал настаивать на своем Фёдоров. — Он у меня мешок отрубей сожрал… Тулуп спер… это же… сенсация на весь мир.

Но дежурный был неумолим.

— Он оказал вам сопротивление? — его голос зазвенел. — Он дебоширил? Он убил кого?

— Да нет. До этого не дошло. Я связал его.

— Ну вот. Так бы сразу и сказал. — Дежурный, как показалось Фёдорову, опять зевнул, искусно скрыв зевок. — Покараульте его!

— Хорошо, — сдался Фёдоров. — Покараулю. Только вы завтра, когда приедете, корреспондента с собой захватите. Не забудьте?!

— Это уж непременно, — весело ответил дежурный, видимо, обрадованный тем, что назойливый мужик наконец отвяжется от него. — Участкового пришлём…

— О чём они там в милиции думают, — сокрушался Фёдоров на обратном пути. — Такое дело…международное. А им по шапке… Покараульте его! Ишь, ты!

Караулить вора он не стал. Убедившись, что слега, как и прежде припирает ворота, он лёг спать и моментально уснул, умотанный всем произошедшим.

Утром вся деревня знала про происшествие у амбара Фёдорова и все, кто мог, включая ребятишек и стариков, собрались на задах Фёдорова участка. Любопытных, кто осмеливался приблизиться к житнице, Фёдоров отгонял, махая кулаком:

— Вот я вас! Нечего соваться! Счас милиция с корреспондентом приедут. Тогда поинтересуетесь.

Ближе к полудню, когда ждать всем стало невмочь, подкатил милицейский уазик. Из него вышел участковый Лёвка Глазов, бывший односельчанин, после службы в армии устроившийся в городе в органы внутренних дел.

— А где корреспондент? — спросил Фёдоров, увидев одного милиционера.

Лёвка ничего не ответил, поправил шапку с кокардой, и важно спросил, ткнув пальцем в Романа.

— Ты Фёдоров?

— А ты что — запамятовал? Али давно не видал? — враз осерчал на участкового Фёдоров. И за то, что не привёз корреспондента, и что поздно приехал, а главное за то, что непочтительно обратился к виновнику происходящего. — Корреспондента не мог привезти. Курячий сын! — пробормотал он тихо, чтобы сильно не задеть самолюбия стража закона.

Лёвка моргнул. Посмотрел на притихших бывших односельчан, которые, судя по лицам, не одобрили его поведения по отношению к Фёдорову, и извиняющее сказал:

— Я официально хотел… Такой случай…

— Ты у нас кончай официальщину — не контора, — смякнув, видя, что односельчане на его стороне, — ответил Фёдоров. — Бросай начальнические замашки…

— Так где… твой человек? — совсем по-простому спросил Лёвка.

— Так бы и начал… Вон в сараюшке заперт.

То, что страж порядка приехал без корреспондента да вроде бы ещё поглумился над хотя и бывшим, но всё же односельчанином, испортило Фёдорову настроение. Он плюнул с досады, и всё происходящее перестало его интересовать.

А тем временем с сознанием важности выполняемого дела, Глазов подошёл к воротам амбара, ногой откинул слегу. Взятым у Фёдорова ключом стал отпирать замок. Народ подался ближе, ожидая вскоре увидеть реликтовое человекообразное существо.

— Отойди на три шага! — важно скомандовал Лёвка, расстегивая кобуру.

Достав пистолет, сильно распахнул ворота и быстро вбежал по дощатому настилу внутрь помещения.

— Чо пистолет-то казать? — сверкнув недавно вставленным стальным зубом, сказал Кириллка Завалишин, бывший завклубом. — Роман же связал…того…

Ему никто не ответил. Затаив дыхание, все смотрели в чёрный зев распахнутого настежь амбара.

Наконец Лёвка вышел из ворот, держа в руках лохматую шкуру снежного человека. Толпа бросилась к нему, впереди — Роман Фёдоров. Шкура оказалась вывернутым наизнанку тулупом владельца амбара.

— Даёшь ложные сведения, — громко сказал Лёвка Фёдорову, опять обретая упущенную было власть, бросая к его ногам тулуп. — Вводишь органы в заблуждение? Где твой снежный человек? Куда он делся и был ли он? — Лёвка закипел от негодования. — Нальют зенки и кажется им…

— Да я… — оторопело ответил Фёдоров, не пытаясь оправдаться, поникший, придавленный речью участкового, входя в амбар. — Я ж его сам в сарай втолкнул, охота мне была по ночи на центральную усадьбу топать и звонить в милицию… Вот и проволока, которой я ему руки связал. — Он поднял с пола кусок медной трансформаторной проволоки. — Перекусил, наверное. У него зубищи! — Он пытался показать руками, какие, но внезапно запнулся. — Вот и лыжина. Лыжина! Откуда она здесь? — Он подобрал валявшийся деревянный обрубок с ременным креплением для ноги, напоминающий большую человеческую ступню. — А это? — Фёдоров не договорил и поднял с пола капроновый чулок. Повертел перед глазами, не зная, как расценивать новый вещдок. — А это? — Он указал на выбитое окошко. — Смотри, Лёвка! Он через окно ушёл. Раму выставил и ушёл. Вот, гад!

Лёвка осмотрел выбитое окошко и немного смягчился.

— Ну ладно. Так и запишем. Ушёл через окно. Тулуп сбросил и ушёл.

Обескураженный Фёдоров, после ругани участкового, который на прощанье разнёс его ещё раз за ложный вызов, после насмешек деревенских, сидел дома у ярко горевшей печки и глядел на свой тулуп и деревянную лыжу, похожую на большую человеческую ступню.

— Тулуп-то мой, — размышлял он в глубокой задумчивости после нескольких стопок водки, принятых для сугрева застуженного ночью тела, — этого никуда не скинешь. Тулуп мой. А лыжина не моя. Не-е. Не мо-о-оя!

1990

Очерки

Дом в Абрамцеве

Воспоминания о Юрии Казакове

Теперь уже и не вспомню точно, когда впервые услышал имя Юрия Казакова, прочитал его рассказы, — где-то в начале 60-х годов. Потом удалось купить его небольшую книжечку. Я тогда уже сам пробовал писать, и рассказы Казакова читал не только как читатель, но и как ученик: подолгу перечитывал особенно понравившиеся страницы, удивляясь простоте и кажущейся безыскусности казаковской прозы, пытаясь разгадать секрет его зримого, берущего за душу слова. Ещё подумалось тогда: вот бы познакомиться с этим писателем, поговорить с ним, услышать мнение мастера о своих литературных опытах. В то время и представить не мог, что доведётся мне близко познакомиться с Юрием Павловичем, хорошо узнать его в последние годы жизни…