— И все санньяси достигают этой цели? — спросила я.

— Нет. Многие не выдерживают испытаний и возвращаются к мирской жизни. Иногда умирают.

Я вздрогнула. И перекрестилась.

— Скажите, а что влечет индусов в ашрам?

— Мокша — спасение.

— А могла бы я увидеть садху?

— Они живут отшельниками в скальных пещерах, — ответил монах.

Мне не терпелось увидеть садху. Усевшись с Раджем на коней, мы двинулись в сторону предгорий. Местность была холмистой. Между редкими деревьями мелькали большие потрескавшиеся скалы с множеством пещер.

Мы остановились. Лошадей оставили пастись, а сами направились искать садху.

Одного из них мы застали в нижней пещере. Я поразилась: каким изможденным и высушенным был этот отшельник — кожа да кости. И только глаза его были полны света.

Я попыталась заговорить с садху. Но он даже не взглянул на меня, не дрогнула ни одна его мышца, будто это был не человек, а видение.

Мне так и не удалось с ним поговорить. И мы с Ра-джем вернулись на ферму.

Глава 11

Наступило новое утро. Солнечные лучи раскаляли воздух. Я открыла глаза.

Гортанное пение, раздававшееся из-за окна, стук барабанов, звуки рожков сразу же дали знать о приближении какого-то праздника.

Щурясь от яркого света, я, глубоко вздохнув, вышла на веранду.

Радж принес мне завтрак.

— Доброе утро, миссис, — улыбнулся он.

— Доброе утро, Радж.

— Чем могу быть полезным?

Я рассматривала его смуглое, безупречное лицо индуса и наконец решилась спросить:

— Расскажи о своей жизни, Радж. Я так мало знаю о вашей стране и ее людях, а мне хотелось бы познакомиться с ними поближе.

Радж едва заметно улыбнулся:

— Вот моя жизнь, миссис, если вам это интересно. Я знал Рамана, спавшего под открытым небом, Белого Бизона, орудовавшего в схватках дубиной, потому что, как он говорил, «грешно проливать кровь», знал Ахтара, научившего меня подражать крику птиц. Он когда-то лежал умирающий в моем шалаше и выздоровел. Когда он выздоровел, он сказал, что отыскал тайник. Господь указал ему путь…

Радж умолк. Глаза его были полны восторга и благоговения.

— И это все? — с удивлением спросила я.

Радж наклонил голову:

— Это главное, миссис.

Затем, помолчав, он добавил:

— Я бы проводил вас, миссис Рочестер, на праздник упанаяны сына маханта храма Шивы, но у меня много обязанностей на ферме. Вам придется идти туда одной.

— Спасибо за приглашение, Радж. Я обязательно приду.

Радж низко поклонился, показывая этим, что он разговор закончил.

Не долго раздумывая, я отправилась к храму Шивы. У его дверей, украшенных гирляндами цветов, меня встретил сам махант храма вождь племени Шибу. Он приветствовал меня, прижав ладони ко лбу и низко поклонившись. Затем он провел меня на середину храма, где стояла большая бронзовая статуя коровы. У ее ног лежали круглые циновки, на которые Шибу пригласил меня присесть, а сам ушел.

Я стала разглядывать храм. Меня привлекла стоящая у дальней стены громадная бронзовая скульптура Шивы. Шива грациозно развел свои четыре руки, и словно оцепенел в танце. На его лбу, на месте третьего глаза, сверкал драгоценный камень. Талию обвивали три змеи, из раскрытых пастей которых высовывались раздвоенные языки.

Я долго всматривалась в Шиву. Он олицетворял вечную схватку между жизнью и смертью. Поэтому в нем как бы воплощались несколько богов. Он был и свирепым, грозным Рудром, и не знающим пощады Кали, но вместе с тем и милосердным Шанкаром, и защитником всех людей Пашупой.

Обо всем этом я узнала гораздо позже…

Я долго стояла и всматривалась в Шиву.

У подножья скульптуры был сооружен пандал, оплетенный цветами. Это было место для совершения обрядов. Держа в руках сосуды со священным маслом, у пандала собрались брахманы, пуррочиты, гуру. Зазвонили колокольчики и появился вождь Шибу со своим пятилетним сыном. Мальчика усадили на циновку у пандала. Он, словно кого-то благославляя, протянул руки. К нему подошел брахман и подрезал ножницами ногти на руках и на ногах, а волосы на голове остриг, оставив лишь небольшой пучок на макушке.

