— Тяжело, Яша?

— Ничего, заберемся!.. По дауганским вилюшкам не то что телеги, ганджинские фургоны ходили! Два коня — в дышло, два — на пристяжке! Только успевай камни под колеса подкладывать!

Знакомый вид гор, чистое небо, на котором еще не было признаков обещанной бури, постепенно вернули Якову душевный покой.

С каждым поворотом дороги перед ним открывались все новые, с детства знакомые места. Он узнавал их, радуясь узнаванию, показывал Ольге то на свесившуюся над обрывом арчу, то на желтоватую осыпь обвала, вспоминал названия троп, ущелий, карнизов.

Наконец из-за поворота выплыла поднявшаяся к поднебесью, протянувшаяся на десятки километров горная гряда Асульмы. Словно гигантские мамонты, прижавшиеся друг к другу, подняли горы к небу каменные лбы, вытянули в долину лапы, опустив между ними хоботы, да так и застыли, став на страже старинной крепости Сарма-Узур, где жил и властвовал грозный предводитель древнего племени Асульма. Крутые ущелья и тропы, отвесно спускавшиеся в долину, рассекали горы на высокие башни, похожие у подножий на бивни мамонтов.

— Колокольня Ивана Великого, — показывая на остатки старой крепости, проговорил Яков. — Считай, полдороги проехали. Только бы не прихватило дождем, пока не выехали из щели.

Он все тревожнее смотрел на вершины гор. Небо стало затягиваться дымкой, горы затуманились. С запада доносились отдаленные раскаты грома.

«Добраться бы до Пей Муса Гамбар, там в гавахе можно переждать непогоду», — думал Яков, Теперь уж он ругал себя за то, что не согласился на ночь остаться в городе. Там, где они сейчас ехали, дорога шла по дну ущелья. Беда путникам, если хлынет ливень и настигнет их в этом месте. Потоки с гор валом двухметровой высоты устремятся в ущелье, все сметут на своем пути!

— Но, милый!..

Как ни старался Яков скрыть тревогу от Ольги, беспокойство передалось и ей. Теперь и она шла, держась за телегу, едва поспевая за широко шагавшим мужем. Поворот, еще поворот. Дорога снова пошла на подъем. Здесь уже не так страшны дождевые потоки с гор. Но ливень мог прихватить их и на этих склонах...

Яков снова посадил Ольгу на телегу. Теперь он почти бежал, подгоняя лошадь, стараясь поскорее миновать опасное место. Наконец открылось небольшое плато, бурое от пожухлой травы. Посреди него возвышался вросший в землю прямоугольный камень.

— Ну вот и Пей Муса Гамбар — Моисеева лапа, — с облегчением сказал Яков. — Отсюда до гаваха рукой подать...

Он решил дать себе и коню отдохнуть. Натянул вожжи. Ольга сошла с телеги, с удивлением стала рассматривать камень: на верхней грани его был ясно обозначен след чарыка[11]. Сходство со следом было таким точным, что казалось, будто не позже как вчера кто-то оставил на камне отпечаток ноги.

— По преданию, — сказал Яков, — именно здесь святой Муса, по-нашему Моисей, в последний раз оттолкнулся от земли и вознесся на небо. У мусульман камень — святыня. Паломники приходят сюда, оставляют талисманы и амулеты, костяшки, жестянки. Мы, когда были пацанами, уж на что по всей округе рыскали, но талисманы никогда не трогали...

Глаза у Ольги округлились от суеверного страха. Яков прикусил язык: и так тревожно, а тут еще страху нагнал.

— Ерунда этот Пей Муса Гамбар, — сказал он. — Какой-нибудь мулла след на камне зубилом высек, чтобы головы морочить людям...

— Не говори так, Яша. — Ольга испуганно оглянулась. Она словно ждала, что вот-вот выскочит на коне из своей крепости Асульма, а то и сам Пей Муса Гамбар появится на священном камне.

Яков осторожно обнял Ольгу, прижал к себе. Надвигавшиеся с запада тучи уже задевали вершины гор. Гулко рокоча, перекликаясь с тысячеголосым эхом, лихо разгуливал в горах гром.

— Теперь нам дождь не страшен, — сказал Яков. — До гаваха с полверсты, не больше. А там дровосеки или дорожные рабочие дрова оставляют, а когда удачная охота, то и жареное мясо, по-здешнему — коурму. Разведем огонь, чайку вскипятим...

