— Идем, труженица.

— Идем. А тебе ничего не будет за то, что я с тобой в командировку поехала?

— Не знаю, — чистосердечно признался Алексей. — Придется докладывать об этом майору Устияну.

ЕЩЕ ОДИН СВИДЕТЕЛЬ

Докладывая майору Устияну о командировке, Алексей сообщил, что в Адабаши ездила и его знакомая, Гера Синеокая.

Майор взглянул на него с любопытством:

— Что же, — сказал он, — судя по всему, вы были поставлены перед неожиданностью?

— Пожалуй, так. А отправить ее обратно…

— Не хватило решимости?

— Да.

— Откровенность — хорошее человеческое качество, — одобрил майор. Он что-то прикинул про себя, подвел итог этой части разговора: — А в общем-то, ничего особенного не произошло. Эта командировка не предполагала секретности. Наоборот, вы правильно поступили, что выступили перед населением с беседой о розыске военных преступников. Гласность в таком деле — наш помощник. Что греха таить — от прошлых времен осталась у некоторых товарищей игра в таинственность. Случается, вокруг самого обычного, простого такую дымовую завесу поставят, что только диву даешься. И это вместо того, чтобы людям откровенно рассказать: занимаемся тем-то и тем-то, кто располагает полезными нам сведениями — поделитесь.

— Но ведь есть же случаи…

— Есть такие случаи, и их немало, — подтвердил майор Устиян, — когда неосторожное слово может стоить жизни. Надо уметь отличать одно от другого… Но возвратимся к вашей командировке. Эта Гера Синеокая, что, ваша невеста?

— Не могу утверждать это с уверенностью, — замялся Алексей.

— Разберетесь, дело молодое.

Устиян попросил подробно рассказать обо всем, что касалось вероятного местонахождения третьего противотанкового рва. Выслушав Алексея, спросил со странной интонацией:

— Раскопки что-нибудь дали?

— Мы не раскапывали ничего, хотя лесополоса четко обозначила бывший ров. Но я хотел прежде посоветоваться с вами…

Майор одобрительно кивнул:

— Молодец, что удержался. А ведь хотелось проявить инициативу, признайтесь!

— Да, очень.

— Такую важную работу надо выполнять по всем правилам, в строгом соответствии с законом. Хорошо, что это своевременно понял, а то бы все осложнили.

Алексей упомянул, что бывший танкист, а ныне знатный механизатор Роман Яковлевич Панасюк убедительно просил доверить лично ему вскрыть печальный ров, который, возможно, стал братской могилой для Адабашей.

Устиян что-то пометил в своем блокноте, с болью сказал:

— И мертвым не все равно, кто тревожит их вечный покой. А ваш Панасюк, видно, человек с чистой совестью, на такого они не обидятся. — И закончил неожиданно: — Собирайтесь-ка снова в командировку, лейтенант, нашлись следы Демиденко.

Бывший старший полицейский Демиденко отбыл срок, определенный ему в свое время судом, и теперь коротал век в добротном доме на окраине небольшого городка под Ровно. После освобождения он еще несколько лет работал на Крайнем Севере, накопил деньжат и существовал теперь безбедно.

Алексей и капитан Озерский из местного горотдела пришли к нему под вечер, когда было больше шансов застать его дома — Демиденко днями пропадал на дальних и ближних базарах, торговал ранним луком и чесноком, клубникой, цветами — словом, растительностью цветущей и аппетитной, в соответствии с сезоном и спросом. Хозяин сидел на крылечке, наблюдал, как жена его готовит овощи для завтрашней торговли.

— Здравствуйте, гражданин Демиденко, — поздоровался с ним Озерский.

— Добрый вечер, гражданин капитан, — не удивился их появлению Демиденко. Он бесцеремонно оглядел Алексея: — И вы здравствуйте, гражданин лейтенант.

— Вы меня знаете? — удивился Алексей. Его поразил цепкий, умный, словно бы сфокусированный на одной какой-то точке взгляд бывшего полицейского.

— Откуда? — спокойно ответствовал Демиденко. — Просто вижу, молодой еще человек, такому лейтенантские погоны к лицу.

— Ладно, не поражайте товарища проницательностью, приглашайте в дом, имеется разговор, — холодновато оборвал его Озерский.

