Ему вторил, подхватывая песню, голос мужской, приятного тембра:

Не вчера ли я молодость пропил?

Разлюбил ли тебя не вчера?

Песня лилась без всякого напряжения, легко и свободно, словно текла струйка ручейка. На магнитофонную запись это было не похоже, и Афанасий подошёл ближе.

Не храпи, запоздалая тройка.

Наша жизнь пронеслась без следа.

Может, завтра больничная койка

Упокоит меня навсегда.

Около платного туалета стоял коммерческий киоск, где продавали сигареты, сладости, жевательную резинку, прочие иностранные товары, зазывно смотревшие красивыми надписями и рисунками из-под стекла витрины. В открытое окошечко был просунут шнур удлинителя. У угла киоска стояли двое: мужчина лет 35–37 и девочка лет двенадцати, в тёмном платьице, с загорелым лицом и руками. Мужчина играл на аккордеоне и подпевал ей. У их ног примостился усилитель, на котором лежала кепка для сбора денег, перед поющими возвышался микрофон. Певцов окружали пятнадцать — двадцать человек. Некоторые бросали в кепку монеты.

Пусть я буду любить другую,

Но и с нею, с любимой, другой,

Расскажу про тебя, дорогую,

Что когда-то я звал дорогой.

Песня расчувствовала Афанасия. А может, и не песня, а эти двое певцов у микрофона. Одеты они были в чистое, но не раз стиранное и чищенное платье. На девочке были запылённые туфельки, старые, с потрескавшейся кожей. На мужчине были шерстяные коричневого цвета брюки, серая рубашка и чёрный пиджак. Афанасий вспомнил свою жизнь последнего времени, подошёл, выгреб из кармана деньги, которые ему дал на дорогу Николай и бросил в кепку.

Он уж было собрался идти к стоянке автобуса, как к певцам подвалил молодой, коротко стриженый парень с отъевшимся круглым румяным лицом, с мощными мышцами, в белой футболке.

Не глядя на мужчину у микрофона, протянул руку ладонью вверх.

— Тебе что? — не понял аккордеонист.

— Отстёгивай!

— Чего отстёгивать? — мужчина изменился в лице и недоуменно смотрел на парня.

— Какой непонятливый. Деньги давай.

— За что?

— За место.

— Мне киоскёрша разрешила…

— То киоскёрша. Не волынь.

— Сколько? — спросил аккордеонист, поднимая кепку. Голос его дрогнул.

— Десятку давай, — и парень вновь протянул опущенную было руку.

Мужчина стал считать мелочь, ни слова не говоря.

— Чего считаешь! — парень вырвал кепку из рук аккордеониста. — Ещё заработаешь. — Он выгреб деньги в широкую, как лопата, ладонь, а кепку швырнул на усилитель.

При виде этого Афанасия охватила дрожь. Свело мускулы лица. Опять, как и вчера, мелькнули в голове эпизоды афганской войны.

— Положи деньги на место, — выступив из толпы, сказал он парню.

Парень нарочито искоса оглядел Афанасия, его неказистую одежду, выплюнул изо рта жвачку, которую перекатывал языком.

— А тебе чего, дядя, надо? Вали отсюда!

— Верни деньги, — резче сказал Афанасий. Скулы на обветренном лице побелели.

Он приблизился к парню. Тот шагнул навстречу и пятернёй свободной руки пытался вцепиться в лицо Афанасию. Афанасий схватил руку за запястье, другой подтолкнул под локоть и вывернул её.

— Верни деньги! Больно будет.

— Отпусти, — промычал парень.

— Деньги отдай! — Афанасий рванул руку кверху.

Парень швырнул деньги под ноги аккордеонисту. Афанасий отпустил руку, но парень ногой пытался ударить его. «Афганец» поймал ногу в перекрещенные руки, вывернул её, дёрнул, и парень всем своим стокилограммовым телом опрокинулся на мусорный асфальт.

— Братва, наших бьют! — раздался вдалеке голос.

Афанасий оглянулся и увидел двух качков в спортивных костюмах, бежавших на выручку товарищу. Он хотел уйти, но было поздно — они были рядом. Первого он сшиб с маху ударом ребром ладони по горлу. Второй, сообразив, что имеет дело не с новичком в драке, встал в стойку.

«Кун фу изучал, — подумал Афанасий, глядя на противника. — Сейчас посмотрим, на пользу ли тебе пошло учение».

