Прения по внешней политике ещё не начинались. Какой-то провинциальный парламентарий нудно говорил о бюджетных нуждах своего округа. Его никто не слушал. Большинство парламентариев не очень тихо переговаривались между собой, высказывая самые разные оценки предстоящим дебатам. Мой сосед, явно скучавший и не знавший, как убить время, вступил со мной в беседу. Говорил он с сильным ирландским акцентом.

— Откуда вы приехали?

— Я — канадец.

— Федеральный или провинциальный?

Я не стал скрывать, что не понимаю, о чем идёт речь, и попросил объяснить, что, собственно, тот имеет в виду.

— Я спросил, какой парламент вы представляете — федеральный или какой-либо провинции?

Со вздохом сожаления я признался, что пока ещё не вхожу ни в один парламент, и спросил, почему мне задан такой вопрос.

— Потому что вы сидите на скамье для членов парламента британских доминионов. Кстати, я из Северной Ирландии…

Дебаты по «Суэцкому кризису» открыл Антони Иден. Я часто видел его в кино и по телевидению. Внешний вид «самого красивого премьера» поразил меня: тот заметно осунулся, постарел, несмотря на накаленную обстановку в палате, говорил очень вяло. Видимо, он уже сам осознал, что стал политическим трупом.

Иден пытался отражать атаки оппозиции, говорил, что никакого антиегипетского сговора между Англией, Францией и Израилем нет. Депутаты саркастически улыбались, шумели, подавали реплики. Дверь в политическую кухню страны была открыта, и я получал возможность заглянуть туда, а значит, лучше понять скрытые пружины английской политики и лучше предугадывать события в будущем…

Это был отнюдь не последний мой визит в английский парламент.

Как-то мне неожиданно позвонила мисс Пауэлл и возбуждённым голосом предложила пойти на приём для членов лиги в палате общин. Я, конечно, с благодарностью принял приглашение.

Приём состоялся в погожий весенний день. Собралось около пятидесяти членов лиги. В основном это были, как всегда, австралийцы и новозеландцы. Их сопровождали в экскурсии по зданию видные члены парламента. Кто-то из них выступал в роли гида. Осмотр был очень интересным, гостей водили по таким уголкам парламента, куда обычных посетителей не пускают. Затем их угостили клубникой со сливками — в Англии это считается редкостным деликатесом, — и между парламентариями и членами лиги завязалась беседа.

В этот момент меня отыскал руководитель группы:

— Господин Лонсдейл, вы — единственный канадец в нашей группе, и я хотел бы познакомить вас с достопочтенным Беверли Бакстером. Он, как и вы, канадец. Однако поселился в Англии и стал теперь видным членом парламента.

До этого я никогда не слыхал о своем знаменитом «соотечественнике», тем не менее с готовностью согласился познакомиться с ним. Мы перешли на террасу. Был отлив, уровень воды в Темзе упал, и обнаружилось илистое дно, издававшее неприятный запах. Господа парламентарии, по-видимому, давно привыкли к нему и спокойно продолжали беседовать с членами лиги. Господин Бакстер любезно расспрашивал меня о житьё-бытье в Канаде, планах на будущее. Особенно он интересовался, как идут дела в Британской Колумбии в связи со строительством там крупных гидроэлектростанций и заводов. Взамен он потчевал меня всевозможными занятными историями из своего богатого прошлого. Пожимая на прощание мою руку, полный доверия, он посоветовал:

— Может быть, и вы решите остаться здесь и заняться политикой? Желаю успеха.

Глава XXII

— Слушай, Гордон, — как-то обратился ко мне Том Поуп перед лекциями. — Что ты скажешь, если сегодня я приглашу тебя на «парти»?

— Скажу «отлично», если, конечно, ты приглашаешь только меня, а не бутылку виски вместе со мной.

— Ну, этого можешь не опасаться, — несколько загадочно усмехнулся Поуп. — С виски всё будет в порядке. Я думаю собрать всех ребят.

— Во сколько?

— Восемь вечера.

— Идёт.

— Захвати с собой фотоаппарат. Сделаешь нам снимки на память.

