Послышались удары — убийцы пытались открыть дверь, но тележку было не так легко сдвинуть.

Борн дернул Мари за собой. Она попыталась вырваться: брыкалась, извивалась, у нее начиналась истерика. Выбирать ему не приходилось; схватив ее за локоть, он с силой сдавил его. Она задохнулась от внезапной резкой боли, зарыдала и подчинилась.

Они добрались до бетонной лестницы в четыре ступеньки, которая вела в грузовой склад отеля. А за ним — автостоянка «Карийон дю Лак». Они почти у цели. Теперь нужно было только не привлечь к себе внимания.

— Слушайте меня, — сказал он испуганной женщине, — вы хотите, чтобы я отпустил вас?

— Боже, да! Пожалуйста!

— Тогда делайте, как я скажу. Сейчас мы спустимся по этим ступенькам, откроем эту дверь и выйдем на улицу как двое обычных служащих отеля после рабочего дня. Вы возьмете меня под руку, мы, тихо разговаривая, медленно направимся к машинам. Мы будем смеяться — негромко, непринужденно, — словно вспомнили что-то смешное. Поняли?

— За последние четверть часа со мной ничего смешного не произошло, — едва слышно ответила Мари.

— А вы представьте, что произошло. Меня может поджидать засада; если я попадусь, мне все равно. Понятно?

— У меня сломано запястье.

— Не сломано.

— Левая рука, плечо. Я не могу ими шевельнуть.

— Нервное окончание задето, через несколько минут пройдет.

— Вы — мерзавец!

— Я хочу жить! — сказал Борн. — Пошли. Я открою дверь, взгляните на меня и улыбнитесь, слегка откиньте голову и засмейтесь.

— Это будет трудно, как никогда в жизни.

— Это легче, чем умереть.

Мари взяла его под руку, и они спустились по лесенке к двери. От открыл ее, и они вышли на улицу. Рука его в кармане пальто крепко сжимала пистолет, изъятый у француза, глаза обшаривали местность. Над дверью в проволочной сетке горела единственная лампочка, высвечивая бетонные ступеньки, сходившие на мостовую; он повел заложницу к ним.

Мари сделала все, как он велел, но результат получился ужасающим. На повернутом к нему лице был написан ужас. Полные красивые губы приоткрылись в искусственной, напряженной улыбке, глаза расширились от страха, на бледном заплаканном лице — красные следы от удара. Перед ним было словно высеченное из мрамора лицо, маска, обрамленная роскошными темно-рыжими волосами, которые шевелил ветерок, лишь они и казались живыми рядом с неподвижным лицом.

Мари сдавленно засмеялась, вены на длинной шее вздулись. Она была близка к обмороку, но Борн не мог думать об этом. Нельзя упустить даже самое незначительное движение. Очевидно, что этой темной стоянкой на задворках пользовался персонал; было около половины седьмого, ночная смена давно заступила на пост. Все было тихо, ровную черную площадку занимали ряды молчащих автомобилей, шеренги гигантских насекомых, глядящих в никуда тусклыми глазами фар.

Раздался скрежет. Металл заскреб о металл. Звук донесся справа, от одной из машин, от которой? Борн откинул голову, будто смеясь шутке спутницы, и быстро оглядел стоящие близ машины. Ничего.

Что это? Такое маленькое, едва различимое… такое пугающее. Крошечный зеленый кружочек, миниатюрный зеленый огонек. Он следовал за ними по пятам!

Зеленый. Маленький… огонек? Откуда-то из забытого прошлого вдруг явилась картина: окуляр, пара тонких пересекающихся линий… Оптический прицел! Инфракрасный оптический прицел!

Но откуда они узнали? Может быть тысяча ответов. В банке они пользовались рацией, могли и сегодня сделать то же самое. Борн был по-прежнему в пальто, а спутница его — в красном шелковом платье. Ни одна женщина по доброй воле не выйдет так на улицу, еще прохладно.

Он резко развернулся влево, пригнулся, ударив Мари Сен-Жак плечом так, что она отлетела к лестнице. Зачастили приглушенные выстрелы, во все стороны брызнули осколки асфальта и камня. Борн нырнул вправо и покатился, выхватив пистолет из кармана. Затем вскочил, левой рукой поддерживая правую с пистолетом, целясь в окно, где виднелось оружие. Он выстрелил трижды.

