Они опять перешли вброд. На их счастье, они оказались гораздо ниже того места, где стоял часовой и где теперь находились два краснокожих воина. Оба шли или, скорее, мчались, натыкаясь то на скальную стену, то на валявшиеся на пути камни, пока наконец голоса индейцев перестали быть слышны. Тут Хромой Френк остановил своего спутника и с упреком произнес:

— Ну, стой же наконец ты, тысяча чертей! Собственно, почему ты умчался прочь и позорно совратил на это меня? А где же долг и чувство товарищества! Неужели в твоем нутре нет никаких амбиций?

— Амбиций? — отозвался Дролл, задыхающийся после продолжительного бега. — В моем нутре они, пожалуй, есть, но кто хочет поговорить об амбициях, должен прежде всего спасти нутро. Потому я и помчался прочь.

— Такое поведение было совершенно непозволительным! — начал закипать Хромой Френк.

— Да? Почему это?

— Потому что спасти товарищей — наш долг!

— Так! И каким же способом?

— Нужно было броситься на краснокожих, чтобы разнести их в пух и прах и перерезать их всех до одного!

— Хи-хи-хи-хи! Разнести в пух и прах и перерезать! — занялся Дролл своим своеобразным лающим смехом. — Этим мы ничего не добились бы, разве что сами оказались бы в плену вместе с ними.

— Взяты в плен! Ты уверен, что наши спутники только взяты в плен, а не застрелены, не заколоты и не убиты?

— Нет, это уж как пить дать! Я знаю точно.

— Это меня бы успокоило! — съязвил Хромой Френк.

— Хорошо, тогда успокойся. Ты слышал стрельбу?

— Да.

— А кто стрелял? Разве индейцы?

— Нет, я слышал револьверные выстрелы.

— Вот видишь! Индейцы вообще не воспользовались своими ружьями, а, стало быть, их намерение — взять пленников живыми, чтобы позже подольше их помучить. Потому я убежал. Теперь мы вдвоем спасены и сможем сделать для наших людей гораздо больше, чем если бы попали в плен.

— Ты прав, кузен, тут ты прав! У меня с сердца упал тяжелый камень. Разве можно допустить, чтобы о всемирно известном Хромом Френке говорили, что он умчался прочь, как кролик, когда его друзья находились в смертельной опасности! Никогда! Лучше я брошусь в самую гущу схватки и пробьюсь как неистовый Хуфеланд! 50 Я весь вне себя!

— Я тоже был взволнован и охвачен страхом, но все же не дал застать себя врасплох! Такие люди, как Виннету, Файерхэнд и Шеттерхэнд, не проиграют свою партию скорее, чем они действительно могут ее проиграть. К тому же они не одни — с ними много зубастых парней! Стало быть, спокойно обождем!

— Легко сказать. Что это были за индейцы?

— Юта, конечно. Большой Волк не вернулся в лагерь. Он знал, что вблизи находятся другие юта, и позвал их сюда.

— Мерзавец! А еще курил с нами трубку мира! С какой стороны он пришел?

— Да если бы я знал, был бы умнее, чем сейчас. Там, вверху, в лагере, он, конечно, не задержится и уведет с собой пленных. Поскольку мы не знаем, в каком направлении он повернул, мы не имеем права оставаться здесь. Нам надо идти вперед, причем намного дальше, пока не найдем место, где можно хорошо спрятаться.

— А потом?

— Потом? Ну, будем ждать, пока рассветет, затем обшарим следы и побежим за индейцами, пока не узнаем, что они хотят сделать с нашими друзьями. А теперь вперед. Идем!

Дролл снова подхватил Френка под руку и вдруг задел штуцер.

— Что? — вырвалось у него. — У тебя два ружья?

— Да. Я нашел штуцер Олд Шеттерхэнда, когда мы ползли к воде.

— Это просто превосходно! Он принесет нам удачу. Но ты можешь из него стрелять?

— Естественно! Я уже давно при Олд Шеттерхэнде и знаю его ружье не хуже, чем он сам. Но теперь вперед! Если краснокожие вздумают поскакать вниз по реке, они быстро догонят нас, и мы пропали. Но я должен сберечь свою бесценную жизнь, чтобы пожертвовать ею ради спасения моих друзей. Горе этим индейцам и всему Дикому Западу, если они хоть пальцем тронут кого-нибудь из наших! Я добрый человек, но если взбешен, то сотру в порошок всю мировую историю! Ты меня еще узнаешь! Я саксонец. Понятно? Мы, саксонцы, всегда были стратегически подкованным народом и во всех войнах и диатонических спорах всем раздавали тумаки направо и налево.

