Решаю вернуться к бывшему колхозу «Первое мая» и атаковать расположившуюся там на привал вражескую пехоту. В этот район приходим внезапно со стороны солнца. Первые пулеметные очереди даем по коновязи. Она превращается в настоящий ад: лошади встают на дыбы, рвут поводья, мчатся в разные стороны. Создав панику, мы обрушиваем удар по скоплениям гитлеровцев у полевых кухонь и накрываем их двенадцатью реактивными снарядами. Повторяем атаку и бьем из пулеметов.

Только теперь заработала вражеская зенитная артиллерия. Трассы малокалиберных пушек проходят то справа, то слева. Небо усыпают разрывы снарядов. Резко бросаю самолет из стороны в сторону, уходя от прицельного огня. То же делает Простов.

Берем курс на свой аэродром. Вот и Дон с песчаными отмелями. За ним — сосновый лес. Разрывы вражеских снарядов остаются позади, а вскоре стрельба прекращается.

На аэродроме нас уже ожидала штабная «эмка». А нам было нечего сообщить.

 — Где батарея? — спросил командир, когда мы явились в штаб.

 — Не нашли, — ответил я.

 — А что ж вы тогда видели?

Я доложил обо всем по порядку. Выслушав меня, командир уставился в карту и задумался. Потом поднял голову и, как бы про себя, сказал:

 — А батарею-то мы ищем не там.

Помолчал еще немного и тоном приказа добавил: — Полетите сопровождать «илов». Возвращаться будете в сумерках. На обратном пути еще раз проведете разведку. Ищите батарею не в районе Покровского, а в десяти километрах южнее. Думаю, что зенитки, которые стреляли по вас во время штурмовки, охраняли не пехоту на привале, а дальнобойную батарею. Идите и получше продумайте маршрут разведки.

Группа штурмовиков, прикрываемая нашими истребителями, пересекла линию фронта, когда солнце уже клонилось к закату. На цель вышли в сумерках. «Илы» встали в круг и начали обрабатывать наземные цели.

С запада появились «мессершмитты». Прижимаясь к земле, они устремились к «илам». Но мы, имея преимущество в высоте, отбили их атаку.

Вдруг один из штурмовиков качнулся с крыла на крыло и перешел в крутое планирование. Почти у самой земли летчик старший сержант Глебов сумел выровнять подбитую машину и посадить ее на «живот». К несчастью, он сел на территории, занятой врагом. Надо было выручать товарища.

Оставив часть группы для прикрытия штурмовиков над целью, я со своим звеном поспешил к месту посадки Глебова. Как ему помочь? Принимаю решение — пулеметным огнем прижать гитлеровцев, которые бежали к нашему подбитому самолету, и дать возможность экипажу скрыться.

Так и сделали. Отбиваясь от «мессеров», мы одновременно простреливали и подступы к подбитому «илу».

Закончив работу, штурмовики направились домой. Мы с Простовым, сделав все, что могли, для выручки попавших в беду товарищей, взяли курс к району разведки. Уже начало темнеть, и поэтому пришлось лететь на предельно малой высоте. Минут через шесть прямо перед нами в сумерках обозначились длинные стволы дальнобойных орудий. Нам повезло: гитлеровцы, очевидно, только что размаскировали батарею, готовясь к ночным стрельбам.

 — Эх, рубанем! — решил я и нажал на гашетки пулеметов. К земле полетели огненно-красные струи. Смерчем промчавшись над батареей, я энергично отвернул машину в сторону. Простов в точности повторил мой маневр, и мы благополучно выскочили на свою территорию.

Теперь задача была выполнена полностью. Командир не ошибся: дальнобойная батарея противника оказалась именно в том районе, где он предполагал.

 — А Глебов, по-моему, должен вернуться, — сказал после посадки Простов.

 — Если не попал под наш огонь, вернется, — ответил я. — Ночью фашисты его не найдут.

Наши надежды оправдались: Глебов вернулся. Из его рассказа мы узнали подробности этого случая.

Посадив подбитую машину, летчик выскочил из кабины и осмотрелся. По полю к нему бежала группа гитлеровцев. Летчик снова забрался в бронированную кабину, достал пистолет и приготовился к последнему бою. В этот момент появились наши истребители и открыли по фашистам огонь. Те сразу залегли. Воспользовавшись этим, Глебов выскочил из машины и скрылся в неубранном подсолнечнике. Убедившись, что погони нет, он ночью стал пробираться к Дону.

