— Однако живет, — вырвалось у Сани как-то очень уж горячо. «Я ведь тоже живу!» — тотчас упрекнул себя.

— А вам бы чего хотелось? — под пристальным взглядом младшего компаньона стало не по себе. — Восхитительная женщина, не правда ли? При этом тиха, скромна, кроткий голубь. Не правда ли?.. Ну, Александр Федорович, не все ж меня терзать вопросами… Помню, видел ваше лицо в крематории… и у той стены с урнами. Трагическое лицо, я бы сказал. Пусть прах ее покоится с миром. До дна.

Итак, еще один догадался. Тайный соглядатай. Так мне и надо: не суй нос в чужие дела. А если эти «дела» попахивают преступлением? Поосторожнее, одной манией одержим я сейчас… «в чьих-то сильных и жестоких руках». Засмотрелся на руки Викентия (разливающего по новой), действительно, сильные, поросшие рыжими волосками.

— Ну, Александр Федорович, должен заметить, нашему другу майору до вас далеко, видна птица по полету. Ваше здоровье и долгих лет!

Стаканчики яростно лязгнули, у младшего компаньона явственно дрожали пальцы.

— Да, заговорил наконец. Позавчера.

— Ну и что? Что?

— Я ведь не душегуб! — внезапно рассердился майор. — Как давить на человека раздавленного? И врач: осторожнее, не заострять, не колыхать — иначе новый психический срыв.

— Он еще в больнице?

— В больнице. Нет, вы скажите, как можно работать в таких условиях?

— Но он что-нибудь сказал?

— «Что-нибудь»… Закатил целую исповедь — и вконец запутал дело.

— Я вас умоляю! Нельзя ли ознакомиться?

Следователь смотрел с сомнением.

— Ведь я вам помогал чем мог!

— Ну хорошо, слушайте.

Он повозился с магнитофоном, стоящим справа от стола на тумбочке — и в казенной комнате зазвучал хрипловатый, какой-то придушенный нереальный голос философа.

