Поэтому он набрал в грудь воздуха, расслабился в кресле, закрыл глаза и вспомнил:
«А что до вас… минус пять баллов. Нет, минус десять баллов с Когтеврана за дерзость».
Холод пришёл медленно и неохотно. В последнее время Гарри нечасто обращался к своей тёмной стороне…
Он мысленно пробежался по всему памятному уроку зелий, и только тогда кровь застыла в жилах, а разум приблизился к знакомому состоянию смертоносной кристальной чёткости.
Затем Гарри подумал о дементоре.
Ответ был очевиден.
- Дементор нужен для отвлечения внимания, - холод ясно слышался в голосе Гарри, ведь именно этого Дамблдор хотел и ждал. - Большая, заметная угроза, но в конечном итоге прямолинейная и легко предотвратимая. Поэтому, пока всё ваше внимание будет приковано к дементору, настоящий замысел будет осуществляться в другом месте.
Дамблдор пристально посмотрел на Гарри и медленно кивнул:
- Да. И, кажется, я знаю, от чего профессор Квиррелл хочет отвлечь внимание, если он задумал недоброе… спасибо тебе, Гарри.
Дамблдор продолжал смотреть на Гарри с каким-то странным выражением в старческих глазах.
- Что? - с тенью недовольства бросил Гарри. Холод ещё не успел покинуть кровь.
- У меня есть ещё один вопрос к этому молодому человеку, - сказал директор. - Я давно им задаюсь, но понять так и не смог. Почему? - в его голосе послышалась затаённая боль. - Зачем кому-то умышленно делать себя чудовищем? Зачем творить зло просто ради зла? Почему Волдеморт?
* * *
Вжж, бзззт, тик; динь, паф, шлёп…
Гарри удивлённо уставился на директора.
- Мне-то откуда знать? Я что, должен каким-то волшебным образом понимать Тёмного Лорда просто потому, что я герой, или как?
- Да! - воскликнул Дамблдор. - Моим главным врагом был Гриндевальд, и уж его-то я понимал великолепно. Гриндевальд был моим тёмным отражением, волшебником, в которого я превратился бы, если бы поддался искушению поверить, что я хороший человек и потому всегда прав. «Ради высшего блага» - таков был его девиз; и он искренне в него верил, даже когда раздирал Европу, словно раненый зверь. И в конце концов я его победил. Но следом пришёл Волдеморт, вознамерившись разрушить в Британии всё, что я защитил. - В голосе и на лице Дамблдора ясно проступила боль. - Он совершал поступки, которые были хуже даже самых ужасных злодеяний Гриндевальда: ужас ради самого ужаса. Я принёс в жертву всё, только чтобы его сдержать, и до сих пор не знаю почему! Почему, Гарри? Почему он это делал? Он не мой предначертанный враг, а твой. Так что если у тебя есть хоть малейшая догадка, Гарри, умоляю, скажи! Почему?
Гарри опустил взгляд на свои руки. На самом деле он ещё не читал про Тёмного Лорда, и прямо сейчас у него не было никаких догадок. Но почему-то ему казалось, что такой ответ директора не удовлетворит.
- Может, слишком много тёмных ритуалов? Сначала он думал, что совершит только один, но при этом пожертвовал частью своей хорошей стороны, и в каждый следующий раз у него было всё меньше сомнений. Один ритуал следовал за другим, он попал в цикл с положительной обратной связью и в итоге стал до ужаса могущественным чудовищем…
- Нет! - голос Дамблдора дрожал, как от мучительной боли. - Я не могу в это поверить, Гарри! Должно быть что-то ещё!
Почему должно? - подумал Гарри, но не сказал вслух, потому что директор явно считал, что у вселенной есть сюжет, и что громадные трагедии не могут происходить при отсутствии столь же громадных, значимых причин.
- Прошу прощения, директор. Но мне Тёмный Лорд вовсе не кажется моим тёмным отражением, ну вот нисколечко. Я не вижу ничего заманчивого в том, чтобы прибить кожу семьи Йерми Уиббла к стене издательства.
- Ты совсем не можешь поделиться мудростью? - старый волшебник чуть ли не умолял.
