Выехав на берег, Со Май вдруг натянул поводья и взмахом меча приказал следовавшим за ним воинам остановиться. Несколько всадников, не сумев справиться с лошадьми, сорвались в воду. Со Май замер в ошеломлении, не зная, верить ли своим глазам: Кумхэ стала вполовину уже, она по–прежнему стремительно неслась мимо, но берега, ещё недавно залитые водой, уже обнажились.
Со Май подозвал Чжана. Тот приблизился и тоже застыл в недоумении, уставившись на реку. В рядах воинов стали раздаваться победные крики.
Через час, разделившись на несколько частей, войско переправилось на другой берег. Затем, не теряя времени, китайцы, шаньшани, куча и карашары стремительно напали на лагерь гуннов, находившийся в нескольких ли[20] от берега.
Сражение закончилось к рассвету, но воины, преследовавшие разбитого врага, вернулись в лагерь только через день — Со Май велел не прекращать погони, пока в живых не останется ни одного гунна.
Весь следующий год Со Май был занят трудами по строительству военной колонии на берегу Кумхэ, в отбитом у гуннов поселении. Прежде всего он соорудил временные бараки для воинов, потом провёл из реки каналы для орошения полей. В работах китайцам помогали, сменяя друг друга, воины шаньшаней, куча и других племён и государств Западного Края. Слава Со Мая — победителя гуннов разнеслась по всей великой пустыне, а весть о том, что он покорил саму Кумхэ, повергла в трепет все тридцать народностей Такламакана.
В результате создания китайского военного поселения гунны на время перестали появляться в районе Кумхэ. Между колонией и заставой Юймыньгуань было построено два укрепления, и по этому пути стали ходить торговые караваны. Каждые три дня из Западного Края в империю теперь отправлялись купцы с товарами.
Приезжавшие из метрополии торговцы рассказывали, что в Китае ходят слухи, будто на территории Западного Края, как в стародавние времена, опять будет создано губернаторство, и это было похоже на правду. Местные племена давно добивались этого, и не раз через поселение Со Мая, следуя на восток, проезжали их послы, чтобы просить китайского императора об этой милости.
На второй год Со Май занялся строительством больших казарм и возведением крепостных стен. Красили глинобитные стены, из кирпича и досок строили дома, крыли соломенными матами крыши. Было построено четыре большие казармы — на пятьсот воинов каждая — и рядом две дозорные башни. Высокая стена опоясывала всю колонию: и казармы, и учебный плац, и посёлок, кроме того, в крепости были ещё рынок, храм и кладбище. Для работы на строительстве слали людей и материалы со всего Западного Края. Кроме местного наречия, здесь можно было услышать согдский, гуннский, хотанский и множество других языков. От стен крепости во все стороны простирались возделанные поля. Они были расчерчены оросительными каналами, вдоль которых росли невысокие ещё тополя. Половина китайских солдат трудилась на строительстве крепости, а другая половина вместе с местными жителями каждый день работала в полях. На второй год собрали первый урожай — пятьсот тысяч ши[21] чумизы и столько же пшеницы, а грядущие годы сулили ещё более обильные урожаи.
Солдаты забыли о сражениях и занимались только строительством и земледелием. Со Май по–прежнему держал аланку при себе. Он привязался к этой тихой, незаметной женщине. Трудно было выразить словами, насколько она скрашивала его пребывание в землях варваров. Во всей крепости только комната Со Мая была убрана празднично. Глинобитный пол, застланный тростниковыми циновками, покрывали сверху ещё разноцветные тканые ковры. В прихожей стояли кувшины для воды, а в комнате на полках красовались стеклянные миски и чашки, вывезенные из западных земель. Аланка не пользовалась косметикой, но любила красивые украшения — ожерелья из яшмы, тонкие бронзовые кольца, серьги из белых камешков.