Брахманы умастили свои лбы священным маслом, пропели в честь Шивы гимн:

Затем мальчика вывели во двор храма. Я вышла следом.

Сверкала на солнце вода в реке. Вокруг росли высокие веерные пальмы. В их кронах резвились маленькие обезьяны. Одна из обезьянок прыгнула мальчику на плечо и дружески погладила пучок волос на его макушке.

Раздался звон колоколов, и брахманы стали читать очистительные мантры. Затем вождь Шибу разделся сам и, раздев мальчика, вошел с ним в пруд, чтобы совершить обряд очищения.

После этого все вернулись в храм. Другие священнослужители-индусы уселись на циновках напротив статуи Шивы и зажгли сандаловые палочки. Аромат распространился по всему храму.

Вождь, взяв с золотого подноса веревочку, сплетенную из трех ниток и обозначающую тримурти, запел гимн. Его пение сопровождалось приглушенным гулом барабанов и звоном колокольчиков. Затем он опоясал веревочкой талию мальчика. С этого момента он стал брахмагарием — учеником. Двенадцать лет ему предстояло изучать веды — священные книги индуизма. Затем вождь Шибу окурил мальчика ароматной амброй и увел.

Через минуту мальчик вернулся. Индусы стали складывать у его ног подарки.

После окончания обряда вождь Шибу пригласил меня на трапезу в другой храм.

Мы двигались медленно, в глубоком молчании, по пальмовой аллее. У дверей храма нас встретили индианки, одетые в белые сари. Они посвятили себя тримурти. Это были либо вдовы, либо те женщины, которые не могли рожать. Женщины надели на меня гирлянду цветов и проводили внутрь храма.

В одной из ниш на ковре были приготовлены угощения. На громадных серебряных подносах возвышались горы жевательной массы из ароматного сандалового крема и растертых листьев бетеля с сушеными орехами. В вазах красовались оранжевые апельсины, огромные плоды манго, ароматные финики и гроздья бананов.

Прямо напротив меня была статуя Шивы, сидящего в позе лотоса. Угрюмое, задумчивое лицо, губы сжаты, на шее ожерелье из черепов.

— Отчего у него такой суровый вид? — спросила я тихо у одной из индианок.

— Могучий Бог размышляет о быстро текущем времени и о смерти, миссис, — ответила она, сложив ладони.

Молча и сосредоточенно сидела я вместе со всеми. Тем временем женщины разложили на банановых листьях нейведию, любимое блюдо индусов, дали каждому по большому хрустальному бокалу хмельной соты и пригласили угощаться.

Я присмотрелась к окружавшим меня женщинам. В носу у них поблескивали золотые кольца, кольца сверкали также на пальцах рук. Волосы — гладко причесаны на пробор. Все женщины храма были на редкость красивы.

Когда я поела, одна из женщин предложила мне глиняную трубочку. Трубочка была набита какой-то травой, которую индусы очень любили. Я сделала несколько затяжек и впала в какое-то блаженное состояние.

Я услышала музыку, необыкновенную, божественную музыку. Нежная мелодия возводила на небо дневное светило, ее звучание как бы вовлекало в себя звездные хоры… Перед моими глазами сверкали во всем великолепии миллионы звезд…

Передо мной всходило и заходило солнце. Словно бестелесное облако, я парила в вышине, мои волосы развевались, как звездная пыль, как чуткое нежное пламя…

Я летела к звезде, озарявшей утро…

И видела, как внизу деревья окаймляли берег, их тени плавно поднимались по склонам гор, уходили в глубь побережья, а вода омывала прибрежную кромку песка… Мне казалось, что я проникла в самую суть, в сокровенный смысл бытия. «Беззвучная музыка космоса», — кто-то прошептал мне эти слова, улыбнувшись знакомой улыбкой. Бескорыстно-отрешенной, странно-трогательной, зябкой, ясной была эта улыбка, в ней была невыразимая тоска, порыв и призыв унестись навеки в несказанную глубокую даль небес…