Я видел, как в перерыве между лекциями Поуп старательно обошёл всех студентов и некоторых преподавателей, приглашая каждого на «парти» — своеобразный мальчишник.

Канадец жил на широкую ногу и снимал шикарную квартиру в популярном среди дипломатов районе к северу от Кенсингтонского дворца на улице Порчестер террас. Квартира занимала часть первого этажа особняка с садом. Основной её достопримечательностью был красивый полукруглый зал, выходивший в сад. Он был обставлен белой с золотом старинной мебелью. Белой с золотом была и лепка на потолке и стенах. Щедрые хозяева, получая не менее щедрую арендную плату, оставили Тому концертный «Бехштейн», выдержанный в тех же бело-золотых тонах. Для такой большой комнаты было, как это принято на Западе, сравнительно немного мебели, и это создавало впечатление ещё большего простора.

Как дипломат Том мог покупать вино и другие напитки с большой скидкой. И всё же я был поражён обилием спиртного. Бутылки стояли не только в баре, но и на полу, загромождая один из углов зала. Рядом возвышался открытый термос в виде небольшого бочонка со льдом. На специальных подставках выстроились бочонки с пивом и крепким сидром. Закуска, если не считать хрустящего картофеля, жареных орешков и соленой «соломки», практически отсутствовала.

Как водится, мы вначале стояли небольшими группами, разговаривали, потягивая «длинные» напитки — виски и джин, разбавленные содовой водой или апельсиновым соком. Постепенно, по мере поглощения спиртного, в зале стало шумно, а темы разговора более разнообразными — политика, женщины, погода, предстоящие скачки и последний футбольный матч с участием Стенли Метьюза. Но больше всего делились воспоминаниями, ибо все участники «парти» уже успели объехать полсвета.

— Ты помнишь историю с этим старым индусом, который никак не хотел умирать? — слышал я за спиной. — Наши парни устроили маленькую аварию, когда тот полз на своем «додже», а он всё ещё был жив… И знаете, как его убрали? Чистый смех…

Что ж, это стоило запомнить.

На вечеринке у Тома были и двое преподавателей — Саймонс-младший и господин Лю — единственный китаец на факультете — он преподавал разговорный язык и китайскую философию. Хрупкий, миниатюрный человечек — типичный житель юга Китая.

Господин Лю весьма любил выпить и, дойдя до определённого состояния, петь бесчисленные арии из классических китайских опер. Память его была феноменальной, к тому же он умел петь разными голосами — от сопрано до баритона. «Под занавес» вечера все разместились на ковре у камина и с удовольствием слушали завывания маленького Лю.

Я чувствовал себя превосходно, всё складывалось как нельзя лучше.

— Гордон, — тронул меня за рукав хозяин, — тебе не скучно?

— Нисколько.

— Фотоаппарат взял?

— Да.

— Неси скорее…

Однокурсники уже знали, что фотографирование — моё страстное хобби, и никто не удивился, увидев у меня аппарат и электронную вспышку.

За тот весьма весёлый и далеко не последний вечер я сделал несколько десятков снимков, пообещав всем прислать фотографии. А так как было это в последний день семестра, то я записал адреса присутствующих.

Словом, это был тот невероятный случай, когда рыба сама прыгала на сковородку рыбака.

Со временем мои однокурсники всё реже и реже придерживались своих легенд, и постепенно удалось узнать их звания, специальные службы, к которым они принадлежали, и даже их предыдущую карьеру, чему во многом способствовал, сам того не подозревая, Том Поуп — он по-прежнему регулярно устраивал вечеринки. Иногда это были «мальчишники», иногда весёлые встречи, на которые приходили с жёнами. Таким образом, в моём альбоме (и, разумеется, в Центре) появились и фотографии некоторых «разведдам».

Среди постоянных гостей Поупа был и капитан ВВС Харпер — пухленький шатен с серыми глазами, медлительный и в речи, и в движениях. Однажды он прихвастнул, что в начале 50-х годов работал помощником военно-воздушного атташе в Москве. Все заинтересовались, стали задавать Харперу вопросы. Я, естественно, с большим интересом слушал его ответы.