Зло просто случается, - подумал Гарри, - и оно ничего не значит и ничему не учит, кроме разве что «не будь злодеем»? Тёмный Лорд скорее всего был просто эгоистичным подонком, который плевать хотел на то, что он кому-то причиняет боль, или дурнем, который совершал глупые банальные ошибки, которые росли как снежный ком. Никакой злой рок не стоит за болезнями мира; если бы Гитлера приняли, как он хотел, в архитектурное училище, вся история Европы могла бы пойти другой дорогой; если бы мы жили во вселенной, в которой ужасным вещам разрешено происходить только по веским причинам, они бы вообще никогда не происходили.
Но, очевидно, директор хотел услышать что-то совсем другое.
Старый волшебник всё ещё взирал на Гарри поверх неуклюжей конструкции, похожей на застывший выхлоп дыма, с болезненным отчаянием и ожиданием во взгляде древних глаз.
Ладно, вещать мудрёными словами не так уж сложно. Вообще-то это даже легче, чем говорить умными словами, потому что нет необходимости придумывать что-то неожиданное или излагать какие-нибудь новые догадки. Достаточно позволить механизму мозга, который отвечает за сопоставление похожих образцов, дополнить штамп и исторгнуть из себя запасённую ранее Глубокую Мудрость…
- Директор, - торжественно провозгласил Гарри, - я предпочитаю, чтобы обо мне не судили по моим врагам.
Каким-то образом, даже посреди всего шипения и тиканья, воцарилась тишина.
Получилось даже Глубже и Мудрее, чем Гарри планировал.
- Это звучит очень мудро, Гарри… - медленно произнёс директор. - Я бы хотел… чтобы обо мне судили по моим друзьям.
Горечь в его голосе только усилилась.
Гарри спешно порылся в голове в поиске ещё одной Глубокой Мудрости, которая бы смягчила неумышленный удар…
- А может быть, - тихо сказал он, - враг определяет гриффиндорца, друг определяет пуффендуйца, и цель определяет слизеринца. Я точно знаю, что всегда, в каждом поколении, учёного определяет загадка.
- На жестокую ношу ты обрекаешь мой факультет, Гарри, - боль из голоса директора никуда не ушла. - Теперь, когда ты это сказал, я вижу, что меня и впрямь во многом сформировали мои враги.
Гарри снова посмотрел на руки, лежавшие на коленях. Сейчас, похоже, лучше всего будет промолчать.
- Но ты всё-таки ответил на мой вопрос, - тихо, словно самому себе, пробормотал Дамблдор. - Я должен был догадаться, в чём ключик к душе слизеринца. Ради цели, всё ради своей цели; и её я знаю, но вот почему…
Некоторое время Дамблдор смотрел в пустоту, потом выпрямился, и его взгляд снова сфокусировался на Гарри.
- А ты, Гарри, называешь себя учёным? - в голосе директора проскользнула тень удивления с лёгкой примесью неодобрения.
- Вам не нравится наука? - устало уточнил Гарри. Он надеялся, что у Дамблдора более положительное отношение к этой стороне магловской жизни.
- Полагаю, для лишённых палочек она полезна, - нахмурился Дамблдор. - Но характеризовать себя этим термином мне кажется странным. Разве наука важнее любви? Доброты? Дружбы? Наука ли вызывает твою симпатию к Минерве МакГонагалл? Разве из-за науки ты заботишься о Гермионе Грейнджер? К науке ли ты обращаешься, пытаясь разбудить тепло в сердце Драко Малфоя?
Знаете, грустнее всего то, что вы, наверное, думаете, будто выдали только что какой-то невероятно мудрый и сногсшибательный аргумент.
А теперь как бы так составить возражение, чтобы оно тоже прозвучало невероятно мудро…
- Вы не когтевранец, - со спокойным достоинством вскинул голову Гарри, - и поэтому вам, возможно, не приходило на ум, что уважать истину и искать её каждый день своей жизни - тоже акт добродетели.
Директор вздёрнул бровь, а потом вздохнул.
- Откуда столько мудрости в столь юном возрасте? - с лёгкой грустью молвил старый волшебник. - Конечно, она тебе ещё пригодится.
Только для того, чтобы производить впечатление на древних волшебников, которые возомнили о себе невесть что, - подумал Гарри. Вообще-то доверчивость Дамблдора его немного разочаровала. Не то, чтобы Гарри солгал, но Дамблдор казался уж слишком поражённым способностью Гарри глубокомысленно выражаться, вместо того чтобы считать мудростью простую и доходчивую речь, как у Ричарда Фейнмана…