Он развернулся и послал ногу вперёд, метясь в подбородок. Парень увернулся.

«Знаешь кое-что! А вот это знаешь?» Но тот сам пошёл в атаку. Афанасий увидел близко сузившиеся глаза. Он перехватил занесённую для удара руку, перевернулся и локтем сильно ударил нападающего в солнечное сплетение. Удар был неожиданным и пришёлся в самую точку — парень согнулся, не успев собраться. Афанасий ногой хлестнул его по голове. Тот покачнулся и упал. Краем глаза Афанасий увидел милиционера с дубинкой, вынырнувшего из-за угла палатки и спешно направляющегося к ним. Афанасий поправил сбившуюся на бок фуражку, развернулся, и юркнул в проход между киосками. Убедившись, что благополучно ускользнул, присоединился к потоку пассажиров, спешащих на автобусную остановку.

Ещё два автобусных рейса были отменены. Афанасий хотел поехать на «Газели», но, пересчитав оставшиеся деньги, вздохнул — их явно не хватало на дорогой билет. Только к концу дня подошёл старый с старательно закрашенными заплатками по бокам рейсовый автобус. Афанасий еле втиснулся в него и занял место у окна, придавленный потными пассажирами. Салон заполнили в основном пенсионеры, кому можно было ехать бесплатно. Они шумно разговаривали, делились своими невзгодами, и скоро Афанасий знал досконально беды десятка человек, которые его окружали. Автобус ехал медленно, иногда останавливался в пол-горы, не в силах взобраться, спускался вниз и снова продолжал карабкаться вверх. В салоне пахло дымом, гарью, бензином, но никого это нисколько не смущало.

У развилки Афанасий попросил водителя остановить автобус — дорогу он запомнил, когда ехал с Николаем. Он спрыгнул со ступеньки, и двери с тяжёлым скрипом закрылись за ним. Выхлопная труба с дребезжанием выдохнула клуб смрадного дыма, и автобус тронулся с места. Взглянув на доживающий свой век павильончик с дырявой крышей и державшимся на одной проволочке никому не нужным расписанием, Афанасий вздохнул и ходко пошёл по глинистой дороге в сторону Дурова. Надо было спешить — на лесную дорогу неслышно вползали сумерки.

Глава восьмая

Дело Загодина

Сергей с Николаем собрались идти спать на сеновал, как услышали стук открываемой калитки.

— Кто-то идёт, — встрепенулся Николай, поднялся со стула, на котором сидел, и прислушался.

— Тебе показалось, — проронил Сергей, не услышавший никакого постороннего шума.

— Да нет, не показалось, — проговорил Николай, весь обратившись в слух.

Тихо постучали в окно. Николай приоткрыл форточку и спросил:

— Кто там?

— Это я, Афанасий, — раздался голос.

— Что я тебе говорил, — обратился Николай к Сергею. — Слух не обманул меня. Иди, открой дверь! — По лицу Воронина было видно, что он обрадован появлением Афанасия.

Через полминуты в доме появился Афанасий, в запылённых ботинках, в мятых штанах, к которым пристали репейники, уставший, но с виду весёлый.

— А мы тебя сегодня не ждали, — сказал Сергей, подавая «афганцу» стул. — Думали, что ты завтра придёшь… Быстро ты управился…

— Торопился, — ответил Афанасий и спросил: — Мне бы умыться с дороги.

— На дворе есть душ, — сказал Николай. — Сергей тебя проводит. За день вода согрелась. Я тебе дам полотенце и одежонку найду переодеться. Мыло и мочалку там найдёшь.

Он сходил в смежную комнату, скрипнул дверцей шкафа и вернулся с бельём в руках.

— Ты иди, — обратился он к Афанасию, подавая полотенце, майку, трусы, чистую рубашку и спортивные брюки, — а я перекусить тебе приготовлю.

Через полчаса посвежевший с мокрыми блестящими волосами Афанасий с удовольствием уплетал жареную картошку с грибами и рассказывал, что он узнал в Верхних Ужах.

— Мой приятель Никита Тимофеевич, у которого я остановился, — говорил он, — представил меня ребятам тамошнего ФСБ, они нашли бумаги на Антипа Загодина, вашего бывшего хуторянина, и я узнал, что он действительно, как ты и говорил, — Афанасий повернулся к Николаю, — был репрессирован вместе с сыном. Были они отправлены по этапу в Сибирь. Есть документы, подтверждающие смерть и того и другого в лагере на Алдане от истощения.