— Я расскажу про себя, — сказал он. — Слушай. Сегодня мне хочется это рассказать. Я обманут. Я перенес великий обман. Это было давно. Я шел через Альпы. Десять дней мы пробирались через горные хребты: а затем поплыли по морю. Нас разнесло в щепки. Я долго лежал ничком поперек лодки…

Встать, размяться, предпринять что-нибудь у меня не было ни сил, ни желания… У меня начался бред… Я грезил горами и озерами… Трясся в лихорадке и для разнообразия негромко стонал…

Долгое время я голодал, задыхался и жаждал смерти.

Но однажды ночью я проснулся от грохота. Голубые молнии полосовали пространство. Меня вместе с остатками лодки швыряло то вверх к лучам, то вниз — в жуткие черные ямы…

Я разбил подбородок о край лодки, по шее текла кровь…

Настало утро. На краю неба, в беспрерывно мигающем свете небесных трещин неудержимо тянулись к далеким облакам птицы… Среди них метались тучи. Все смешалось… Я бредил. Бред изменил все.

Он вздрогнул и на мгновение закрыл лицо руками.

— Бесконечные толпы женщин со смуглой и темной кожей с поднятыми к небу руками стремились вверх; кипящая их масса касалась небес; с неба, из красных просветов меж туч, падали вниз нагие розовые и белые женщины… Озаренные клубки тел, сплетаясь и разрываясь, кружась вихрем или падая вниз, соединили в беспрерывном своем движении небо и воду…

Их рассеяла женщина с золотой кожей. Она легла причудливым облаком над далеким туманом.

Меня спасли рыбаки… Я был чуть жив, трясся и говорил глупости.

Я выздоровел, а потом сильно скучал… Те дни умирания в воде, в бреду, полном нежных огненных призраков, отравили меня.

То был прекрасный и страшный сон — великий обман…

Он замолчал, а я задумалась над его рассказом.

— Скажи… о чем ты говорил с Марком? — спросила я.

— Ни о чем, — ответил Джон, разглядывая темное небо.

— Эта женщина… с золотой кожей… она… есть у тебя?

Он молчал.

— Ты знал, что я пойду с тобой?

Но Джон будто бы не услышал моего голоса.

— Завтра будет сложный день, — наконец сказал он. — Может быть, тебе стоит поспать?

— А что произойдет завтра?

Он улыбнулся и пожал плечами:

— Понятия не имею.

Я положила голову ему на грудь и уснула.

Глава 23

Ночь торжествовала и ширилась, полная таинственных, замирающих звуков.

Проспав не больше двух часов, я открыла глаза. Звезды пронизывали черное пространство. Очертания земли терялись во мраке.

Джон нес меня на руках. Ноги его ступали в шуршащей, невидимой траве. Дул ровный спокойный ветер, изредка замирая. Все дышало теплом. Горы медленно выступали из темноты совсем близко от нас.

Еще несколько мгновений я не шевелилась.

Осторожно продвигаясь, шаг за шагом, стараясь не упасть, Джон обходил кочки и бугры.

Заросли поднимались навстречу неровными черными рядами. И, когда Джон приближался к ним, — медленно открывали узкие извилистые проходы, полные влажного воздуха.

Трава подымалась все выше, и ноги Джона ступали по ней с трудом.

— Джон, я могу идти сама, — сказала я.

Он улыбнулся и опустил меня на землю.

Я пошла за ним, и мне казалось, что я все еще сплю и во сне двигаюсь вперед — в полное тайн безмолвие. Бывшее раньше — вставало теперь длинным, бесконечным сном, и все вокруг — ночь, мрак, деревья и горы — казалось продолжением этого, одного и того же, вечного, то яркого, то смутного моего сна.

Ночь бесшумно двигалась в вышине.

Джон шел напряженный, он вслушивался. Мне казалось тогда, что смерти вообще нет и что я и Джон всегда будем жить и чувствовать себя, свое тело и свои мысли. Будет всходить и заходить солнце, леса обратятся в прах, исчезнут звери, птицы, рассыплются от времени горы, воды уйдут в землю, а я и Джон никогда не умрем и вечно будем видеть голубое небо, золото палящего солнца и слушать ночной мрак.

Где-то в стороне от нас затрещало, тонкий писк невидимой птицы раздался в гуще деревьев.

