— И ты подошла ко мне и обняла, — глаза Клер наполнились слезами. — И сказала: «Я люблю тебя, мамочка».

— Прости, — сказала Эмма, все еще глядя на что-то под потолком. — Прости, что была такой плохой с тобой. Прости, прости, — ее голос стихал.

— Эмма, — сказала Клер поспешно. — Не уходи. Скажи мне, когда ты была со мной плохой?

— Все то, что я тебе наговорила, когда ты… когда ты не хотела чтобы я… — Она вздохнула.

— Не хотела, чтобы ты — что? Эмма, вернись, вернись; ты говоришь о последних месяцах, да? Все хорошо, Эмма, лучше говорить о настоящем, чем о прошлом. Потому что теперь мы можем говорить еще и о будущем. Эмма, ты слышишь меня?

— Ты не хотела чтобы я гуляла… не хотела чтобы я встречалась… не хотела чтобы я была… девушкой. Не могу вспомнить. Старшей Девушкой. Другой. Ужасной. Мертвой. Мертвой Девушкой. Журналы, ты понимаешь, фотосъемки. Ты понимаешь.

— Не мертвой девушкой, Эмма, ничего такого не было, это было совсем другое. Ты подумаешь об этом позже. И ты всегда была со мной милой, Эмма. Мы всегда любили друг друга. Я это помню.

Эмма повернула голову и посмотрела на мать. Ее глаза надолго остановились. Затем Эмма начала плакать:

— Он сказал мне дурные вещи.

Клер бросила быстрый взгляд на Алекса, который глядел на нее и Эмму с повышенным вниманием:

— Должна ли я заставлять ее вспомнить?

— Я думаю, все в порядке, — пробормотал он, и Клер снова повернулась к Эмме: — Кто сказал дурные вещи?

Голова Эммы раскачивалась.

— Сказал, что я не его девушка. Сказал, что ненавидит меня. Не любит меня.

— Кто сказал это? — снова спросила Клер.

— Конечно, — сказала Эмма отчетливо. — Я сказала официанту. Я закончила.

Нет, нет, нет, подумала Клер. Не верю в это:

— Эмма, что это значит? Что кончено?

— Ужин. И… все остальное.

— Что остальное? Что остальное? — Эмма продолжала молчать, и Клер положила руку на ее голову и повернула ее так, что их глаза снова встретились. — Эмма, ты пыталась убить себя из-за того, что он сказал тебе?

Эмма казалась удивленной:

— Что?

— Ты хотела умереть? Ты пыталась убить себя?

— Зачем? — Эмма нахмурилась. — Не могу вспомнить.

— Что не можешь вспомнить?

— Убежала. Все смотрели.

— Убежала с ужина?

— Через весь ресторан. Все смотрят. Ты погубил все.

— Это ты ему сказала?

— Ты погубил все. Я убежала.

— А что потом? Что случилось в отеле, Эмма?

— Не могу вспомнить.

— Ты прошла через холл. Ты с кем-нибудь говорила?

— Не могу вспомнить. Ой, да, кто-то сказала мне, какой номер.

— Сказал тебе номер твоей комнаты? А почему ты не помнила?

— Хотела спать. Очень хотела спать. Тяжелая, сонная и упала.

— Тогда как ты попала в свою комнату?

— Не могу вспомнить. Кто-то. В красной форме. Он снял с меня туфли. Положил меня на кровать. Одеяло было теплое.

— А потом что? Ты вставала, когда он ушел?

— Куда вставала?

— С постели. В ванную. Выпить что-нибудь, чтобы заснуть.

— Уже спала, — сказала Эмма с ноткой нетерпения. Это был первый признак оживления, который они услышали в ее голосе. — Не могла двигаться: слишком тяжелая, слишком сонная, мне было так плохо. — Она полежала молча, и слезы тихо побежали по лицу. — Я умираю.

— Нет, милая, нет. Ты не умираешь. — Клер помолчала. — Ты не хотела умирать, да? Прошлой ночью?

Эмма поглядела на нее, широко раскрыв глаза:

— Зачем? — спросила она ясно. — Я хотела только любить.

— Лучший ответ, — сказала доктор Маркс. Она тихонько подошла и теперь стояла за спиной Клер. — Извините, — сказала она и двинулась вперед. — Привет, Эмма, я Клаудия Маркс, твой доктор, мне надо измерить тебе температуру и сделать еще кое-что. Это не будет долго, а потом твоя мама снова будет здесь. Пожалуйста, — прибавила она Клер и Алексу…

Клер поцеловала Эмму в лоб.

— Мы скоро, — сказала она, а затем они с Алексом вернулись в комнату ожидания. Ханна и Джина были там, и играли в слова на листке бумаги.

