Но в оправдание американских адмиралов заметим, что им хватило одного шанса, чтобы осознать всю силу нового оружия. Не почувствовать, что произошло в Пёрл-Харборе, а осознать и использовать. Пройдет еще полгода, американские верфи начнут спускать на воду огромное количество авианесущих кораблей. Адмиралы научатся ими управлять. Просторы Тихого океана станут утюжить не эскадры и оперативные соединения, а целые флоты из десятков авианосцев. Американцы решат проблему коммуникаций, армады боевых кораблей будут поддерживать сотни судов обеспечения. Повреждения, полученные в бою, научатся чинить прямо в открытом море. Противостоять такому флоту не сможет никто.

Так иногда бывает с физиками или химиками: ставя довольно рутинные опыты, ученые иногда не обращают внимания на побочные результаты, в которых скрываются открытия планетарного масштаба. Для военных такая рассеянность чревата. Японцы сделали открытие и не заметили его. Императорский флот не понял того мощного нового инструмента нападения, который оказался у него в руках. Вместо того чтобы сохранить 1-й воздушный флот Нагумо как ударную единицу, его расформировали. Адмиралы, приверженные классическим догмам, предпочли использовать авианосцы в качестве поддержки наступающей армии. «Американский флот научился многому в этой битве, — писал японский историк Фуше. — Совершенно напротив, японский флот показал себя недостаточно мудрым, чтобы понять революцию, произошедшую в военном деле, будучи удовлетворенным большим достигнутым успехом»[849]. Даже прославленный, окруженный ореолом почитания как современников, так и потомков, адмирал Ямамото остался закостенелым линкорщиком. Он, конечно, понимал, что ударные возможности авиации морского базирования велики, но дальше этого понимания не пошел. Авианосцы для ударов по наземным целям для завоевания господства в воздухе при поддержке десанта, для изматывания противника в комбинированном бою линейных сил — на это японский флотоводец был согласен. Но отдать авианосцу пальму первенства — ни за что. Планируя захват Мидуэя, Ямамото собирался заманить американский флот в ловушку: под жерла чудовищных орудий своего нового флагмана «Ямато» и под прицел главного калибра остальных линкоров. Он даже не мыслил отдать американские корабли на растерзание торпедоносцев и пикирующих бомбардировщиков Нагумо — дорого обошлась ему эта ошибка.

Еще одним слабым местом в плане гавайской операции было невнимание к подводным лодкам противника. Ни одна бомба не упала на базу субмарин в Пёрл-Харборе. Японские адмиралы, несмотря на европейский опыт, слабо себе представляли зависимость империи от коммерческого судоходства и не верили в то, что американские субмарины будут использованы исключительно против военных кораблей. «Японский флот был уверен в том, что роль, которую будут играть американские подводные лодки, будет точно такой же, какую они отводили собственным подводным силам, и отбросил возможность их использования в качестве рейдеров»[850]. Американцы воспользовались этой оплошностью. Их волчьи стаи буквально сразу стали терзать линии коммуникаций Японской империи. Но коммерческий флот слабо интересовал токийских флотоводцев, они по-прежнему остались флотоводцами, экономические проблемы их не волновали: «В сравнении с европейцами японцы более импульсивны и менее настойчивые. Они предпочитают яркое наступательное сражение монотонным оборонительным усилиям. Это было в природе вещей, что конвои и противолодочная оборона были не теми сферами, которые приветствовались японскими военными моряками»[851].

В отличие от подданных императора американцы стремились разобраться и понять причины катастрофы в Пёрл-Харборе. Практически сразу после нападения администрация США предприняла все возможные для этого меры. Уже 11 декабря морской министр Нокс прибыл на Гавайи, выводы министра были следующими: полное отсутствие готовности к отражению воздушной атаки. Ни Киммель, ни Шорт не пытались чем-либо оправдать сложившуюся ситуацию, оба они заявляли, что возможность такой атаки ими не рассматривалась ввиду огромного расстояния, которое необходимо было преодолеть японскому ударному соединению. Оба они также заявляли, что они не ждали начала военных действий до прекращения американо-японских переговоров в Вашингтоне и ожидали атаки где-нибудь на Дальнем Востоке[852].

Оба командующих были отстранены и на их место назначены адмирал Ч. Нимитц и генерал Э. Кинг. Расследования катастрофы в Пёрл-Харборе продолжались в течение всей войны, 7 различных комиссий разбирали это дело (комиссии Роберта, Харта, Кларка, Клаузена, Хевитта и Армейский и Военно-морской трибуналы), после войны дело рассматривал Объединенный комитет конгресса по расследованию нападения на Пёрл-Харбор. В конечном итоге все расследования закончились тем, что виновными были признаны Киммель и Шорт, не подготовившие базу к обороне. В целом именно данной точки зрения придерживается и вся официальная историография.

В то же время довольно рано появилась и отличная от официальной точка зрения, обвинявшая в развязывании войны не Японию, а Рузвельта. Одним из первых данную точку зрения высказал Дж. Кеннеди, который считал, «что ФДР подстроил нападение японцев, чтобы получить право вмешаться в войну в Европе…»[853]. Эту точку зрения подхватил и X. Киммель, в своих мемуарах говоривший о «стратегии Рузвельта провоцирования Японии для нанесения первого удара…»[854]. Обвиняет администрацию и адмирал Ричардсон, считая, что Киммель был намеренно отрезан от разведывательной информации Вашингтоном[855].

Неофициальная или ревизионистская историография не имеет четко сложившегося мнения по поводу нападения на Пёрл-Харбор, так, один из основоположников ревизионизма, Ч. Берд, считал, что именно политика провокаций, проводимая Вашингтоном, привела к войне. Но он не возлагал прямой вины за Пёрл-Харбор на Рузвельта, считая случившееся скорее случайностью[856]. Другой исследователь, Г.Э. Варне, считает, что Рузвельт намеренно подставил флот в Пёрл-Харборе под японские бомбы, чтобы получить повод для войны. Потом подтирая следы, его администрация инспирировала обширный заговор по сокрытию информации[857]. К нему присоединяется и зять Ф. Рузвельта К.Б. Далл, который также усматривает «заговор», но со стороны советников президента, для которых «это было просто делом подачи новостей и правильного выбора времени. Их правильно поданные новости указывали на журавля в небе»[858].

Ревизионистская точка зрения, предполагающая, что Тихоокеанский флот был намеренно использован в качестве мишени, базируется в основном на косвенных доказательствах. Смена командования флота и Гавайского округа в начале 1941 г., назначение на командные должности недостаточно компетентных офицеров в обход других претендентов, туманная история с «Магией», перевод всех новейших линкоров в Атлантику и отбытие из Пёрл-Харбора авианосцев накануне нападения, то есть базирование на Пёрл-Харбор устаревших и в принципе ненужных кораблей, противоречивость и неконкретность приказов из Вашингтона, непонятное затягивание передачи предупреждения о разрыве дипломатических отношений с Японией 7 декабря — все это, естественно, порождает массу вопросов.

Последней на данный момент ласточкой американского ревизионизма стал Р. Стайннетт. Ему удалось обнаружить значительное количество ранее секретных документов, касающихся вступления США во Вторую мировую войну. Тем не менее его доказательства причастности Рузвельта к разгрому в Пёрл-Харборе по-прежнему базируются на косвенных свидетельствах. В то же время он смог вскрыть значительное количество действий американской администрации, направленных на провоцирование Японии[859].