Джон шел через сгустившийся лес, под темными нависшими сводами ветвей… Впереди темной толпой выходили и расступались деревья. Раздавался то протяжный вой, то рев, то тревожный птичий крик.

Мы выбрались на поляну и остановились.

Теплое звездное небо подернулось светом зари. Трудно было сказать, где кончались горы и начиналось небо. Через несколько мгновений ярким алым факелом взошло огромное индийское солнце.

Сколько мы шли, я не помню. Усталость делала нас безмолвными. Но с течением времени мы становились ближе и чутче к дыханию друг друга…

Странные, великолепно разодетые птицы пролетали мимо; живое кольцо змеи, путаясь в траве, ускользало, заслышав шум наших шагов; звуки, напоминающие свист, отдаленный топот раздавались по сторонам, в таинственных горных пещерах, а мы внимали душой и сердцем этим звукам. И нашей молитвой была вся Вселенная.

Это был праздник жизни всех существ, праздник, полный очарования. Золотые локоны солнца, падая в лесную глушь, все расцвечивали красным, растягивались — это был признак близкого вечера.

— Дай-ка мне граммофон, — сказал Джон.

Он поставил коробку с пластинкой посредине лесной поляны и через несколько минут воздух наполнился божественной музыкой.

Мы с Джоном спрятались в густых зарослях. Осторожно раздвинув ветви, я увидела, как с деревьев, с разных концов поляны, сбежались и собрались вокруг странного предмета обезьяны. Их было около пятнадцати или даже больше.

Несколько минут обезьяны, будто зачарованные, слушали музыку, не двигаясь и не издавая никаких звуков. Затем одна из них подошла совсем близко… Маленькая коробка, по-видимому, притягивала ее сильнее, чем остальных.

— Посмотри на ее глаза, Джен, — шепнул Джон.

Я отвела в сторону ветку пальмы и увидела, что глаза обезьяны, слушавшей музыку, были полны блаженства. Когда внезапно тема сменилась и звуки, вылетающие из раструба, стали напряженней и громче, обезьяна, испытав острый прилив чувств, ударила лапой по таинственному предмету…

— Эге-гей! — закричал Джон, мигом выскочив из-за скрывавших нас ветвей. Он сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул.

Громко визжа, обезьяны убежали на деревья. Я вышла ему навстречу.

— Подумать только, — улыбнулся Джон. — Обезьяны… и Моцарт…

— Скажи, когда мы здесь все осмотрим, куда ты отправишься? — спросила я.

Джон неопределенно развел руками, словно пытаясь обхватить окружавший нас простор.

Я рассмеялась, настолько по-детски ответил он мне.

— Через неделю примерно нас будет трое… — сказал Джон. — Здесь есть один человек из Германии… Я думаю, это будет интересная прогулка… Я с Марком поеду на месяц, ну, может быть, на полтора…

Легкая грусть коснулась моего сердца.

— Зачем ты занимаешься этим, Джон? — спросила я.

— Я не знаю… Не знаю и не умею ничего другого, — сказал он.

Через несколько дней путешествия мы услышали доносившийся из глубины чащи странный рев. Спустя полчаса, мы оказались на каменистом берегу горной реки. Невдалеке был огромный водопад. Река перекатывалась через острый утес. Возле водопада мы с Джоном разглядели нескольких индусов.

— Подойдем ближе, — радостно сказал Джон.

Мы взобрались наверх и спустились по огромным валунам, затем перебрались через лужи между полосками песка. Подойдя ближе, я почувствовала, как водяная пыльца охлаждает мне лицо и руки.

Наконец мы оказались около индусов. Джон быстро объяснился с ними на их языке. Оказалось, что один из индусов (его звали Асгар) говорил по-английски. Я слабо улыбнулась, услышав английскую речь.

— Вы устали, — сказал индус. — Теперь вы должны здесь искупаться. Идите за мной.

Остальные индусы остались сидеть на берегу, а мы с Джоном, ведомые нашим новым знакомым, пошли через скалы вдоль озера, в которое низвергался водопад. Вскоре мы остановились возле сырой стены. Здесь брызги от водопада долетали до нас.

Джон взял меня за руку и мы пошли вдоль основания утеса. Вода лилась на нас все сильнее. Несколько раз мне казалось, что нас унесет прочь. Одной рукой я цеплялась за камни, другой держалась за руку Джона. С каждым шагом идти становилось труднее.