Удар попал в цель. Бледные щеки девушки залила краска, удлиненные серые глаза расширились.

— Я… это не имеет значения. Это неважно. — Но она была вынуждена обхватить руками колени, чтобы скрыть их дрожь.

— До известной степени это важно, — мрачно буркнул шотландец. — Мистер Монтан, к несчастью для него — человек благородный. Он может ударить очень сильно, если противник имеет возможность ответить ударом на удар. Однако он не мог, хотя боюсь, что это глупо, очернить имя погибшей девушки, сказав, что она преследовала его, а не он её, что она задержала его, когда все студенты ушли, а не он, и что он крепко держал её за руки в тот момент, когда в студию заглянул мистер Фэрчайлд, не для того, чтобы помешать ей уйти, но для того, чтобы не дать ей броситься ему на шею и в недвусмысленных выражениях высказать все, что он думает о ней и о её поведении вообще. Задача не из приятных; люди не любят брать на себя роль Иосифа, но он думал, что Барбара нуждается в уроке и был решительно настроен преподнести ей такой урок.

Девушка в постели смотрела на Макки, но не видела его. Напряжение постепенно спадало.

— О-о-о! — трепетно простонала она.

Наконец-то до неё дошли его слова. Наступившая разрядка было слишком сильна, слишком велик был тот ужас, который она продолжала испытывать даже после кошмарной сцены в спальне Титуса, ужас от мысли, что она была с презрением отвергнута и брошена человеком, которого — и это самое мучительное — она продолжала любить и знала, что будет любить всегда.

Глаза на прозрачном лице неожиданно стали огромными и наполнились слезами. Оливию Рен испугал её вид.

— Воды! — закричала она, — нет, лучше виски!

Но у Макки было лекарство получше. Снаружи в «кадиллаке» ждал Монтан. Они захватили его из дома Титуса, когда проезжали мимо. Макки послал за ним, и тот вошел в комнату, когда они выходили. Только два слова долетели до них, прежде чем закрылась дверь.

— Найрн!

— Фил!

Это были не просто слова. Это было все, что мужчина и девушка могли в них вложить. И вложили они очень много.

Оливия Рен откровенно плакала, спускаясь по лестнице в к завтраку. Но Фернандес с шотландец завтракать не остались. Инспектора срочно вызывали в отдел по расследованию убийств.

Прощаясь, Макки сказал Оливии Рен:

— Кстати, ещё одно — адвокат Нормы Дрейк наверняка будет совать нос в чужие дела. Ведь нападение — лучшая защита. Если он станет задавать вопросы относительно матери Барбары Бэрон, покойной Вирджинии, мне бы не хотелось быть нескромным, но на вашем месте я постарался бы избегать всяких упоминаний о пути наслаждений, даже если это была всего лишь короткая прогулка.

Оливия внимательно посмотрела на него своими старыми умными глазами и Макки понял, что его незначительных познаний в теории Менделя оказалось вполне достаточно. Фернандес быстро перевел взгляд с одного на другого, но больше ничего не было сказано. Однако по дороге в город он основательно принялся за шотландца.

— Макки, вы что-то скрываете. Есть что-то такое, о чем вы не говорите.

Высокий худой человек, вытянувшийся в углу автомобиля, пожал плечами.

— Преступление гангстера легко раскрыть, но трудно добиться признания. Убийство, так сказать, в частной жизни трудно раскрыть, но легко добиться признания, после того как вы знаете, кто его совершил. Эти люди — не закоренелые преступники. Они теряют голову в тот самый момент, когда должны работать ею как можно лучше, начинают говорить именно в тот момент, когда следует хранить молчание. Фокус состоит в том, чтобы убедить их, что у вас на руках козырная карта — и добиться, чтобы человек заговорил.

Фернандес изумленно посмотрел на него, нахмурился, а потом тихо присвистнул.

— Так капля воска на юбке Нормы Дрейк — она действительно?..

Лицо Макки оставалось непроницаемым.

— Она была там, не так ли? Так чего вы ещё хотите? — И он поспешил сменить тему. — Как вы думаете, кто повесил мышку?

— Повесил мышку?!

— Да. — И Макки погрузился в обсуждение ожидавшего его на Тридцать седьмой стрит дела, ставшего впоследствии известным как дело об убийстве шести белых мышей.