Четверть часа спустя, оставив людей в академии верховой езды на случай, если Монтан вдруг вернется, Макки вместе с Найрн Инглиш поехал на Ривердейл. Но перед этим он провел весьма конфиденциальную беседу с доктором Стенхоупом, который заверил, что рад будет оказать содействие, внимательно выслушал инструкции шотландца и повторил их, чтобы убедиться, что все правильно понял.

Поездка была непродолжительной. За это время Макки предпринял ещё одну отчаянную попытку пробиться через твердую скорлупу, в которую спряталась девушка. Он был почти уверен, что она не убивала ни Барбару Бэрон, ни Вилли Клита; почти, но не окончательно. Если бы он смог получить хоть унцию дополнительной уверенности, все могло пойти по-другому. Но та лишь ещё глубже пряталась в свою раковину, крепко стиснутые губы выражали полное нежелание прислушиваться к его словам и открытое неповиновение.

— Мисс Инглиш, что имел в виду Монтан, когда сказал, что вы с ним уже предварительно обо всем говорили, что мисс Бэрон следовало преподать урок, и что он это сделал?

— Не имею ни малейшего понятия.

Ее тон говорил сам за себя. Не было никакого смысла продолжать разговор, поэтому Макки тихо сказал:

— Вам никогда не приходилось видеть, как умирает человек на электрическом стуле, не так ли, мисс Инглиш? Нет, думаю, что нет. Видите ли, это… не очень приятно. Это было бы просто ужасно — помочь посадить на электрический стул невиновного человека, просто из-за отказа сказать правду, всю правду, свободно и откровенно, не считаясь с тем, каких усилий это потребует. Только люди, которые чего-то боятся, могут в таких случаях скрывать правду.

Ответа не последовало, если не считать, что она ещё сильнее сжалась в своем углу, только бледное лицо чуть выделялось на фоне золотых волос.

Гроза уже миновала, но дождь продолжался, и хотя была всего половина восьмого, на улице совсем стемнело. Машина свернула на Двести сорок вторую стрит, миновала лесок у Манхэттенского колледжа, Фельдстоун, снова въехала в парк, покинула его и снова оказалась в лесистой местности с разбросанными в ней редкими домами, чьи огни неясно светились сквозь дождь. Потом дома отступили. Перед ними появился холм, машина взобралась на его вершину и начался длинный пологий спуск к реке. На полпути появились две каменные колонны, на которые и показала Найрн. «Кадиллак» свернул, проехал между ними, потом по круговой дорожке подъехал к дому и остановился под большими вязами возле крыльца.

Кончики веток в разных местах касались дома, но кустов вокруг не было, и стволы деревьев походили на стройные колонны. Сам дом был просторным и удобным, хотя довольно некрасивым и старомодным, с множеством окон в мансарде и глубоких нишах; над крышей возвышалась небольшая башенка.

Служанка провела их через большой красиво обставленный холл в гостиную.

Здесь все казалось каким-то застывшим, чопорным и поблекшим, словно помещением давно не пользовались. Красную ткань на стенах покрывала пыль, потолок украшали фрески в виде гирлянд цветущих роз, выглядывавших из-за лепки и всяческих завитушек. Все походило на старый свадебный торт, который так никогда и не разрезали.

Там горел камин, искусно украшенный черным деревом и голубым кафелем. Перед камином стояли кресла. На одном из них вытянулся Бэрон, ноги его лежали на небольшой кушетке. По другую сторону камина сидел Фэрчайлд, и сквозь коктейль в руках и смотрел на пламя. Между мужчинами расположились Джоан Карлайл и Норма Дрейк. Инглишей не было видно.

Мисс Карлайл облегченно вздохнула.

— Найрн, что с тобой случилось? Мы все ужасно переволновались.

Норма Дрейк бросила на неё быстрый внимательный взгляд, но ничего не сказала. Если она даже и не знала, то прекрасно понимала, куда исчезла девушка. Фэрчайлд с некоторым раздражением посмотрел на Найрн. Улыбка Бэрона была теплой и приветливой.

— Найрн, все в порядке?

— Да, Хью, со мной все в порядке.

На появление шотландца никто не реагировал. Он поспешил заявить:

— Я немедленно возвращаюсь в Нью-Йорк. Хотелось бы знать ваши планы, чтобы найти вас, если возникнет необходимость.

