Если у краснокожих враг должен умереть у столба пыток, они всегда ищут возможность продлить его мучения. Сначала ему наносятся легкие раны, потом степень тяжести их постепенно увеличивается. Обычно все начинается с метания ножей, которые при этом попадают в различные части тела. Ножи либо вынимаются, либо остаются в ране. Цель выбирают так, чтобы не было большого пролития крови, иначе жертва преждевременно умрет.

— Большой палец! — хладнокровно приказал Большой Волк.

Руки пленников были связаны так, что их кисти висели свободно. Вышедшие вперед краснокожие разделились на две группы по числу жертв. Они отмерили дистанцию в двенадцать шагов и стали друг за другом. В каждой группе передний воин взял нож между тремя пальцами поднятой правой руки, прицелился, бросил и попал в большой палец. Хилтон издал крик; палец Нокса тоже был поражен, но тот находился в таком глубоком обмороке, что даже не очнулся.

— Указательный палец, — приказал снова вождь.

Таким образом, метатели ножей прошлись по всем пальцам рук, демонстрируя поразительную меткость. Если сначала Хилтон только вскрикивал, то теперь он кричал беспрерывно. Нокс очнулся, лишь когда острое лезвие ножа воткнулось в его левую ладонь. Он огляделся безумным отсутствующим взглядом, снова закрыл налившиеся кровью глаза и издал ужасный крик. У Нокса снова началась горячка, смешавшаяся с уже осознанным смертельным страхом, и бред, при котором из его груди вырывались звуки просто нечеловеческие.

Под беспрерывные крики и вой обоих экзекуция продолжалась. Ножами были отмечены ладони, запястья, мышцы предплечья и плечи, затем в той же последовательности все повторились с ногами. Это продолжалось приблизительно с четверть часа и было легкой прелюдией к самим мукам, которые должны были длиться часами. Олд Шеттерхэнд и его три спутника отвернулись. Несмотря на крепкие характеры, им было невозможно воочию наблюдать за ужасной сценой.

Индеец с раннего детства упражняется в терпении к физической боли, благодаря чему он выдерживает ужасные муки, ничем не выдавая своих ощущений. Если индеец схвачен и должен умереть у столба, он принимает боль с улыбкой, громко поет мелодию смерти и прерывает ее порой, чтобы поносить мучителей и высмеивать их. Плачущего индейца у столба пыток встретить невозможно. Кто жалуется на боль — презираем, а чем громче вопли, тем больше презрение. Случалось, что мучимые белые, обреченные на смерть, получали свободу, поскольку своими нечеловеческими воплями показывали, что они трусы, которых никто не боится и чье умерщвление для любого воина является позором.

Можно себе представить, какое впечатление произвели вопли Нокса и Хилтона. Краснокожие отвернулись, по их рядам пронеслись крики негодования и презрения. Когда жаждущие мщения родственники убитых были удовлетворены, пригласили следующих, кто должен был продолжить пытку другими способами. Но не нашлось ни одного, кто бы согласился на это. Таких «псов, койотов и жаб» никто не хотел касаться. В этот момент поднялся один из вождей и сказал:

— Эти люди не достойны, чтобы храбрый воин поднимал на них руку. Мои красные братья это хорошо понимают. Нужно оставить их женщинам. Кто умрет от руки бабы, в Стране Вечной Охоты примет ее образ и будет всю вечность работать! Я все сказал.

Предложение после короткого совещания было принято.

Кликнули женщин и матерей убитых воинов и дали им ножи, чтобы нанести легкие раны в тех местах, которые снова укажет Большой Волк.

Женщины, в основном старухи, принялись за жестокую работу, и вопли жертв поднялись с новой силой. На этот раз даже привычные ко всему уши краснокожих не могли этого вынести. Большой Волк дал приказ остановиться и сказал:

— Эти трусы не стоят даже того, чтобы их убивали руками женщин. Но ни один красный воин не решит дать им свободу, ибо их вина слишком тяжела — они должны умереть! В Страну Вечной Охоты они отправятся как койоты, которых там постоянно будут травить и преследовать. Отдадим их собакам. Хуг!