Ольга немного приободрилась, снова села в трешпанку. Но не проехали они и пятисот шагов, как на повороте дороги конь всхрапнул и, пугливо косясь на скопившиеся в канаве колючки яндака, шарахнулся в сторону.

— Стой! Тпру! Стой! — Яков натянул вожжи.

На пыльной обочине ясно отпечатались совсем свежие следы чарыков: кто-то еще кроме них спешил укрыться в пещере. Следы доходили только до колючек: с другой стороны канавы пыль не тронута. Следы увидала и Ольга.

— Что это? — замирая от страха, спросила она.

— Посмотрим, — как можно спокойнее отозвался Яков и на всякий случай взял с трешпанки лежавшую под брезентом отцовскую берданку. Вытащив из сумки кирку, осторожно приподнял ею ворох колючек.

Ольга вскрикнула: под колючками, скрючившись в три погибели, лежал человек. Рядом с ним — набитый чем-то твердым большой мешок.

— Эй, приятель! — крикнул по-курдски Яков. — Салям, дорогой. Вылезай!

Человек не двигался.

— Вылезай, не бойся!

Человек, отряхивая пыль и сухие колючки, нехотя поднялся. Желтое изможденное лицо выдавало в нем завзятого курильщика опия — терьякеша. Вылинявшие, грязные штаны и рубаха, вязанная из верблюжьей шерсти круглая шапочка были так же стерты и поношены, как и его лицо.

— Кургум ми?[12] — иронически спросил Яков и подумал, что в неподходящее время пришлось ему встретиться с первым контрабандистом.

— Ай, плохо, начальник, совсем плохо! — отозвался тот.

— Оружие есть?

Задержанный отрицательно мотнул головой.

— Давай бичак! — Яков протянул руку.

Контрабандист нехотя подал ему ручкой вперед нож с длинным лезвием. Как видно, берданка в руках Якова и его атлетическая фигура устрашающе подействовали на задержанного.

— Ну а теперь что мне с тобой делать?

Задержанный молчал. Дышал он тяжело и часто, наверное, бежал в гору, спеша укрыться от дождя.

— Как зовут?

— Каип Ияс. Бедный Каип Ияс! Аи, начальник, отпусти домой! Пять детишек дома, кушать нету. Мало-мало бежал в город на базар, оборот сделать. Совсем пропал бедный Каип Ияс. Не приду домой — помрут детишки!

Яков перевел Ольге его ответ.

Пограничные законы предписывают немедленно доставлять задержанного на заставу. Но куда пойдешь, когда вот-вот хлынет ливень, только бы успеть до пещеры добежать. Да и по всему видно, не такой уж опасный этот контрабандист. Шаромыжник, последний бедняк. От крайней нужды пустился на риск. Яков постеснялся даже связать ему руки. Ведь вздумай кочахчи бежать, он догнал бы его в три прыжка.

— Давай, Каин Ияс, забирай свой хабар, — приказал Яков. — Яваш-яваш[13] к гаваху пойдем, а то дождь накроет.

Словно в подтверждение его слов, сверкнула молния, ахнул гром, в дорожную пыль, как пули, ударили первые капли.

— Начальник! — взмолился задержанный. — Отпусти Каип Ияса! Хочешь, возьми все, только отпусти!

Яков молча поднял заплечный мешок контрабандиста. Туго набитая, торба оказалась удивительно легкой. Рука прыгнула вместе с мешком выше головы.

— Ты что, воздухом торгуешь?

— Ай, начальник, зачем воздух? Тяжело таскать Каип Ияс не может, а спички тоже хороший товар! — Он прищелкнул языком. На его желтом от опия морщинистом лице мелькнула хитроватая улыбка: мол, не последний коммерсант в закордонье кочахчи Каип Ияс!

Яков подал ему торбу. Каип Ияс привычным движением напялил на себя лямки. Почувствовав свое богатство за спиной, он заметно повеселел:

— Мало-мало коурмы, яичек продал, спички купил, — пояснил он, — Ай, дождь спички испортит! — Он еще раз, теперь уже с явным беспокойством поцокал языком.

Крупные капли дождя барабанной дробью защелкали через мешковину по спичечным коробкам.

«Контрабандные спички теперь принадлежат государству, их надо в целости и сохранности доставить на заставу, так что нет никакого резона оставлять торбу под дождем», — подумал Яков.