Гостиница «Дю Роне» неплоха, если вы прибыли по делам. Я принял душ, съел великолепно приготовленный обед в ресторанчике у озера, любуясь в окно на большой фонтан. Потом я сделал этакую пробежку в доказательство, что все еще тренируюсь для участия в «Трех Бенах».

На следующее утро я надел угольно-серый костюм, взял черный чемоданчик и отправился на такси отыскивать дом №14 по улице Шалли. Это было какое-то совершенно неподходящее место для избавления от отходов: никаких дымовых труб, никаких мусоросжигательных печей — просто слова: «Очистка отходов» на медной табличке среди прочих медных табличек у глянцевитой черной парадной двери неброского восемнадцатиэтажного здания. Я прошел сквозь эту дверь в позолоченный лифт, сработанный из сварочной стали.

На пятом этаже очень миленькая секретарша в коротком черном платье, на вид весьма дорогом, сладко улыбнулась мне и сообщила, что я, очевидно, и есть мистер Фрэзер. Я с удовольствием признал это. Она провела меня по коридору в кабинет, обшитый деревянными панелями, с большой вазой лилий на боковом столике. У мужчины, сидевшего за письменным столом, было приятное овальное лицо школьника, волосы песочного цвета и длинный нос. Он встал, лучезарно улыбаясь, и протянул мне руку.

— Боже всемогущий, — сказал он. — Да это же тот самый Гарри Фрэзер.

Я стоял там, улыбаясь милейшей улыбкой, которую, казалось, словно бы прикрепили ко мне навсегда.

— Джордж! — сказал я. — Как приятно тебя видеть.

— Садись. — Он повернулся к секретарше. — Гарри — гений. Помнишь, как я попал в неприятность с этой чертовой Тришей? Так вот, именно Гарри стащил ее с моего горба. — Его рука прочно, как гусеница, прилепилась к аппетитным ягодицам секретарши. — Гарри, а это Хэлен.

На смуглых пальцах Хэлен не было никаких колец. Она мягко облокотилась на Джорджа и послала мне улыбочку, которая была на восемьдесят процентов деловой, а на двадцать предназначена для удовольствия. Кроме того, она была на двадцать процентов менее деловой, чем большинство улыбок, которые мне до сих пор приходилось видеть в Женеве. Я улаживал развод Джорджа с его женой Тришей. Джордж жил в Уилтшире, недалеко от Суиндона, и работал в Лондоне агентом по продаже нефти, тогда как Триша, как выяснилось, одаривала своим расположением те слои общества Котсволдса, у которых принято иметь своих лошадей.

— Какого черта ты делаешь в Женеве? — спросил он. — Ты, должно быть, сошел с ума.

Я сел. Я не ожидал, что этой «Очисткой» может управлять некий мой клиент, который даже стал моим приятелем. Я соображал, многое ли следует ему сказать. И в результате этих соображений я сложил первые слова:

— Почему это я с ума сошел? Я просто наношу тебе визит. Как жителю Женевы.

— Это столица скуки в Европе, если не считать Цюриха, — сказал он. — Но хватит с меня Англии. Хотя бы на некоторое время. — Он нахмурился. Эта история с Тришей здорово его пришибла. — А ты отлично все тогда сработал.

— Избавление от отходов, — сказал я.

Он улыбнулся. Это была приятная, школьная улыбка.

— Не очень-то по-светски, да?

— Не очень.

— Здесь полно зеленых, — пожаловался он. — Меня просто тошнит от них. Держат свой йогурт в холодильниках. Слушают музыку из пластмассовой аппаратуры. А потом говорят, что нам запрещено отправлять отходы в мусоросжигательные печи, специально для этого и построенные.

Я кивнул и спросил:

— А с деньгами-то здесь все в порядке?

Он засмеялся:

— Должно быть, в порядке, если мне платят жалованье.

Джордж Хэйтер был практичный мужчина, кроме тех случаев, когда дело доходило до выбора жены. Способ лишить его рассудительности состоял в том, чтобы подкатиться к нему на равных.

— Джордж, — сказал я, — а ведь у тебя возникла одна проблема.

— У меня?

— Несколько недель назад ты принял партию химических отходов от компании «Бэч АГ» из Роттердама.

Он уставился на меня.

— "Бэч"? — переспросил он. — Это просто невозможно.

— Что невозможно?

— Да они мне полночи вчера трезвонили, — сказал он. — Какой-то парень к ним явился с крышкой от бочки.

— Это я.