— Инспектор, сегодня я собираюсь остаться здесь. Я слишком неважно себя чувствую, чтобы отправиться в путь, — сказал Бэрон и с усмешкой добавил, — И мне не очень-то хочется возвращаться на Шестьдесят третью улицу. Я уже устал каждый раз, выходя из дома, встречать фотографов с их лампами-вспышками.

Джоан Карлайл протянула к огню красивые руки. Несмотря на погоду, в комнате было тепло, даже немного душновато; она явно давно не проветривалась.

— Мне бы тоже хотелось найти какое-то убежище. Вы бы видели Нинетта-плейс… Это просто осажденная крепость. Приходится буквально сражаться, чтобы выйти из дома и опустить письмо в ящик. И после всего того, что там произошло… — Она чуть вздрогнула. — Думаю, ближайшие дни я проведу в отеле.

Бэрон взглянул на нее, потом на Фэрчайлда. Затем перевел взгляд на Найрн и секретаршу.

— А почему бы нам всем не остаться здесь на уикэнд? Конечно, если Джордан не считает, что это по каким-либо причинам неудобно. Мы все прошли через весь этот ужас и отдохнуть здесь, где нет ни фотоаппаратов, ни толпы, ни газетчиков, было бы просто замечательно. — При мысли об этом он вздохнул и расслабился в кресле. — Что ты на это скажешь, Джордан?

Ему пришлось повторить вопрос, прежде чем Фэрчайлд обратил на него внимание и протянул:

— О, да. Да, конечно, почему бы и нет?

Однако не похоже, что его особо обрадовала такая идея. Пока разговор крутился вокруг этого, вошли Артур и Фанни Инглиш, и тоже решили поддержать неожиданную затею.

— Джордан, Титус не очень хорошо себя чувствует. Нам в любом случае приезжать сюда завтра. Ты же знаешь, какой сегодня день. Но раз уж мы здесь, то почему бы и не остаться…

— Какой день? — нахмурился Бэрон. Потом хлопнул себя по лбу. — О, Боже… я и забыл.

— А какой сегодня день? — вопросительно посмотрел на него Макки.

Бэрон объяснил.

Титус всегда беспокоился по поводу семейных праздников, и одним из таких был день рождения его жены Люсиль. После её смерти этот день стал для него самым важным в году. Он украшал и поддерживал денежными вкладами небольшую соседнюю церковь, в которую обычно ходила Люсиль, и каждый раз двадцать второго мая вся семья собиралась в Ривердейле, на панихиде в церкви, а потом возвращалась домой ужинать. Даже при его затуманенном сознании и полном безразличии ко многому другому старик никогда не забывал об этой дате.

— У него очень нежная душа, — продолжал Бэрон. — Кажется, ему доставляет радость видеть в этот день нас всех. И мы всегда ему в этом потакали. Это стало своего рода обычаем. Помнишь, Найрн, как твой отец, где бы он ни был, торопился в Нью-Йорк и привозил тебя с собой? — Он улыбнулся девушке.

Та кивнула, не улыбнувшись, и стряхнула пепел сигареты в уродливую вазу с восковыми цветами на столе.

Фанни Инглиш была этим буквально шокирована.

— Найрн, дорогая, ты же их подожжешь. Вот возьми. — Она протянула пепельницу. Единственным признаком того, что девушка услышала эти слова, была её слабая презрительная усмешка. Фанни повернулась к мужу.

— Артур, не знаю, смогу ли я остаться на ночь. Ребенок…

— Чепуха, — бросил Инглиш. — За что мы платим няне девяносто долларов в месяц? Позвони ей и скажи, что нужно сделать.

Все было нормально. Ничего особенного не происходило. Все эти люди вместе и порознь были здесь частыми гостями; друзья и родственники, они поддерживали близкие отношения и постоянно встречались. Однако Макки снова почувствовал, как это уже было с ним в гостиной мисс Карлайл в Нинетта-плейс, какое-то брожение под внешне спокойной поверхностью.

Например, отношения Джоан Карлайл с Хью Бэроном были вовсе не дружескими, скорее даже несколько враждебными. Однако она позвонила ему сразу после того, как полиция покинула дом в Шайнбоун-аллее, и была так поглощена разговором, что совершенно забыла сообщить про арест Монтана.