А я вдруг понял, что ничуть Будинас не пожадничал: мой «жук» по цене как раз и соответствовал бизнес-классу для Стреляного. Весь фокус был в том, что платить за перевозку писателя пришлось не Будинасу, а мне!

На этом история не закончилась. Года через три, когда я уже не работал в «Полифакте», Будинас позвонил и поинтересовался состоянием моего скука».

— Бегает, что с ним станется, — ответил я. — Только запчасти дорогие.

— Давай, заберу его у тебя за две с половиной тысячи, — сказал он безразличным тоном.

— А с чего ты взял, что... — начал было я, но не успел закончить фразу.

— Хорошо, за три, — перебил Будинас и через двадцать минут оказался у меня дома с деньгами.

К тому времени мы были знакомы четверть века, и я отлично знал, что спорить бесполезно. Да и не хотел я спорить: в конце концов, Будинас давал хорошую цену за машину, которая была на пять лет старше нашей дружбы!

— А скажи, Будинас, тогда в Вене... — начал было я.

— Что в Вене? — живо откликнулся мой собеседник.

— Почему ты заставил меня купить «жука»? — я старался выглядеть как можно более равнодушным.

— Ну, он же такой красивый! — с ребячьей наивностью сказал Будинас, поглаживая ладонью оранжевый капот. – Точно как заходящее солнце.

Возвращаясь в Минск после десяти лет жизни за рубежом, я знал, что должен навестить Будинаса, но не понимал, как это сделать. В 1997 году, перед моим отъездом в Америку, мы разругались до такой степени, что когда через полгода он позвонил мне в Бостон, я обрадовался — но не звонку, а тому, что меня в это время не было дома. Когда же еще через некоторое время до меня дошел слух о том, что у него провалился бизнес в Вильнюсе, злорадно подумал — все правильно, это тебе не наших простаков дурить!

В один из моих коротких приездов в Минск в начале двухтысячных, Будинас, как ни в чем не бывало, заехал за мной на машине и забрал к себе домой. На нем лежал несвойственный ему отпечаток неудач, который только подчеркивали уж слишком радужные рассказы о работе над белорусским политическим порталом и еще какими-то проектами. За пять прошедших лет моя обида иссякла, но след от нее стерся не до конца...

Должно было пройти еще пять лет, чтобы мне снова захотелось с ним встретиться. Я сидел в маленькой кухне и наблюдал, как Будинас сам себе готовит еду. Сколько раз я видел его в окружении толпы гостей жарящим рыбу на решетке или колдующим над шашлыком, но как он готовит простые овощи на газовой плите, не видел никогда. Он лишился своей коронной бороды, растолстел и двигался осторожно, но в словах осталась прежняя резкость.

— Знаешь, почему они все мразь? — говорил Будинас, помешивая что-то в кастрюльке. — Потому что они не понимают, что такое книга! Писатель, — какой бы ни был! — с детства мне казался высшим существом. А тут из их говна лепят мемуары, а им насрать. Что им жизнь, что им смерть! Им насрать на то, что после них останутся не лозунги и не речи, а только эта самая книга, которую за них сделал я!

Он как прежде распалял себя собственными словами и задыхался от негодования. Отойдя от бизнеса, Будинас — не редактировал! — переписывал книги оппозиционных политиков, и от этого его отношение к оппозиции не становилось лучше.

Он продолжал говорить, сливая в раковину воду из кастрюльки с овощами. Потом, успокоившись, неторопливо их ел, а я читал рукопись его еще сырого романа «Давайте, девочки!» В какой-то момент мне вдруг показалось, что я совсем его не знаю Будинаса, что все эти годы им двигало не только тщеславие и желание самореализоваться, а — страшно сказать! — любовь. Такое соседство казалось невозможным. Я украдкой покосился на него и вздрогнул от неожиданности: передо мной сидел прежний бородатый Будильник, не дававший впасть в спячку не только близким, но и всем тем, кто встречался на его пути. И в тарелке у него лежал сочащийся кровью шницель. Он поймал мой удивленный взгляд и с каким-то новым знанием подмигнул в ответ.