— Значит, все-таки докопались до расстрела Адабашей? — протянул Демиденко, когда они прошли в дом и расположились за столом. И решительно заявил: — Ничего такого не помню, да и кто я был тогда? Хлопчик на побегушках у фашистов, куда пошлют — туда и побежал.

— Не приуменьшайте свои заслуги перед оккупантами, Демиденко, — строго сказал Озерский. — Они нам хорошо известны. И учтите, разговор у нас сейчас предварительный, потом будет другой, по всем правилам и со всеми вероятными последствиями.

— Э-э… — протянул равнодушно Демиденко. — Я за эти годы столько наговорился с гражданами начальниками, что сейчас как пустой мешок, из которого все вытряхнули и на забор повесили — для просушки перед дальней дорогой.

— Кто такой Ангел? — резко спросил Алексей. Демиденко с его глазами-льдинками вызывал у него неприязнь, но он всячески старался не показывать этого.

— Не знаю никакого Ангела.

По тому, как быстро последовал ответ, и Алексей и Озерский догадались: знает, что-то ему известно.

— Чайку попьете? — спокойно спросил Демиденко. — Я сейчас жене скажу, чтобы накрыла на стол.

— Не надо, — капитан Озерский поднялся, взял в руки кожаную папку. — Жаль, однако.

Он уже повернулся к двери, чтобы уходить, когда Демиденко обеспокоенно спросил:

— Кого жалеете?

— Да нет. Не кого, а чего… Силы жалко тратить на выяснение того, что, в общем-то, ясно. Бывшие полицейские… — капитан раскрыл папку, заглянул в блокнот, назвал фамилии, — видели вас неоднократно с Ангелом на расстрелах, во время облав. Они подтвердят, конечно, свои показания, мы обязательно устроим очные ставки — вас опознают, запираться дальше станет бессмысленно, вы во всем сознаетесь, однако отношение к вашим показаниям будет другое. Да, глупо вы себя ведете, Демиденко. Мы ведь знакомы с протоколом допросов, где вы упоминали и Ангела, и расстрел в Адабашах» Чего пятитесь?

В комнату, громко стуча каблуками, не вошла — влетела жена Демиденко, голосисто крикнула:

— Ирод проклятый, говори уже все до конца! Что, снова в дальние края захотелось? Только начали жить как люди… — Она всплеснула руками, заголосила еще громче: — Нет, вы подумайте, граждане начальники, какого супостата выгораживает! Сам же рассказывал, как тот Ангел мог и ребеночка пристрелить, и девчонку изнасиловать. — Она резко повернулась к мужу, уперлась кулаками в бока. — Я тоже не без греха, растрату совершила, свое наказание до звонка отбыла. Но чтобы на жизнь человеческую руку поднять!

Женщина негодовала искренне, ей надоело, судя по всему, жить в страхе перед разоблачением новых фактов из прошлого мужа.

— С Севера он меня привез, — объяснила уже спокойнее. — То, что у него в прошлом было, я знаю. Клялся мне, что не убивал никого своими руками. Поверила, а теперь засомневалась.

— Молчи! — закричал Демиденко и пошел с кулаками на жену.

— Нет, уж больше ты мне глотку не заткнешь! — повысила голос и она. — Я простая растратчица…

— Ладно вам! — вмешался Озерский. — Выясняйте без нас, кто да что. А вам, Демиденко, советую подумать. Крепко подумать. И если придут в голову разумные мысли, ждем вас завтра в десять утра. Адрес вам известен.

Они вышли из этого дома, где сытость, достаток так и выказывали себя на каждом шагу и где не было главного — спокойной жизни.

— Придет? — спросил Алексей у Озерского.

— Куда денется! — спокойно ответил капитан.

На следующий день Демиденко около десяти часов позвонил из приемной и попросил о встрече. Озерский заказал ему пропуск. Бывший старший полицейский полностью подтвердил показания на судебном процессе. Да, он ставил оцепление, следил «за порядком», когда расстреливали Адабашей. Ангела хорошо помнит. Невысокого роста, брови тонкие, как у девицы, лицо смуглое, шрам. Отличался, даже по понятиям полицейских и карателей, непомерной жестокостью.