— Чтоб меня разорвало! — Он тяжело качнул головой. — Мир и вправду тесен. А что делаешь ты, бегая повсюду с жестяными крышками?

— Просто интересуюсь, — сказал я. — Это, возможно, связано с иском о компенсации.

— О нет! — сказал Джордж, поднимая руки вверх, ладонями ко мне. — Избавь меня от этого. «Бэч» и без того достается. Эти вопящие предписания, этот «Гринпис» и Бог знает что еще! Что-то там объявилось на западном побережье Шотландии в перекрашенных бочках, и выглядит оно — кто-то им сообщил — в точности как один детергент «Бэч АГ».

— Я им и сообщил, — сказал я. — Мне надо выяснить, как оно туда попало.

Я положил перед ним записку, которую отстучал на пишущей машинке в гостинице. Там были напечатаны номера, обнаруженные мистером Смитом, когда он просвечивал рентгеном крышку от бочки.

— Ты, я полагаю, раньше видел такие номера. Код для отходов. Есть какие-нибудь идеи, как это могло случиться?

Пока он изучал эту бумажку, складки кожи под его челюстью стали глубже. Потом он отшлепал на клавишах компьютера какую-то цепочку цифр. С того места, где я сидел, к сожалению, не был виден экран.

— Пароль, — произнес он высоким монотонным голосом, собираясь проделать знакомую, судя по всему, процедуру. — Доброе утро, ребята. «Бэч». Есть. — Он повернулся ко мне. Черты школьника исчезли. Теперь по углам его рта пролегли морщины, а под глазами появились мешки. — Что тебе известно об этом бизнесе с отходами?

Я пожал плечами:

— Избавление от всякого дерьма ради приятных людей.

— Ладно, — сказал он. — Позволь мне объяснить. Я имею отношение к тем, кто избавляет от отходов. Но я только посредник. Кто-то, имеющий отходы, которые надлежит уничтожить, звонит мне. Я называю ему свою цену за то, чтобы избавить его от этого дерьма. Потом я нахожу кого-то, кто возьмется за такую работенку, и посылаю ему контракт. Так вот. Если существуют отходы, то, значит, существует масса возможностей от них избавиться. В былые времена было легко опрокинуть любое дерьмо в дренажную канаву. Но, правда, и тогда можно было нарваться на неприятности. А теперь ты избавляешься от дерьма либо посредством захоронения, либо сжигания в печи — в зависимости от того, какие это отходы. За кое-какую мерзость, вроде полихлорированных бифенилов, ты получаешь по расценкам от пятидесяти долларов до трех тысяч долларов за тонну. За три тысячи долларов ты достаешь чистую, имеющую патент мусоросжигательную печь. А за пятьдесят долларов ты находишь какого-нибудь парня, чтобы он увез все это морем, хоть в Африкую Он покажет тебе свидетельство с огромной печатью какой-нибудь страны Бонго-Бонго, что там, мол, теперь есть сверкающая новая фабрика по переработке отходов. А на самом деле он намеревается сделать вот что — вывалить это дерьмо прямо на побережье или спуститъ в какую-нибудь замечательную глубокую нору и убраться восвояси, пока люди там не покрылись пузырями. Но такого рода вещи теперь начинают вызывать скандалы. Не только от этих зеленых. Ну, ты знаешь... А «Бэч АГ» — это миленькая, аккуратненькая группка голландцев, которые хотят сохранить свою совесть чистой или, по всяком случае, свою репутацию хорошей. Поэтому я и организовал контракт с одной компанией под названием «Пиранези» — итальянская, не слишком дешевая, зато щепетильная. Очень щепетильная. Ну, я и организовал перевозку морем, и это дерьмо отправилось в мусоросжигательную печь... Дай мне подумать... Четыре недели назад. А у меня тут набралась бумажная работа. — Он похлопал по стопке бумаг у себя на столе. — Так что, полагаю, кто-то другой должен быстренько слетать в Шотландию. — Он засмеялся. — Но только не я и не «Бэч».

Ты должен понять, — продолжал Джордж. — Если у тебя завод, как у «Пиранези», то ты получаешь, быть может, десять тысяч бочек в неделю, что соответствует десяти тысячам долларов. Но это если ты не будешь повторно использовать бочки, в которых содержались отходы. Каждая порожняя бочка стоит доллар, десять тысяч порожних бочек «Пиранези» стоят десять тысяч долларов. Я предполагаю, что «Пиранези» продает свои бочки из-под отходов какому-то торговцу ломом, а тот подправляет их, ну, крышки и все прочее, а потом перепродает.