Я с недоумением уставился на него. Однако воевода уже уставился в бумаги, лежавшие перед ним на столе. Хотя я мог бы голову прозакладывать, что он сейчас в состоянии вникнуть в их смысл.
Наверное, было бы лишним признаваться в том, что в ту ночь я спал мало. В самом деле, думаю, это вполне естественно. И дело даже не в том, что я находился на гауптвахте — условия тут оказались более чем приличные, а мне спать где придется не привыкать. Не спалось по иной причине. Грызли мысли.
Почему Славко так несправедливо, вернее, так непонятно со мной обошелся? Что он задумал, что хочет сделать? Действительно ли пытается что-то предпринять, чтобы мне помочь или же преследует какие-то лично свои, индивидуально-личностные цели?.. Едва я начинал думать о Славко, давал о себе знать внутренний голос. Ага, хихикал-ёрничал он, как же, воевода только о том и мечтает, чтобы тебя, руса-дурака, вытащить из передряги, в которую ты по глупости вляпался!.. Да ты подумай, — горячилось мое второе, скептическое, я, — как ты выглядишь в его глазах! Ты ведь не просто любовницу себе завел на передовой — у тебя живет мусульманка, которая воевала против нас! А это уже другое дело, две большие разницы, как говорили в Одессе — бывшем нашем городе, с главным памятником, посвященным брату личного врага д'Артаньяна. К тому же я сам сказал, чья она сестра, а он, скорее всего, знает, где находится его школьный приятель, называющий себя Мюридом.
Скверная штука — гражданская война. Внешняя — и та не такая пакость.
Постоянно возвращался мыслью и к другим вопросам. Например, кто из наших меня вложил? Что конкретно имеет против меня контрразведка? Какое решение может принять сербское командование в отношение меня? И главное: что сейчас с Мириам?
…Ребята приняли девушку, по большому счету, нормально. Да, были и иронические ухмылки, и различной степени благожелательности вопросы, и откровенные подковырки… Ну а когда я оборудовал для нее отдельную комнату — если бы все сальности, прозвучавшие в казарме, материализовались, нам бы на год свинины хватило… Короче говоря, много чего я услышал и — прекрасно это понимаю — еще больше прозвучало в мое отсутствие. И все же в целом, по большому счету, я отдавал себе отчет: со стороны наших ребят можно было ожидать и худшего.
Мириам вошла в мою жизнь просто и естественно. Она просто пришла со мной после той беседы и старательно делала вид, что не замечала самой широкой палитры взглядов, которые обволакивали ее юную фигурку. Я, впрочем, тоже старался этого не замечать.
Разговора о том, как дальше сложится наша жизнь, у нас с Мириаим не возникало. Мы вообще очень долго в тот вечер не говорили друг другу ни одного слова. Не возьмусь сказать, чем при этом руководствовалась она — я испытывал обыкновенную неловкость от сложившейся ситуации.
Однако именно она позвала меня к себе в первую ночь, когда я вздумал было улечься на полу, на постеленном в углу матрасе, укрывшись короткой югославской шинелью. Конечно, я не уверен, что в ту ночь смог бы уснуть, когда в двух шагах от меня лежала молоденькая девушка, однако и пользоваться моментом не собирался. Не потому что был носителем столь высокой нравственности — просто не мог себе позволить показать себя человеком, который приобрел вещь и может ею распоряжаться по своему усмотрению. Хотя и понимал, что она именно за тем сюда и пришла, чтобы ЭТО произошло. Просто, на мой взгляд, она сама должна была меня позвать, а не я к ней набиваться.
Ну а главное — я еще не принял окончательного решения о том, как мне быть дальше. А пока не решился, самому начинать… Нет, не мог.
…— Прсвет! — окликнула она меня из темноты. И тут же спросила: — А как тебя зовут?
В самом деле, я ведь назвал ее братьям свое имя уже после того, как она ушла.
— Константин, — назвался я полным именем.
— Как сложно, — тихо засмеялась она в темноте. И позвала: — Иди ко мне.
