В ночь на 4 апреля все 11 уполномоченных членов центрального стачечного комитета рабочих Ленских приисков были арестованы. Наутро к Надеждинскому прииску, где находилась «головка» администрации «ЛенЗоТо», двинулась трехтысячная колонна манифестантов. Рабочие были настроены вполне миролюбиво: единственным побуждением было просить власти комитетчиков освободить, ибо-де никакого организованного бузотерства нет, каждый сам по себе бастует, безо всяких подстрекателей, по причине нарушения администрацией компании индивидуального трудового договора.

Манифестанты несли в руках заявления-челобитные именно такого содержания, написанные на имя товарища (заместителя) прокурора Иркутского окружного суда Преображенского. Нашелся в рабочей среде кто-то подсадной или купленный с потрохами, надоумивший массу работяг накорябать под диктовку эти глупенькие бумажонки, которые никого не интересовали и никого не могли спасти. А для предстоящего следствия над бунтовщиками - находка. Каждому да воздастся.

Колонну встретили солдатские шеренги, за которыми суетилось хмельное офицерье, грозившее подчиненным: лично пристрелим каждого, кто будет плохо целиться. И грянул залп! За ним еще и еще!! Военные хладнокровно расстреляли челобитчиков: 270 человек были убиты на месте, 250 ранены. Позже выяснится, что 117 человек получили огнестрельные раны в лежачем положении, а 69 - в спину. На весь мир раскатилось эхо Ленского расстрела...

НИКОЛАЙ Новиков, к его счастью, оказался в этот день вдалеке от Надеждинского прииска. Но по указке хозяина усердно занимался уговорами работяг, прослышавших о забастовке. Когда вернулся в Иркутск - узнал о расстреле. Перекрестился: под горячую руку возмущенные трагедией на Лене старатели могли, как говорится,

замесить

и хозяйскую служку.

Лето прошло наэлектризованным: в тревоге и суете. Старый Бертеньев психовал, ожидая грандиозного расследования причин Ленских событий: рыльце-то тоже в пушку. Новиков избегал управляющего по мере возможности, дабы в каком-нибудь пустячке не оказаться козлом отпущения. Но следствие постепенно заглохло, и Бертеньев успокоился.

А потом, осенью, вновь появился Ванька Шустрый. Не пустой вернулся, но мрачный. Сколько не выведывал хитрый Коляша у немца подробностей: нашли ли? с кем ходил? - ничего по делу не узнал. Кроме одного: «деминское золото» так и осталось недоступным, а небольшая добыча случилась в другом месте.

Лишь два года спустя Шнелль опять пристал к Новикову, предлагая новый поход в Восточные Саяны на поиски «Золотой Чаши». Тогда только рассказал он Николаше, что месторождения не сыскал, но натерпелся страху, чудом увернувшись однажды от черной стрелы, ударившей из чащи, когда перешел его отряд на левый берег в верховьях Китоя. В ответ жахнули из четырех бердан, порыскали по кустам. Ничего! А следующей ночью пропали двое рабочих. Черт знает куда! Повторилась жуть 1910 года!

Остальные крепко побили Ваньку Шустрого и бросили в тайге, заспешив подальше от зловещих мест. Шнелль проохался и поковылял за ними следом, чувствуя затылком и спиной недобрый взгляд неизвестного таежного разбойника или разбойников. В общем, прямо-таки шиллеровские страсти-мордасти. (Иоганн относил себя к образованной части обрусевших немцев, иногда почитывал на досуге классиков далекой германской родины.)

Но немецкая расчетливость страхи и пугалки пересилила. Шнелль вооружился до зубов и предложил Новикову сходить за «деминским золотом». Вдвоем, без посторонних. На сорок третьем году никчемной жизни поневоле задумаешься, как старость встречать. Новиков согласился.

СПОРО и ходко, теплым апрельским днем, они вышли к заветному броду на Китое. Начали устраиваться на ночлег.

И тут - неожиданная встреча!

Уже совершенно смеркалось, когда раздался приближающийся хруст по гальке, послышались голоса. К костру приблизились трое незнакомцев с берданками и сидорами за спинами. Шнелль взял «гостей» на мушку шикарного пятизарядного охотничьего «маузера», а переговоры завел Николаша. Тут все и прояснилось.

Одним из пришельцев оказался возмужавший Минька, тот самый, бывший кузнецовский помощник, «студент-разночинец». Заматерел! Новиков обрадовался: Минька знал верный путь, теперь всем блужданиям конец!