Во время сбора первого урожая пшеницы, ровно через год после начала похода, из Дуньхуана от правителя Западного Края с посланцем была доставлена благодарственная грамота. Вместе с ней пришёл приказ гарнизону возвращаться назад. Со Май сказал гонцу, что колония только начинает строиться, и выразил желание задержаться в землях варваров ещё на некоторое время. Посланец рассказал военачальнику, что его победа над водами Кумхэ принесла ему в Китае великую славу и, возможно, по возвращении он будет удостоен почётного титула Командующего Западом — звания, которое некогда было пожаловано прославленному покорителю Давани Ли Гуан‑ли. Об этом говорила вся столица. Но блеск неожиданно свалившейся славы лишь испугал Со Мая — он всю жизнь прожил в тени и не стремился к большему.
Военачальник никому ни словом не упомянул о беседе с посланцем, но каким‑то образом новости моментально разнеслись по гарнизону, и солдатам уже не терпелось вернуться домой. Повсюду разговоры велись только об этом.
Аланка рассказала Со Маю о слухах, ходивших в крепости, но он ответил, что вовсе не собирается возвращаться в Китай. Женщина никогда не проявляла открыто своих чувств, но тут, услышав, что Со Май остаётся, вся засветилась от радости и стала вдруг необычайно разговорчивой. Радостно блестя глазами, она болтала и смеялась без умолку. В этот день она надела все свои украшения. Глядя на неё, Со Май вновь почувствовал, как она ему дорога.
Он собрал на плацу весь гарнизон и объявил слух о возвращении ложным. Им предстоят годы боев с гуннами, сказал он. А кто будет вести разговоры о возвращении в Китай, того ждёт смертная казнь вне зависимости от звания и заслуг.
Как бы в подтверждение его слов через несколько дней после этого воинам пришлось оставить мотыги и снова, впервые после долгого перерыва, взяться за мечи и копья, чтобы отразить набег стремительной гуннской конницы. После этого налёты гуннов уже не прекращались. Солдатам хватало работы и с мотыгой, и с мечом. Слухи о возвращении домой, как некогда воды Кумхэ, схлынули и забылись.
В третье лето собрали по миллиону ши чумизы и пшеницы. Со сбором урожая совпало окончание строительных работ, и в честь завершения трудов Со Май приказал устроить большой трехдневный праздник. По этому случаю к крепости стеклось огромное количество варваров в самых различных нарядах — непонятно было, откуда их столько и взялось.
Каждый вечер Со Май вместе с аланкой поднимался на дозорную башню и любовался оттуда разноцветными огнями, которыми сверкала крепость. В один из этих трёх вечеров женщина спросила, не означает ли празднество, что войско возвращается в Китай. Со Май, засмеявшись, стал её успокаивать, но она, глядя ему в глаза, молча покачала головой. Почему ты мне не веришь? — спросил он. Я тебе верю, ответила женщина. Тебе я верю, а судьбе — нет, ибо ты не можешь знать, что тебя ждёт завтра.
На этот раз опасения аланки оказались не пустыми страхами. Не зависящая от воли Со Мая судьба, которой боялась женщина, сказала своё слово полгода спустя.
В конце осени, когда закончились полевые работы, Со Май, взяв с собой половину гарнизона, пошёл на северо–запад, где гунны собирали против него войско. Он рассчитывал, что поход продлится не более десяти дней, но бои затянулись. Сначала отряд племени куча передался врагу, потом войско пострадало от сильного града, необычно раннего в том году; бои шли с переменным успехом, и Со Маю пришлось задержаться надолго.
Когда гунны наконец были отброшены на север, шёл уже новый год. В снежный день обессиленные и измождённые до неузнаваемости солдаты вернулись к воротам крепости. Но на пиках передового отряда верблюжьей кавалерии, как победные знамёна, торчали головы гуннских вождей. На мёртвых головах, на горбах верблюдов, на плечах воинов лежал снег.
Наконец‑то Со Май вернулся домой. На пороге его встретила аланка, и по её лицу, не такому, как всегда, он сразу понял: что‑то случилось. Прямо с порога она провела его в комнату. Там сидел посланец из Китая, ждавший возвращения Со Мая уже целый месяц. У него был приказ с императорской печатью, предписывавший гарнизону возвращать-, с я в метрополию, где Со Мая и его солдат ждали великие почести.