Пытаясь надавить на американцев и англичан, японская делегация разыграла последний козырь. Из Токио пригрозили выходом из Вашингтонского договора. Тупик был полный, идти на уступки Японии никто не собирался, японская же сторона никак не реагировала на американские и британские предложения. 27 декабря 1934 г. предварительные переговоры, так ни к чему и не приведшие, были прерваны.

В тот же день посол в Японии Грю написал Хэллу: «Япония... собирается установить торговый контроль и окончательное политическое доминирование в Китае, на Филиппинах, Сиаме и Голландской Восточной Индии, приморских провинциях и Владивостоке... Такая война невозможна... но ее призрак всегда существует и будет существовать еще некоторое время. Будет преступно близоруко сбрасывать ее со счетов, и лучший существующий способ избежать ее — быть адекватно подготовленными, так как подготовленность есть холодный факт, который даже шовинисты, военные, патриоты и ультра-националисты в Японии... могут осознать и понять»[180]. В подтверждение наихудших опасений, 29 декабря японское правительство направило ноту об односторонней денонсации Вашингтонского договора.

Уже 18 января 1935 г. японские войска и соединения армии Манчжоу-го вторглись в демилитаризованную зону, нарушив границу с провинцией Жехэ. Китайские войска, несмотря на наличие хорошо укрепленных позиций, не оказав никакого сопротивления, отступили. Новый виток агрессии в Северном Китае всерьез обеспокоил правительство Соединенных Штатов. В Вашингтоне уже не воспринимали всерьез заверения министра иностранных дел Японии Хироты, появившиеся 22 января: «Главным принципом нашей внешней политики является поощрение мирных и дружественных отношений Японии с каждой страной...»[181]

16 февраля Государственный секретарь Хэлл опубликовал обращение, в котором говорилось, что быстрое развитие торговли и коммуникаций делают бесполезными попытки любого агрессора заставить США вновь уйти в «блестящую изоляцию», он призвал к проведению великодержавной политики, однако попытка выйти за рамки изоляционистских воззрений на этом и закончилась. Дальнейший текст послания предлагал конкретные меры по осуществлению политики поддержания мира: 1) отрицание войны как инструмента внешней политики; 2) обещание мирной политики; 3) консультации в случае угрозы миру; 4) не вмешательство «с нашей стороны» мерами прямого давления на агрессора[182]. Этим посланием Хэлл давал понять, что Вашингтон крайне обеспокоен складывавшейся в мире ситуацией, в особенности усилением фашистских режимов, а также их попытками сколотить альянс. Слухи о подобных соглашениях, в частности японо-германском, муссировались еще в конце 1934 г.[183]

В то же время позиция, занятая Хэллом, была далека от жесткой. Фактически она находилась в русле изоляционистских традиций и не предполагала активного противодействия агрессорам, в частности Японии. Почему Государственный департамент занял такую позицию? Дело в том, что в первое президентство Ф.Д. Рузвельт «почти полностью доверил ведение внешних дел» К. Хэллу[184], президент не хотел активно вмешиваться во внешнюю политику. Он боялся растратить с трудом заработанный политический капитал в бесконечных спорах. Кроме того, международная обстановка была крайне сложной, и Рузвельт предпочел доверить ее профессионалам. В то же время изоляционистский Конгресс не позволял президенту предпринимать сколь-нибудь активных внешнеполитических действий.

Рузвельт не особенно вмешивался во внешнюю политику, хотя именно по его вине была сорвана Лондонская экономическая конференция 1933 г. Впоследствии Хэлл напишет о ней: «В Лондоне самая ожесточенная борьба развернулась между США, Англией и Францией. Диктаторские нации заняли место в первом ряду, наблюдая за великолепной потасовкой. С этого момента они могли действовать уверенно: в военной сфере — вооружаться в относительной безопасности, в экономической — сооружать стены самообеспеченности в интересах подготовки к войне»[185]. Что до Японии, то президент считал, что опасность с ее стороны не может быть громадной. «Мы можем нанести ей поражение голодной смертью», — заявил он, имея в виду громадную зависимость японской экономики от американских поставок[186].