На берегу реки летчик буквально наткнулся на фашиста, сидевшего в секрете.

Оглушив его ударом пистолета по голове, он сбежал к прибрежным зарослям. Сбросил здесь одежду и поплыл. На нашем берегу его встретили недружелюбно: связали, сунули в рот кляп и повели к командиру батальона, оборонявшего этот участок.

 — Откуда? — спросил майор.

 — Из штурмового авиационного полка, — ответил Глебов и рассказал обо всем, что с ним произошло.

 — Так это, значит, ты? — обрадовался командир батальона. — Мы видели, как тебя подбили. Думали, что погиб.

Однако радость не помешала майору позвонить в штаб и получить подтверждение, что с вражеской территории может действительно появиться старший сержант Глебов. Удостоверившись, что перед ним не лазутчик, комбат распорядился одеть летчика и накормить. Даже стопка спирту на этот случай нашлась.

Возвращение Глебова для всех было большой радостью, хотя к этому чувству примешивалась горечь утраты. В том бою, когда мы выручали сбитого Глебова, был смертельно ранен лейтенант Кудинов. Дотянув до аэродрома и посадив машину, он умер прямо в кабине. От нас ушел храбрый воздушный боец, замечательный товарищ.

Сверкая фонарями кабин в лучах предвечернего солнца, над задонскими полями идут штурмовики. Им поставлена задача — уничтожить живую силу и технику противника в «Орешке» — небольшой роще, расположенной южнее Воронежа. Над «илами» на разных высотах — от шестисот до полуторы тысячи метров — летят наши истребители. Если в заданном районе не окажется «мессеров», мы тоже будем штурмовать наземные цели.

Над передним краем штурмовики сделали горку и устремились в атаку. Видно, как на западной опушке леса заметались фашисты. Здесь у них стоят автомашины, бензоцистерны и полевые кухни. Воздушного прикрытия нет, — значит, можем штурмовать и мы. Выбрав цели, идем в атаку, град бомб и реактивных снарядов подкрепляем пулеметным дождем. На земле один за другим вспыхивают костры. Вскоре они сливаются в сплошное море огня. Горят автомашины и бензоцистерны, рвутся боеприпасы.

Очередной удар мы совместно со штурмовиками нанесли по западной окраине Воронежа. Нужно было разрушить кирпичные здания, превращенные противником в долговременные огневые точки. До самого вечера «илы» фугасками и реактивными снарядами уничтожали эти сооружения и засевших там гитлеровцев. Мы надежно прикрывали их с воздуха.

В этот день мы поработали особенно напряженно. Каждый из нас сделал по семь-восемь боевых вылетов. Усталость валила с ног. Стоило огромных усилий, чтобы не уснуть в самолете.

Наиболее удачным для нас, истребителей, оказался последний вылет. Встретив группу «юнкерсов», мы заставили их сбросить бомбы перед нашим передоим краем, по своей же пехоте.

Несмотря на сильный зенитный огонь противника, потерь у нас не было. Группа в полном составе пересекла линию фронта и взяла курс на свой аэродром. Солнце зашло. Штурмовиков, которые шли на бреющем, стало трудно различать на темном фоне земли.

Неожиданно самолет Простова, летевшего справа от меня, снизился метров до десяти, перевернулся через крыло и врезался в землю. Что случилось? Осколок снаряда повредил управление? А может, летчик был ранен? Я терялся в догадках, потрясенный гибелью товарища.

За время войны мне немало приходилось видеть смертей. Острота восприятия как-то притупилась. Но потеря Простова отозвалась в моем сердце резкой болью.

После посадки я доложил о случившемся. Никто не знал, почему погиб этот бесстрашный человек. И только во время ужина один из летчиков-штурмовиков помог раскрыть тайну. Оказывается, перед вылетом он попросил Простова выполнить вблизи своего самолета бочку. Возвращаясь с задания, Простое вспомнил об этом, снизился до бреющего и попытался выполнить фигуру. Но он не учел большого радиуса вращения истребителя вокруг продольной оси и задел крылом самолета за землю.