Когда летчики выполнили по одному полету в составе эскадрильи и полка, поступил приказ вылетать на фронт. Первую посадку сделали на рязанском аэродроме. Там и заночевали.

Эта ночь в Рязани запомнилась мне на всю жизнь. Едва мы улеглись спать, ко мне подошел Лавинский, сел на койку и вполголоса, чтобы не слышали остальные, заговорил о фронте, о том, что фашисты десятками сбивают «харрикейнов» и наши летчики гибнут не за понюх табаку.

 — Знаешь, Анатолий, — перешел он на шепот, — я вижу, ты дерешься неплохо. Давай оберегать друг друга. У нас с тобой больше шансов уцелеть. А этих, — он махнул рукой в сторону молодых летчиков, — все равно перебьют.

Услышав такие слова, я сначала растерялся: не верилось, что среди нас может оказаться трус и мерзавец.

 — Ты за кого меня принимаешь? — спросил я, опомнившись. — Значит, у тебя только одна забота: самому выжить. А на остальных наплевать — пусть гибнут?

Лавинский стал противен мне в эту минуту. Испугавшись, он зашептал:

 — Не кричи, ну что особенного я сказал? «Харрикейн» действительно не ахти какая машина, и надо помогать друг другу…

 — О твоем мерзком предложении я никому не скажу. Но помни: твои черные мысли теперь мне известны, — сказал я, еле сдерживаясь, чтобы не ударить его. — Знай: при малейшей твоей попытке увильнуть от боя я лично собью тебя.

Отвернувшись к стене, я натянул на голову одеяло. На душе было гадко. Перед глазами вставали открытые, светлые лица летчиков эскадрильи. Молодые и доверчивые, они спокойно спали, даже не догадываясь, что Лавинский может бросить их в бою…

Факелы в небе

На фронтовой аэродром мы прилетели рано утром. Местные жители помогали нам строить капониры — земляные укрытия для самолетов — и землянки для жилья. Мы спешили: приказ на боевой вылет мог поступить в любую минуту. К обеду работы были полностью завершены. Я собрал летчиков звена в землянке и стал изучать с ними район предстоящих боевых действий.

Наш полк вошел в состав Воронежского фронта. Передний край наземных войск проходил в основном по левому берегу Дона. На правом — в излучинах реки — мы удерживали лишь небольшие плацдармы.

 — Поскорее бы в дело, — говорит нетерпеливый и горячий Простов.

 — Будет дело, не волнуйся, за этим и прилетели, — отвечаю ему.

 — А как вы думаете, наше звено примет участие в первом боевом вылете? — спрашивает Заборовский. Молодым хотелось вступить в бой именно первыми.

Ждать пришлось недолго. Однажды меня вызвали на командный пункт.

 — Лавинский болен, эскадрилью поведете вы, — приказал командир полка.

 — Есть, вести эскадрилью!

Ответил я уверенно, а про себя подумал: справлюсь ли?

Мне еще не приходилось управлять эскадрильей в воздухе, а тут сразу — вести ее на боевое задание.

В подготовленности своего звена я был уверен, но два другие меня беспокоили. Да и как можно управлять действиями летчиков в воздухе, если на «харрикейнах» негодные радиостанции.

 — Чего задумался? Справишься, не бойся, — ободрил меня комиссар. — Все равно когда-нибудь придется вести эскадрилью. Без первого раза в любом деле не обойтись.

Посоветовавшись с командиром полка, комиссар Волков предложил созвать всех, кому предстояло лететь на задание. Когда люди собрались, он обратился к нам с небольшой напутственной речью:

 — Вам, товарищи, выпала честь открыть боевые действия нашей части. Многие из вас встретятся с врагом впервые. Но я уверен, что и бывалые летчики, и молодые с честью выполнят свой долг перед Родиной!

Потом выступил командир. Поставив боевую задачу, он с помощью фотопланшета и крупномасштабной карты подробно изложил план уничтожения фашистских бомбардировщиков на аэродроме Россошь. Было четко определено, какая эскадрилья прикрывает штурмовиков, кто подавляет зенитные средства.