Из темноты донесся вопль, затем стон, хрип, и наконец все стихло. Борн лежал неподвижно, вслушиваясь, всматриваясь, готовый в любую секунду стрелять снова. Тишина. Он попытался подняться… но не смог. Что-то случилось. Он едва мог шевельнуться. Грудь пронзила боль, такая сильная, что он согнулся, опираясь на руки, затряс головой, пытаясь вновь обрести зрение, пытаясь совладать с мукой. Левое плечо, грудная клетка — под ребрами… левое бедро — до колена, там, где были раны, там, откуда чуть больше месяца назад сняли десятки швов. Он повредил слабые места, растянул сухожилия и мышцы, еще полностью не восстановившиеся. Боже! Нужно встать, нужно дойти до машины, где сидел его потенциальный убийца, вышвырнуть подонка прочь и уехать отсюда.

Джейсон вскинул голову, морщась от боли, и посмотрел на Мари. Она медленно поднималась. Сначала на одно колено, потом на другое, потом — на одну ногу, держась за стену отеля. Еще мгновение, и она убежит.

Он не мог этого допустить. Она с криком ворвется в «Карийон дю Лак», выбегут люди, одни — чтобы его арестовать, другие — чтобы убить. Он должен остановить эту женщину!

Он упал на землю и покатился, переворачиваясь, словно кукла, пока не оказался в нескольких шагах от нее. Тогда он поднял пистолет, целясь ей в голову.

— Помогите мне встать, — услышал он свой напряженный голос.

— Что?

— Вы слышали! Помогите мне встать!

— Но вы сказали, что отпустите меня! Вы дали слово!

— Вынужден его забрать.

— Нет, прошу вас!

— Пистолет нацелен вам в лицо, доктор. Подойдите и помогите мне, иначе я выстрелю.

Джейсон Борн выкинул из машины мертвеца и велел Мари сесть за руль. Сам он с трудом влез на заднее сиденье.

— Трогайте! — приказал он. — Поедем, куда я скажу!

Глава 6

Если в стрессовую ситуацию попали вы сами — и если, конечно, позволяет время, — ведите себя так, словно мысленно включаетесь в обстоятельства, которые наблюдаете со стороны. Отпустите свой рассудок на свободу, не препятствуйте никаким мыслям и образам, которые будут подниматься на поверхность. Постарайтесь не применять никакой умственной дисциплины. Превратитесь в губку, сосредоточьтесь на всем сразу и ни на чем конкретно. Могут всплыть важные воспоминания, получив импульс, могут ожить некоторые каналы, до сих пор подавленные.

Борн вспоминал наставления Уошберна, устраиваясь на заднем сиденье, пытаясь восстановить самообладание. Осторожно массировал грудь, мягко растирая поврежденные мышцы; боль еще не ушла, но была уже не такой острой.

— Нельзя же просто так сказать: «Трогайте»! — закричала Мари. — Я не знаю, куда ехать.

— Я тоже, — ответил Джейсон.

Он велел остановить машину на одной из аллей у озера; здесь было темно, а он хотел подумать. «Превратиться в губку».

— Меня будут искать, — прервала молчание женщина.

— Меня тоже.

— Но вы захватили меня против моей воли. Вы ударили меня, и не раз. — Сейчас она уже говорила спокойнее, держа себя в руках. — Это похищение, разбойное нападение… серьезное преступление. Вам удалось выбраться из отеля, вы просили только об этом. Отпустите меня, и я буду молчать. Обещаю!

— Вы хотите дать мне честное слово?

— Да.

— Я тоже давал вам честное слово, а потом забрал его. И вы так можете.

— Это совсем другое. Меня никто не пытается убить! Господи! Прошу вас!

— Поехали.

Очевидно было одно. Его преследователи видели, как он бросил чемодан, мечась в поисках выхода. Чемодан означал, что он собирался покинуть Цюрих и вообще Швейцарию. Теперь аэропорт и железнодорожный вокзал возьмут под наблюдение. И будут разыскивать эту машину — из которой в него стреляли.

Ни в аэропорт, ни на вокзал ехать нельзя. И нужно сменить машину. Благо, есть деньги. Более ста тысяч швейцарских франков заложены в паспорт, а французская валюта, шестнадцать тысяч франков, покоится в бумажнике маркиза де Шамфора. Этого более чем достаточно, чтобы тайно добраться до Парижа.