— Или получали! — вставил Дролл и потащил вперед своего спутника.

— Молчи! — пробурчал тот. — Вы, альтенбуржцы, всего лишь «сырные» саксонцы, а вот мы, на Эльбе, — настоящие! Пока человечество не забудет о культуре, Морицбург и Пирна всегда будут центрами всех величайших знаменитостей и приличий! Под Лейпцигом был разбит Наполеон, в Рекнице, под Дрезденом, Моро лишился обеих ног, на Вайсерице — вообще рассадник храбрости и отваги 51, которые я питаю в глубине души и не советую краснокожим приводить меня в бешенство! Я страшен в гневе и невменяем в ярости! Завтра утром, говорю я вам, завтра луч первого солнца потолкует с последней тенью мрака dos-a-dos и опрокинет ее в кровавую ниву! Хорошо (англ.). Похоже, Френк снова путает, имея в виду tete-a-tete (фр.) — «с глазу на глаз», а так у него получилось «спиной к спине». (Прим. пер.).]

Он сжал кулаки и погрозил ими воображаемому противнику. Еще никогда в жизни он не был так возбужден и разгневан, как сейчас, что выражалось не только в словах, но и в действиях, поскольку теперь, несмотря на мрак, он рвался вперед, словно нужно было догнать врага, который на самом деле был сзади.

И все же направление, в котором они двигались, оказалось верным и вело прямо к краснокожим, о чем оба беглеца, к собственному изумлению, узнали чуть позже. Чтобы не оказаться в лапах индейцев, они ускорили шаг, насколько позволял царивший мрак. Справа — вода, слева — скальная стена. Так они шли и шли на юг, пока, приблизительно через час, каньон не сделал поворот на восток. Неожиданно над ними справа зависла луна, хороший обзор ее открывался благодаря тому, что с этой стороны в главный каньон впадал боковой, в разрезе которого виднелось ночное светило. Дролл остановился и сказал:

— Стой! Надо обдумать, куда свернуть — направо или налево.

— Нет никаких сомнений, — заметил Френк. — Мы должны идти в боковую долину.

— Почему?

— Потому что абсолютно уверен, что краснокожие останутся в главном каньоне. Спрячемся в боковом, пока они не пройдут мимо, а на заре сможем потом следовать по их пятам с облигатной гипнологией. Как считаешь?

— Мысль неплохая, к тому же луна висит прямо над боковой долиной и хорошо освещает нам путь.

— Да, луна излучает мне в сердце утешение и выжимает бушующие потоки слез из моей высохшей от ярости души. Следуем по ее сладкому лучу! Возможно, этот верный свет приведет нас к месту, где мы сможем хорошо спрятаться, что в нашей трудноуловимой ситуации самое главное.

Они перемахнули через воду и углубились в боковой каньон, в котором не было никакой воды, но имелось достаточно признаков, удостоверяющих, что в иное время года все дно узкой долины являет собой «водное ложе». Теперь они двигались прямо на запад. Им предстояло проникнуть глубоко в каньон, чтобы не попасться индейцам. Пожалуй, добрых полчаса они следовали по нему, как вдруг встали как вкопанные, натолкнувшись на приятнейшую неожиданность. Находившаяся справа от них скальная стена обрывалась, образуя острый угол с другой, шедшей с севера, стеной. Прямо перед ними лежал не просто открытый участок, а лес, настоящий лес, о наличии которого не мог бы догадаться ни один чужой человек. Касающиеся друг друга кроны деревьев поднимались над лесом округлым сводом, таким плотным, что свет луны вряд ли мог проникнуть внутрь. Это был Лес Воды — здесь юта разбили свой военный лагерь.

Низина, которую он заполнял, тянулась с севера на юг, параллельно главному каньону, находившемуся в получасе езды отсюда. Между последним и лесом имелись два соединения, две поперечные долины: одна — северная, которой воспользовался Большой Волк, другая — южная, через нее пришли Дролл и Френк. Обе протянувшиеся с востока на запад боковые долины образовывали с лесом и главным каньоном прямоугольник, чьи внутренние поверхности состояли из высоких скальных глыб, в которых вода промыла страшные пропасти глубиной в многие сотни футов.