Нашей группе приказали частью сил подавить зенитный огонь противника, а основной удар нанести по вражеским самолетам, сосредоточенным на северной окраине аэродрома. Изучив район цели по фотопланшету, я решил вести туда эскадрилью со стороны солнца и атаковать с бреющего полета.

Летчики, так долго ожидавшие встречи с врагом, находились в приподнятом настроении. В бою возможны, а часто и неизбежны потери, но никому не хотелось думать, что этот вылет может стать для него последним.

Раздалась команда: «По самолетам!» На ходу застегивая — шлемофоны, — мы побежали к машинам. В это время над аэродромом появились наши штурмовики. С командного пункта взвилась сигнальная ракета. Истребители звеньями пошли на взлет. Казалось, они связаны между собой невидимыми нитями. Наверное, с земли эта картина выглядела особенно внушительно и торжественно.

Штурмовики шли под нами, прижимаясь к земле. Мы прикрывали их от нападения «мессершмиттов».

На переднем крае было спокойно. Перелетев линию фронта, мы вскоре развернулись на юго-восток, в направлении вражеского аэродрома. Такой маневр обеспечивал нам внезапный выход на цель со стороны солнца.

Когда мы появились над аэродромом, там полным ходом шла подготовка самолетов к ночному вылету. На стоянках находилось много народу. Первый удар по цели обрушили штурмовики. Потом и истребители начали атаковать аэродром, поливая стоянки пулеметным огнем. Внизу вспыхнуло несколько самолетов, а через некоторое время вверх взметнулся огромный фонтан огня и дыма: взлетел на воздух бензосклад.

Зенитные батареи противника не успели сделать ни одного выстрела. Их огонь был подавлен в самом начале налета.

Увлекшись атаками наземных целей, мы не заметили, как к аэродрому подошли восемь «мессершмиттов». Выводя машину из пикирования, лейтенант Кудинов увидел прямо перед собой самолет с черными крестами и свастикой. Наш летчик немедленно нажал на гашетки пулеметов, и «мессер», вспыхнув, врезался в землю. Сержант Олейников — он находился в группе прикрытия — атакой сверху сбил еще одного фашиста.

Оставшиеся шесть «мессершмиттов» устремились к штурмовикам, но сразу же были встречены второй нашей эскадрильей. Сержантам Хмылову и Орловскому удалось сбить еще по одному самолету. Остальные гитлеровцы поспешили выйти из боя и скрылись.

Все наши летчики благополучно вернулись на свой аэродром. Настроение у них было приподнятое. Они наперебой рассказывали об атаках, о том, как падали и удирали гитлеровцы, как взорвался и горел бензосклад… Героями дня были, конечно, те, кому посчастливилось сбить самолеты противника.

Молодые летчики — молчаливый, коренастый Хмылов и высокий, худощавый Олейников — радовались больше всех. Вместе с ними ликовал и Заборовский: меткими очередями он уничтожил расчет зенитной пушки и поджег «юнкерса».

По данным партизан и воздушной разведки, мы четыре вражеских самолета сбили, а семнадцать уничтожили на земле. Фашисты потеряли около ста человек летного и технического состава.

Говорят, что победителей не судят. Но командир полка, скупо похвалив нас, очень подробно разобрал наши ошибки. Прежде всего он отметил, что мы были недостаточно осмотрительными в воздухе и несвоевременно заметили появление «мессершмиттов». Нам просто повезло. Самоуверенные фашисты послали против нас молодых летчиков. Они рассчитывали, что превосходство в скорости позволит им запросто разделаться с «харрикейнами». А вышло наоборот.

Из первых боев я сделал много для себя выводов. Мы действительно допустили ряд серьезных ошибок. Подавив огонь вражеских зениток, мы потом не обращали на них внимания. И если хотя бы одна из подавленных батарей ожила, нам не избежать бы потерь. В бою мне никак не удавалось собрать эскадрилью. Летчики действовали в основном в одиночку, не заботились о прикрытии друг друга.

Что ж, будем учиться на ошибках!

Впоследствии мы не раз обращались к опыту этого вылета и, прежде чем идти на новое боевое задание, разыгрывали несколько вариантов воздушного боя. Особое внимание уделяли быстрому сбору, перестроению, сохранению своего места в строю.