Полгода без женщины… Понятно, что не совсем уж без женщины. Была Ивица. Была невесть как попавшая в Нижеград Катарина… Но это все было так, эпизодически, спонтанно, во время нечастных выездов в город. А вот так, чтобы не в пьяном угаре, не в сомнительном заведении, чтобы сама женщина позвала, когда… Когда? Как бы это себе объяснить… Когда она молодая, не гулящая, трезвая…
У меня в душе бушевала буря. Сталкивались противоречивые чувства, противоположные взгляды.
Молодая, красивая — тут сомнений нет. А вот как насчет не гулящей?.. Ну а что я вообще о ней знаю? Что у нее в прошлом было что-то такое, что ее братья сочли необходимым срочно выдать ее замуж за первого попавшегося иностранца, за врага, да еще при условии, чтобы он срочно увез ее подальше отсюда? Что?..
И тут до меня дошла разгадка. Был у нас такой случай. Два друга, отслужили срочную службу и возвращались домой. По пути заехали к одному в гости, как это нередко бывает у солдат-«дембелей». А у того оказалась дома сестра, якобы писанная красавица. Впрочем, старинная поговорка утверждает, что для юношей, монахов и солдат некрасивых женщин вообще не бывает.
Что солдату нужно, чтобы влюбиться после армии? Нужно, чтобы его чуть пригрели, чуточку приголубили — и тогда даже баба Яга покажется Еленой Прекрасной… Короче говоря, приехал этот парень в гости с другом, а дальше домой поехал с его сестрой.
Привозит он невесту домой, к своей матери. А был он деревенский. Ну мать, естественно, в восторге от этого не была — однако приготовила баньку и повела невестку париться-мыться.
Вдруг прибегает в избу:
— Сынок, она ж, невеста твоя, беременная!
Парень, наверное, хороший был. Или дурак. Или подруга уж так ему понравилась… А может все вместе.
Короче говоря, заявляет он матушке:
— Ну и что? Люблю я ее, женюсь. А ребенка за своего признаю.
Так и случилось. Расписались они. Родился ребенок, тот парень без вопросов-разговоров записал его как своего… А она, молодая жена, едва ли не на следующий день после оформления в загсе всех необходимых бумаг, на развод подала и уехала с ребеночком. И потом еще и алименты заставила того тюфяка платить.
…Если и тут такая же история, то тогда все на удивление четко в общую мозаику укладывается. У мусульман законы на этот счет жесткие. Особенно если учесть нынешнее военное время — случись что, даже разбираться глубоко никто не станет. Нагуляла Мириам ребенка — от того же француза, например. Об официальном, законном, аборте по шариату не может идти и речи. Никого родных не осталось, к кому можно было куда-то поехать, у кого-то остановиться. Ехать в какое-нибудь Сараево и ходить по улицам, спрашивая, где тут аборты делают…
К тому же сроки поджимают. До бесконечности ведь такое скрывать невозможно… Если кто-то из сослуживцев узнает о случившемся — на девушке надолго, если не на всю жизнь, клеймо. Да и братьям могут попенять, что сестру не уберегли. Выход один: срочно выдать замуж и отправить куда-нибудь подальше, где про нее никто ничего знать не будет.
Очень стройно и логично. Вот только за кого ее срочно замуж отдать? Тому французу она, конечно, в родном Льеже, Нанте, Страсбурге или в деревне Средиземноморовке близ Марселя, не нужна. Выдать за мусульманина? Так ведь законы суровые не только в нашем городе, здесь они куда суровее — так ославит… Муж жену за такой свадебный подарок даже убить может, и мулла за это оправдает. Или до самосожжения доведет — у мусликов такая форма самоубийства довольно распространена…
— Ну что же ты? — в голосе Мириам сквозило робкое нетерпение.
И я… Конечно, выстроив в голове всю эту цепочку, нужно было бы встать и гордо удалиться из комнаты. Но… Но слаб человек. В конце концов, что такого уж страшного произойдет, если сейчас откликнуться на ее зов? Ну а что делать дальше, будет видно, потом подумаю. В конце концов, она ведь не девочка, значит, и морального долга перед ней у меня от этого не появится…
Первое, что я сделал утром, это подозвал к себе Ромку Хопёра и Семена Шерстяного.