Началось совещание, результат которого Олд Шеттерхэнд предвидел, а потому отвернулся. Охотник опять рискнул ходатайствовать о смягчении участи убийц, но его не захотели и слушать, и теперь он должен был быть удовлетворен хотя бы тем, что его поведение не вызвало гораздо более тяжкие последствия. Совет утвердил предложение Большого Волка. Несколько краснокожих удалились, чтобы привести собак, а вождь повернулся к четверым белым:

— Собаки юта обучены бросаться на бледнолицых. До того, как они будут натравлены, вам нечего бояться, но после они разорвут любого белого, который находится поблизости. Поэтому я уведу вас и оставлю под охраной в палатке, пока зверей не привяжут.

По его приказу охотников препроводили в вигвам, который тотчас окружила большая группа воинов. Белым было не по себе, словно их самих должны разорвать зубы бестий. Убийцы заслужили смерть, но быть разорванными собаками — ужасный конец!

Снаружи около десяти минут царила полная тишина, которая прерывалась воплями стоявших у столбов. Потом раздался громкий яростный лай, перешедший в леденящий душу рев. Два человеческих голоса слились в один пронзительный и страшный предсмертный крик, потом все стихло

Теперь Олд Шеттерхэнда и его друзей снова вывели из палатки, чтобы привести на место судилища. Четверо или пятеро краснокожих тащили собак на крепких ремнях назад, в глубь лагеря. Возможно, звери учуяли следы белых и один из псов едва не сорвался, оглядываясь по сторонам. Заметив охотников, он одним прыжком вырвался и помчался к ним. Те, кто видел это, издали крик ужаса, ибо пес был такой огромный и сильный, что человеку, казалось, справиться с ним просто невозможно. Но ни один индеец не стал в него стрелять, поскольку зверь был очень ценен. Джемми вскинул ружье и прицелился.

— Стой, не стрелять, — приказал Олд Шеттерхэнд. — Краснокожие не простят нам смерть этакого гиганта. Я хочу им заодно показать, что может сделать кулак белого охотника.

Эти слова были произнесены на ходу. Вообще, все произошло очень быстро, гораздо быстрее, чем можно рассказать или описать. Собака покрыла большое расстояние гигантскими прыжками всего за десять или двенадцать секунд. Олд Шеттерхэнд выскочил ей навстречу, держа руки внизу.

— Ты погиб! — крикнул ему Большой Волк.

— Не торопись! — едва успел ответить охотник.

Пес был рядом. Он раскрыл утыканную острыми зубами пасть и с хищным рычаньем бросился на человека. Тот внимательно следил за зверем, а когда собака прыгнула и какой-то момент находилась в воздухе, охотник кинулся к ней навстречу с распростертыми руками. Человек и зверь обнялись. Олд Шеттерхэнд успел ударить метившего в горло пса сзади по затылку, одновременно крепко прижав к себе голову собаки, которая никак теперь не могла его укусить. Охотник сдавил руки еще крепче, и пес перестал сопротивляться, слабо дрыгнул лапами и вяло свесил их. Резким движением охотник отодвинул левой рукой голову бестии прочь от себя, в тот же миг ударив зверя по морде правым кулаком, потом с силой, как можно дальше, отшвырнул его от себя.

— Вот он лежит, — крикнул он, тяжело дыша и разворачиваясь к вождю. — Свяжите его, чтобы он, когда проснется, не натворил бед.

— Уфф, уфф, уфф! — слетело с губ пораженных индейцев. Никто бы из них не рискнул сделать подобное, ибо считал такое невозможным. Большой Волк приказал убрать зверя, после чего подошел к Олд Шеттерхэнду и произнес искренне и удивленно:

— Мой белый брат герой. Он не дал кровожадному псу разорвать и убить себя, а свалил на землю. Ни один краснокожий так крепко не стоит на ногах, и ничья грудь не смогла бы выдержать подобного удара, после которого были бы переломаны ребра. Почему Олд Шеттерхэнд не стрелял?

— Потому что не хотел лишить вас такого превосходного зверя.

— Какая неосторожность! Он бы разорвал тебя!

— Хо! Ни один пес не разорвет Олд Шеттерхэнда! Что думают делать дальше воины юта?

— Они будут держать совет, на котором решится ваша судьба, ибо пришло к тому время. Не желают ли бледнолицые попросить о сострадании?