Но Ванька Шустрый-Шнелль всё разрешил по-другому.

А всё потому, что вечерняя беседа у костра довольно быстро переросла в ожесточенный политический спор. Трое пришедших, и Миней в первую голову, идейными «сицилистами» оказались: безапелляционно заявили, что предназначение «Золотой Чаши» - обеспечить революционную борьбу против самодержавия, а не устраивать личное обогащение, тем более каким-то лицам германского происхождения.

-      Я поражаюсь вашей аполитичности, товарищи! - размахивал руками Миней, обращаясь к Иоганну и Николаше. - Революционная ситуация зреет не по дням, а по часам! Посмотрите на Европу, в ее сердце - на Балканы! - ораторствующий патетически ткнул пятерней в темноту настолько энергично и целеустремленно, что все невольно посмотрели в указанном направлении. - Что мы видим? А мы видим пороховую бочку, у которой горит фитиль! Кто прикатил эту бочку и поджег фитиль? Тройственный Союз и его закоперщики - кайзеровская Германия и его сателлит Австро-Венгрия. Скоро грянет взрыв!

Новиков сроду не слыхал таких мудреных слов, как этот «сат-тел- лит», а от пламенной оглушительной речи Миньки и вовсе оробел.

-       Взрыв, товарищи, всколыхнет Европу и обрушит троны! - продолжал витийствовать Миней. - Это, дорогие мои, - война! Тройственный Союз против Антанты! Но в чем выгода пролетариата и крестьянства в условиях континентальной войны на европейских просторах? А? А выгода, товарищи, в том, что цари, короли, кайзеры и прочие монархи и им подобные вооружат для братоубийства миллионы простых людей. И наша задача - повернуть эти штыки против корон и тронов! Для победы мировой революции! Думаете, эта задача не по зубам авангарду революционных сил, коим является, прежде всего, партия социалистов-революционеров? Еще как по зубам!

-    Это точно, по зубам бы.

-     Ваша ирония, товарищ, неуместна! Стыдитесь! - бросил грозный укор буркнувшему Иоганну Миней. - Назрели все условия! И победа близка! А что потом? Мы же не можем рассуждать, как сказители сказок и былин. Мол, победил добрый молодец Змея-Горыныча - тут и сказочки конец! Сказка как раз тут и начинается! Сказочная свободная жизнь! Но мы - реалисты и понимаем, что никто не даст нам избавленья, никто не устроит такую замечательную и, заметьте, безбедную для самых широких, веками эксплуатируемых масс, жизнь. Вот! Вот тут-то и необходимы народной власти немалые средства, чтобы встать на ноги. Вот куда пойдет наше сибирское сокровище!

-    Позволю себе дополнить, - в разговор вступил один из пришедших с Минем «сицилистов», заросший до самых глаз черной щетиной, маленький и узкоплечий, похожий на внезапно состарившегося мальчика. - Часть средств необходима уже сейчас. Для каталитических действий.

-    Каких? Для чего? - не выдержал Новиков, одуревший от мудреных политических разговоров, но силящийся канву рассуждений «сицилистов» не упустить.

-    В качестве катализатора. Надеюсь, элементарными познаниями в химии вы располагаете. Чтобы ускорить взаимодействие реагентов.

-    Это нам знакомо, - пробасил Николаша, ощутив удовольствие от наличия в памяти обрывков училищного курса по естественным наукам.

-     Ну, так вот. И уже сегодня нужны каталитические действия. Как выразился товарищ Миней, фитиль горит. Но он горит медленно! Поверьте моему опыту, достаточно пятерки отчаянных и решительных бомбистов, чтобы зашатался любой трон, чтобы фитиль случайно не затух.

-      Чем раньше в Европе грянет взрыв, тем быстрее торжество революции! - подытожил Миней.

-       А заодно, - подал, наконец-то, голос, вернее, с каким-то истеричным взвизгом, тонко и высоко, выкрикнул третий «сицилист», плотный, светлоглазый и рыжебородый, чем-то неуловимо смахивающий на государя императора, - не мешало бы проредить ряды германофилов в отечестве! Куда не плюнь - «бурги», «штейны», карлы и фрицы! Вся русская земля германцу продана! Кровавый Петр зачин сделал, немчуру привечая, а потом и пошло! Екатерина, сука!.. И нынче одни альхены терзают.