Директрису зовут Валентина Андреевна. Она смотрит на вас, продолжая говорить по телефону, жестом приглашает присесть. На вид Валентине Андреевне лет сорок пять. На ней строгий тесно-синий костюм, так же подчеркнуто строго выглядит ее лицо. На тебя директриса смотрит подозрительно.
— Это Евгений, — представляет тебя Саша, когда директриса кладет трубку. Ему самому представляться не нужно — они давно знакомы по каким-то производственным делам.
Директриса не спешит сказать тебе, что ее зовут Валентина Андреевна и растянуть лицо в доброжелательной улыбке. Вместо этого она заявляет:
— Ваше… так сказать, творчество! Там же один… фольклор!
«Ух ты! Какое серьезное начало!»
— Фольклор… хм… Ну, допустим, фольклор, как вы выразились, там присутствует только в одном рассказе, — ты говоришь спокойно. В сущности, тебе по барабану, что думает Валентина Андреевна о твоем, так сказать, творчестве.
— Ну не так уж и в одном! — заявляет директриса и снимает трубку. Потом поясняет уже спокойнее, — я сама не читала, поручила Антонине Васильевне… Сейчас ее вызову…
«Как они умудрились залезть на мой сайт и сразу наткнуться на единственный рассказ, содержащий ненормативную лексику? Только если специально искали…»
Входит худенькая стройная женщина в юбке ниже колен и черной облегающей блузке. У нее длинные черные волосы и острые черты лица, на носу очки с узенькими стеклами. Весь ее вид прямо кричит: осторожно, Интеллигенция!
Антонина Васильевна садится рядом с Сашей напротив тебя. У нее в руках черная папка, она кладет ее на стол перед собой. Она не здоровается. Не делаешь этого и ты.
— Там же почти все красным подчеркнуто! — заявляет директриса, чувствуя молчаливую поддержку своего сотрудника.
«О-па! Учителя проверили мое сочинение!» — происходящее начинает тебя забавлять.
До тебя вдруг доходит, что черная папка, которую принесла Строгая Интеллигенция, содержит твои распечатанные рассказы, исполосованные красной пастой.
— Можно взглянуть? — указываешь пальцем на папку.
Антонина Васильевна толкает папку в твоем направлении. Ты открываешь ее и видишь свой рассказ «Гриша Стройный» — алые росчерки под черными строчками. Ну то, что подчеркнута ненормативная лексика, это понятно. Но вот это: «Мы обсасывали этот момент некоторое время…» — выделено слово «обсасывали». Ты сдерживаешься, чтобы не заржать в голос. Но улыбку утаить не удается, все же просачивается наружу.
Ты пролистываешь рассказ до последней страницы в надежде обнаружить в конце жирную двойку и размашистую роспись. Оценка, к сожалению, отсутствует. Далее распечатаны еще несколько рассказов, совершенно чистые от каких-либо пометок и алых росчерков. Ты вдруг понимаешь, что их уже никто не читал.
— Что ж, — говоришь спокойно. — Вы нашли у меня единственный рассказ, содержащий ненормативную лексику, и на этом остановились. Ну да неважно. Дело в том, что мы в данный момент позиционируем не рассказы, и вообще не делаем на них ударение.
— Да, — продолжает Саша. В настоящий момент он что-то вроде твоего литературного агента. — Наша цель популяризировать «Сказку», не рассказы.
— Но, если мы будем рассказать о творчестве писателя, — возражает Антонина Васильевна и переводит на Александра глаза, — мы должны будем хотя бы кратко описать и остальное…
«А это невозможно, потому что там один фольклор!» — тебе это начинает надоедать.
— Как я могу рассказывать детям или старикам о таких рассказах?! — негодует праведная Интеллигенция.
— В вашем списке, Антонина Васильевна, — начинаешь ты энергично, — между детьми и стариками не хватает нескольких пунктов. Где молодежь? Где люди среднего возраста? Я не пишу детскую литературу, не понимаю, зачем детям рассказывать о моем творчестве?
— Но целевая аудитория нашей библиотеки это как раз дети и старики…
Ты смотришь на нее, как на идиотку.