Александр Старикевич

Первая встреча с Евгением Доминиковичем закончилась тем, что мы слегка поцапались.

Дело было тихим майским вечером. В доме творчества писателей «Ислочь» проходила конференция. После ужина группа журналистов отправилась на прогулку. И тут Будинас начал объяснять, почему на предстоящих президентских выборах (шел 1994 год) нужно поддержать премьера Вячеслава Кебича: это, мол, единственный шанс не допустить к власти Александра Лукашенко.

Надо сказать, что Кебич тогда в демократических кругах был крайне непопулярен, а вот Лукашенко мало кто воспринимал всерьез: считалось, что экс-директор совхоза — меньшее зло. Посему точка зрения Будинаса была непонятна, но он аргументировал свою позицию столь вдохновенно, что присутствующие внимали ему, поддакивая.

Я, в силу отсутствия в тот вечер настроения спорить на политические темы, помалкивал, однако, с крайне скептическим выражением лица, на что Будинас обратил внимание. И решил втянуть меня в дискуссию. Сам нарвался.

— Вы говорите полную ерунду, — заявил я. После чего изложил все, что думал, по поводу Кебича.

Будинас, явно не ожидавший отпора в столь резкой форме, заинтересовался. Так и познакомились.

Осенью 2002 года у Евгения Доминиковича появилась идея издавать общенациональную газету... под «крышей» БГУ Университет тогда возглавлял Александр Козулин, с которым Будинас приятельствовал.

Когда Евгений Доминикович предложил поучаствовать в этой авантюре, я пожал плечами: понятно, что участие в подцензурном проекте меня не привлекало. Но Будинас заверил, что он сумеет всем объяснить: газета должна быть независимой, без славословий в адрес властей и замалчивания острых тем.

Козулину эта идея понравилась, и он занялся поиском денег под проект. В тот момент политические планы Александра Владиславовича в общем-то были уже ясны. Поэтому газета могла оказаться ему очень кстати.

Мы занялись разработкой концепции. Раз за разом в «мастерской» Будинаса проходили совещания, которые порой затягивались на 5-6 часов. И поначалу дело двигалось довольно весело.

Но скоро проект начал буксовать: больно уж разными оказались наши с Будинасом представления о современной газете. Евгений Доминикович жил еще теми временами, когда, по его собственному признанию, журналисты писали по одной статье в месяц, доводя ее чуть ли не до эталонного уровня. Я же пытался объяснить, что ныне мерки совсем иные, но натыкался на стену непонимания. И так по целому списку вопросов.

Закончилось тем, что из проекта я ушел. А спустя пару месяцев он и вовсе накрылся, поскольку у Козулина появились серьезные проблемы, и ему стало не до газеты.

Получилось, что мы с Будинасом разругались вдрызг на пустом месте. А жаль...

Юрий Хащеватский

Очень хорошо помню, что я почувствовал, когда впервые познакомился с Будинасом: мне сразу захотелось дать ему по морде.

Хотя нет — вру! — захотелось мне этого не сразу, а часа через полтора после первого рукопожатия и взаимных расшаркиваний. Я как раз заканчивал работу над своим очередным фильмом, а он пришел в мою монтажную со сценарием. Мы пожали друг другу руки, и он нахально уселся в мое кресло -у него был особый нюх на то, куда надо сесть, чтобы занять позицию главного начальника.

Это я стерпел.

Он тут же прихватил мою зажигалку, раскурил трубку и стал объяснять, как надо снимать документальное кино.

Это был верх наглости. Я начинал кипеть.

Но как поступить? Объяснить, что я не нуждаюсь в его лекциях? Сказать, что эта картина у него первая, а я уже снял несколько не самых плохих фильмов?

В общем, я тут же запротестовал, но это вызвало в нем дикую ярость.

Любому, кто хоть раз видел Будинаса в ярости, абсолютно понятно, что перебивать его — опасно для жизни.