— Я принесла еще еды, — сказала Ханна, указывая на кофейный столик. Алекс кратко пересказал им все, что сказала Эмма, пока Клер сидела на краю кушетки, сложив руки на коленях. Прошло двадцать минут, прежде чем к ним вышла Клаудия Маркс. Ее лицо сияло.

— Она поправится, — сказала она.

ГЛАВА 20

Полиция вышла на Брикса в ночь под Рождество. Он был на вечере в одном из городских домов в квартале от своего собственного. Веселье не складывалось, большую часть времени он проторчал в углу, глотая виски с содовой и глазея на девушек, тщетно пытаясь вызвать в себе интерес хоть к одной из них, чтобы можно было привести ее к себе. На него все это было непохоже, каждый это подмечал и старался как-то его взбодрить. Но он не мог, не мог даже сосредоточиться на девушках — он вообще в эти дни не мог собраться и, за неимением лучшего, Брикс усидчиво пил и весь день нюхал кокаин — а через некоторое время вышел из дома, не попрощавшись с хозяином. На улице он надел куртку и небрежной походкой зашагал по извилистой дороге, ведущей к самой двери его дома, ничем не отличающегося от окружающих. Уголком глаза он увидел, как полицейская машина затормозила у обочины. Кто-то расшумелся, решил он рассеянно. Беспокоил соседей: ай-ай-ай, какой позор. Он подошел поближе, разглядел номер и уверился, что это его. «Тридцать восемь» — пробормотал он. Это же его адрес, так что и дверь, должно быть, его. Он полез в карман за ключами.

— Мистер Брикс Эйгер?

Он обернулся. Это был полицейский, стоявший немного близковато к нему. Другой полицейский, сидел в машине.

— Пришли не за тем парнем, — сказал Брикс. — Я не шумел, сижу себе тихо. Был совсем в другом месте.

— Мы хотим задать вам несколько вопросов относительно Эммы Годдар, — сказал полицейский, и Брикс почувствовал, как земля выскальзывает из-под ног.

Он удержался от падения, сделав вид, что слегка споткнулся. Он попытался думать, заставить свой отяжелевший мозг поработать.

— Эх-эх, — произнес он, выпрямившись. — Похоже, переборщил с рождественскими увеселениями! Эмма? Я ее не видел. Я знаю, что она была в больнице, но я к ней не заходил: мы поссорились, понимаете, любовная перебранка, и в общем, я решил, что лучше побыть в стороне от нее. Впрочем, я послал ей цветы, надеюсь, она получила. Она не звонила, так что думаю, всерьез на меня надулась. — Он помолчал. — Вот и все, — прибавил он глуповато. — Ничего о ней вам поведать не могу.

— Мы бы хотели, чтобы вы проехались с нами, мистер Эйгер.

— Что? Куда? А! Вы хотите сказать… — Он говорит, как кретин, подумал Брикс. Он не может себе позволить выглядеть кретином. Они хотят отвезти его в полицейский участок для допроса. Может быть, ему стоит сказать — «нет». Если он ничего не знает об Эмме, ему надо говорить «нет»? Вероятно, не стоит: умнее будет посотрудничать. Они всегда ласковей со сговорчивыми людьми. — Конечно, — сказал он весело. Затем поглядел на значок полицейского. — Яновски. Что ж, пойдем поболтаем с твоими друзьями.

— Сержант Яновски, — сказал полицейский нейтральным тоном, и встал сбоку, чтобы сесть в машину за Бриксом.

— Детектив Фэсшинг, — сообщил сержант Яновски Бриксу, представляя человека на водительском сиденье, на котором униформы не было.

— Детектив, — сказал Брикс, стараясь произнести это недружелюбней и усаживаясь вместе с сержантом на заднее сиденье. — Как у Агаты Кристи, да? Что ж, я рад помочь вам и вашим друзьям, только если это недолго: у меня встреча через полчаса. — Ему совсем некуда было идти и нечего делать остаток ночи, но его мозг заработал и вообразил, что он без труда сможет управиться с этими ребятами, но если он не ограничит их во времени, то их вопросам не будет конца, потому что только так они и умеют работать.

На самом деле, он репетировал эту встречу. Единственной разницей было то, что все время на своих тренировках он был уверен, что Эмма умерла. Теперь, после настойчивых телефонных звонков в больницу он выяснил, что она жива и скоро выздоровеет. Боже, подумал он, у нее лошадиное здоровье, прошло только два дня с их ужина, а она уже идет на поправку. Так что он не знал точно, как все будет проходить, но считал, что готов, и что он гораздо смекалистей пары уличных полицейских.