«Я, Желябов Анатолий Иванович, признаю себя виновным». Голос майора: «Четко сформулируйте: в чем?» — «В том, что я погубил свою жизнь». — «Если б только свою. В чем конкретно вы признаете себя виновным?» — «Я готов подписать любые показания». — «Подпишете свои собственные. Давайте, Анатолий Иванович, по порядку. Сосредоточьтесь, не волнуйтесь. Как вы познакомились с Печерской?» — «В саду. Она шла между деревьями, и яблони цвели. Подошла и спросила: «Вы философ?» И засмеялась. А под Покров исчезла». — «В этом промежутке времени, что Печерская жила на Жасминовой, у вас не возник замысел совместного самоубийства?» — «Самоубийства? Господь с вами!» — «Отвечайте на вопрос». — «Нет!» — «Стало быть мотив убийства — ревность? Или вы похитили что-то из сумочки убитой?» — «Откуда вы знаете про сумочку?» — «Ее нашли при эксгумации трупа». — «Вы нашли могилу? По камню?» — «По какому камню?» — «Я положил специально, чтоб отметить место. Белый камень. Все покрыл снег». — «Никакого камня не обнаружилось, видно, вы его не туда положили». — «Нет, что вы!..» — «Сейчас не об этом. Повторяю: вы похитили что-нибудь из сумочки убитой?» — «Ничего не похищал. Сумочка лежала у нее на груди. Там, в чулане. Я осмотрел, вдруг документы… в общем, мне хотелось ее фотокарточку. Но ничего такого…» — «Предварительно вы стерли с сумки отпечатки пальцев убитой?» — «С какой стати?» — «Вот и меня интересует: с какой стати?» — «Не стирал и не похищал. А что касается ревности… что вы! Как бы я посмел ревновать, если она не давала мне никакой надежды? Она меня не любила». — «Хорошо. Вернемся к началу. Печерская исчезла. Что вы предприняли?» — «Разыскал ее мужа. Она говорила мне, где он танцует. Он очень испугался». — «Чего испугался?» — «Не знаю». — «Так с чего вы это взяли?» — «Он сказал: она и из могилы меня достанет. Тут мне впервые пришло в голову, что Нина, быть может, умерла». — «Но вы же видели Печерскую в августе этого года». — «Да. На том же месте в саду. В черном». — «Вы были пьяны?» — «Не то чтоб уж… но в градусе. С тех пор не просыхал». — «Куда она делась?» — «Словно растворилась в воздухе». — «Ну, ну, без этой чертовщины». — «Я смотрел на нее. Было страшно, признаюсь. Вдруг услышал шум с веранды. Кто-то появился, я сразу не понял, вообще показалось: все это видения, галлюцинации. Но я отвлекся на шум, и она исчезла». — «Это был Викентий Воротынцев?» — «Да. Его всего трясло. Он ее тоже видел. То есть не галлюцинация, понимаете? Я рассказал ему о муках посмертия. У нас об этом мало известно…» — «И не надо. И тут забот невпроворот. Что было дальше?» — «Мы осмотрели участок: никого». — «Значит, с тех пор вы вообразили, будто к вам явился призрак умершей?» — «Я этого не исключал». — «Вы бы лучше бросили пить и проявлять нездоровый интерес к смерти». — «Если б вы только знали, как вы правы!» — «Ладно, обратимся к событиям 13 октября текущего года. У вас была условлена встреча с Печерской на этот день?» — «Нет. Я с августа ее не видел и ничего о ней не слыхал». — «То есть в доме номер пять вы с ней столкнулись случайно?» — «Глагол «столкнулись» тут не подходил. Я…» — «Выбирайте любой, только говорите правду. И поподробнее, все обстоятельства, даже мелочи», — «Где-то в три я пошел на свадьбу. Поздравил, выпил и вышел на крыльцо с Тимошей, соседом, покурить». — «Тимофей Рязанцев свидетельствует, что в половине четвертого вы с ним видели уходящую по направлению к метро Любовь Донцову». — «Наверное. У меня часов нет. Любаша помахала ручкой и двинулась…» — «Погодите. Это очень важный момент. Улица в обозримом пространстве была пуста?» — «Кажется. Я никого не видел». — «Вот скажите: случилось ли в это мгновенье нечто такое, что могло бы встревожить будущую жертву?» — «Какую жертву? Я ничего не заметил. Лучше у Любаши спросите, она не пьет». — «У кого спросить?» — «У Любаши». — «Вы в своем уме? Или придуряетесь?» — «Я говорю вам чистую правду». — «Чистая правда заключается в том, что 18 октября из пистолета системы «наган» вы застрелили Любовь Донцову».

— Тут у него начался припадок, — сказал майор, нажав на клавишу. — И врачи меня отстранили.

— И это все? — Саня кивнул на магнитофон.

Майор вздохнул, вставляя новую кассету.

— Ничего, оправился, опомнился. Сегодня разрешили довести допрос до конца.

И вновь зазвучал хрипловатый отрешенный голос:

«Я, Желябов Анатолий Иванович — убийца». Майор: «Вот так-то оно лучше. Вы признаете себя виновным в предумышленном убийстве Печерской и Донцовой?» — «Нет». — «Опять начинается! Тогда почему вы называете себя убийцей?» — «Это очень сложно объяснить». — «Попробуем. Вы почти законченный философ, сумеете найти слова. А я вам помогу. Мы остановились на том, что вы курили на крыльце с соседом в половине четвертого, когда Донцова отправилась на банкет». — «Гражданин следователь, скажите ради Бога, она действительно убита?» — «Да. Я понимаю: после белой горячки случаются провалы в памяти. Сейчас мы с вами осторожно, аккуратно восстановим всю картину». — «Не надо меня щадить. Я все-таки мужчина — вспомнил наконец. А не истеричка. Или вы думаете, я боюсь «вышки»? Наоборот. Taedium vitae». — «Что?» — «Латинский термин: отвращение к жизни. И страх. Но не «вышки». А тайны — фантастической, невыносимой. Может быть, потусторонней». — «Ничего, разберемся по сию сторону. Я вас слушаю». — «Когда я увидел уходящую Любашу, такую прелестную в платье из зеленого бархата, в мехах, мне по аналогии припомнились испанские принцессы Май. Поскольку я подонок, то тут же и решил осчастливить невесту подарком за хозяйский счет. И пошел в дом. Ключ от чулана у меня был при себе. Взял куколку, самогонку, прошел в свою комнату, по ходу дела опробовал, вздремнул, очнулся и вернулся на свадьбу. Да, предварительно заперев чулан». — «И по дороге к соседям вы встретили Нину Печерскую?» — «Нет». — «А когда же?» — «Живую я ее больше не встречал». — «Вы мне попросту пересказываете то же самое, что я узнал из показаний свидетеля Колесова». — «А я ему особо и не врал». — «Тогда что значат ваши следующие фразы: «она пришла умереть», «я ждал ее, все время ждал — в высшем смысле», «я трус, я должен был уйти за нею». — «Правильно, я это говорил после того, как похоронил ее». — «Но если вы невиновны, то почему отделывались фразами, а не помогли Колесову в поисках убийцы?» — «Потому что я виновен». — «Тогда, извините, какого ж…» — «Я виновен, потому что продолжал оглушать себя самогонкой и в стремительном темпе шел к безумию. Все перепуталось, я ощущал ее как умершую год назад. Единственный был у меня просвет, когда Саня докопался до одного друга в чулане. На миг я понял, что она убита только что, в пятницу, и кто убийца. Но тут же все заволоклось», — «Хорошо. Продолжаем по порядку». — «Уже вновь придя на свадьбу, я решил отнести назад куколку Май». — «Это почему?» — «Стало жалко старуху. У нее какой-то «комплекс мужа». — «Ой ли? Думаю, вы просто заметали следы. Уж больно заметная игрушка, редкостная». — «Думайте что хотите. Я говорю правду. Хотя, признаю, и не заслужил, чтоб мне верили. Тем не менее, я решил подложить куколку и вернулся домой. Однако смог я это сделать где-то часу в двенадцатом». — «Ну, что вы замолчали?» — «Сейчас. Я включил свет в чулане… или нет?.. нет, раньше. Показалось, будто мимо пролетело какое-то существо. Я тогда не понял, что это убийца». — «Свидетель Григорий Гусаров, действительно бывший в том чулане, утверждает, что вспыхнул свет и вы склонились над трупом (встали на колени) со словами: «Теперь ты успокоишься наконец». — «Убийца может утверждать что угодно». — «Почему вы производите Гусарова в убийцы?» — «А почему посторонний невинный человек дал запереть себя в чулане?» — «Юность, видите ли, бесится. Год назад в отсутствие хозяйки он развлекался на Жасминовой с одной студенткой, теперь с ее подружкой. В общем, испугался скандала». — «Год назад? А он случайно не видел Нину год назад?» — «Видел». — «13 октября? В тот день, когда она исчезла?» — «Тут нету связи». — «Вы не чувствуете связи?» — «Он ее видел из окна с мужчиной в сером плаще». — «Не было у Нины никаких мужчин!» — «Сердцу женщины, знаете, не прикажешь». — «А вы уверены, что этот призрак в сером плаще — не плод воображения вашего свидетеля?» — «И при первом, и при втором свидании он был на глазах своих подружек». — «И ни разу не вышел из комнаты, например, в туалет?» — «Вы меня глубоко разочаровываете, гражданин Желябов. Я ожидал от вас действительного признания, а не уловок и уверток».