Законы о нейтралитете

Изменение международной обстановки требовало от США обозначить свою позицию в отношении стран агрессоров. В конце 1934 — начале 1935 г. в связи с началом итало-абиссинской войны изоляционистское большинство в конгрессе стало настойчиво проталкивать закон о нейтралитете, предполагавший обязательное эмбарго на торговлю оружием и военными материалами с воюющими странами. К лету 1935 г. в конгрессе находилось 20 законопроектов, правительственный проект, который предусматривал определенную свободу для президента, прежде всего в вопросах о сроках введения эмбарго и вводивший различия между агрессором и его жертвой, не нашел поддержки в конгрессе. Сенаторы, угрожая обструкцией ряда законопроектов «нового курса»[187], вынудили президента согласиться с их вариантом.

31 августа 1935 г. закон о нейтралитете был принят, он предполагал запрещение поставок оружия и военного снаряжения воюющим странам; устанавливал систему учета производства вооружений и выдачу специальных лицензий на внешнюю торговлю ими. Военным кораблям воюющих стран запрещалось входить в порты США, торговые корабли за подозрение в транспортировке оружия в эти страны задерживались. Закон не предусматривал различий между агрессором и его жертвой и налагал одинаковые санкции на обе стороны; кроме того, в законе предусматривалось эмбарго лишь на торговлю оружием и военными материалами, но ни слова не говорилось о стратегическом сырье. Основной целью такого закона было — уменьшить возможные поводы для вступления в конфликт с одной из противоборствующих сторон, и здесь Рузвельт пошел на поводу у изоляционистов. Однако стоит согласиться с тем, что закон о нейтралитете был выгоден скорее тоталитарным и фашистским режимам Италии, Японии, Германии, но никак не их жертвам, поскольку первые нуждались в стратегическом сырье, которое США поставляли исправно, а вторые в вооружении, на которое было наложено эмбарго. В этом случае стоит согласиться с мнением большей части отечественных историков, которая хорошо выражена Н.Н. Яковлевым: «Курс американских "изоляционистов"... был на руку агрессорам»[188].

5 октября 1935 г. Рузвельт наложил эмбарго на обе стороны итало-абиссинского конфликта. Однако в Белом доме прекрасно понимали, кому на руку играет закон о нейтралитете. Пытаясь хоть как-то компенсировать недостатки закона 30 октября 1935 г., Рузвельт призвал к «моральному эмбарго» на вывоз в Италию стратегических материалов. 15 ноября государственный секретарь Хэлл заявил, что торговля стратегическими материалами, такими как нефть, медь, железный и стальной лом, «противоречит политике Соединенных Штатов... и духу акта о нейтралитете»[189]. Однако более активные действия правительства натыкались на сопротивление со стороны предпринимателей и конгрессменов. Деловая верхушка никак не хотела терять колоссальных прибылей, а контролируемые ими сенаторы не давали администрации свободы действий в этом вопросе.

В феврале 1936 г. истек срок действия первого закона о нейтралитете, в связи с этим 29 февраля Конгресс принял второй закон, который включал в себя ряд серьезных дополнений. Во-первых, закон предполагал наложение эмбарго не только на воюющие страны, но и на страны так или иначе участвующие в конфликте, кроме того, воюющим странам запрещалось предоставление долгосрочных займов и кредитов, но разрешались краткосрочные. 1 мая 1937 г. был принят очередной, третий закон о нейтралитете, также включавший определенные поправки. Так закон распространялся и на гражданские войны, кроме того, вводился новый порядок продажи стратегических материалов (кроме вооружений и военных материалов), получивший название «плати и вези» (cash and carry). Смысл поправки сводился к тому, что в случае, если президент объявлял, что продажа определенных материалов может вовлечь США в войну, они могли быть проданы только за наличный расчет и транспортировались судами государства покупателя[190]. Характеризуя закон, сенатор Бора говорил: «Мы хотим избежать любого риска и любой опасности, но намерены получать всю прибыль»[191]. Фактически законы о нейтралитете лишали администрацию Рузвельта возможности вмешиваться в военные конфликты или отстаивать американские интересы чужими руками, полностью ограничив инициативу президента во внешнеполитических вопросах.