— Антонина Васильевна, вы хотите сказать, что в вашей библиотеке нет ни Лимонова, ни Генри Миллера, ни Чарльза Буковски? И никто их не читает?
Вопрос попадает в точку. Антонина Васильевна слегка тушуется, словно ей стыдно, что эти книги все же присутствуют на полках их библиотеки.
— Ну почему же… — мямлит она. — Есть. Для частного чтения пожалуйста… Все что угодно есть. И черная магия, и оккультизм…
«Господи! При чем тут оккультизм?!»
— Послушайте, — вклинивается в разговор Александр. — Мы уходим от цели нашей беседы. Понимаете, «Летопись последнего крестового похода» Евгения, это современная проза, в ней нет ненормативной лексики, и именно с ней мы хотим познакомить читателей нашего города. Это великое произведение!
Санек воодушевлен, он размахивает руками, показывая истинные размеры «великости» твоего романа.
— Саша, — говоришь с деланной скромностью, — полегче. Мне до великих еще далеко.
Директриса решает, наконец, поучаствовать в разговоре. Она говорит:
— С этим произведением мы не знакомы.
Саша тут же протягивает ей диск.
— Это электронный вариант, — поясняет он. — На сайте «Сказка» не выложена.
Валентина Андреевна принимает диск, кладет его на стол перед собой, накрывает ладонью, продолжает:
— Видите ли, обычно так, как вы хотите сделать, не делается. Антонина Васильевна вам сейчас расскажет, как все должно происходить.
Антонина Васильевна тут же открывает рот и продолжает реплику, словно они с директрисой отрепетировали сценку заранее:
— Писатели сначала печатаются в местных газетах. Они печатаются там лет шесть…
«Ни фига себе! Это называется брать измором?»
— Потом, если мы решаем, что это хорошая проза, мы печатаем их в альманахе союза писателей ХМАО.
«В альманахе, который расходится по библиотекам округа, и который никто в глаза не видит! Нет уж, спасибо!»
— Антонина Васильевна, времена меняются. Сейчас вполне возможно издать полноформатную книгу, не крапая шесть лет никому не нужные рассказы в местные газеты. Эти газеты все равно покупают только из-за телепрограммы. А потом им дорога — в сортир или на растопку. Так что меня возможность напечататься в местной газете не интересует.
Твой тон не очень-то нравится представителям союза писателей ХМАО, но тебе глубоко плевать. Ты вообще не понимаешь, зачем администрация города отправила тебя на эту идиотскую встречу. Ведь с первого же взгляда понятно — эта Интеллигенция перекисла и перебродила Достоевским, Толстым и Чеховым. При всем уважении к тем мэтрам, ты не считаешь, что литература на них и закончилась.
— Кстати, остальные рассказы совершенно не измараны красным. Что, с ними тоже что-то не так?
— Ну… у вас там есть и ваши мысли и… не ваши… — мямлит Антонина Васильевна.
— Как это понимать?
— Ну вот «Око Тьмы»… там есть мысли, которые я уже встречала раньше…
«Нет ни одной мысли, под которой греки не поставили бы свой копирайт, — вспоминаешь ты слова Тибора Фишера, и добавляешь уже от себя, — дура».
Тебе не хочется даже спорить, и так ясно, что даже «Око Тьмы» она попросту не дочитала. А если и дочитала, то ни черта не поняла. Потому что «Око Тьмы» — это не рассказ, это новелла, а в новелле главное оригинальность сюжета. Для того, чтобы написать всего-то семнадцать тысяч символов того текста, тебе пришлось изрядно перелопатить источники о тамплиерах. Сюжет «Ока» охватывает несколько столетий, ужатых в пять страниц формата А4. А эта Суровая Интеллигенция говорит о не твоихмыслях! Вот интересно, у нее самой есть собственные оригинальные запатентованныемысли?..
— В данный момент мы ведем переговоры с московским издательством о печати полноформатной книги, — Саша пытается вернуть разговор в нужное русло. — Речь идет именно о «Летописи последнего Крестового похода».
Саня нагло врет, но это так мило звучит!
— Это долгий процесс. Пока книга выйдет в тираж, может пройти полгода, а то и год. В это время мы хотели устроить презентацию книги в электронном виде — вот в чем суть наших посылов.