— Лезьте сюда, на борт.

Я поднялся на баржу по деревянной приставной лестнице. Перила казались на ощупь мягкими.

— Туг все сгнило, — сказал я Мэри.

— Сгнило, — согласилась она.

Мы двинулись по прогнившей палубе.

— Ступайте осторожно, — предупредила Мэри.

Она привела меня в кубрик. В нем было так же грязно и неуютно, как в отеле "Адельфи". Плитка, на которой стряпали, полка для посуды и большой диван с торчащими из него пружинами. Вот и вся обстановка. При свете парафиновой лампы я разглядел, что стены здесь тоже покрыты рисунками и надписями.

— Здесь, конечно, все не так, как на "Лисице", — сказала Мэри. Убогость обстановки, кажется, совсем не смущала ее. — Джонни собирается починить баржу.

Какой Джонни? Я молчал. Починить "Барбару Энн" было труднее, чем потушить лесной пожар.

— Выпьем, — предложила Мэри. Она достала с полки бутылку виски, два пластмассовых стаканчика и наполнила их. Потом подала мне мою долю выпивки и села на диван. Волосы рассыпались по плечам, лицо при свете лампы казалось серо-желтым. Она отхлебнула виски и спросила:

— Как вы меня нашли?

— Дин помог. Ты его видела? — Я сел рядом с ней.

— Последний раз — два дня назад. — Ее испуг прошел, появилась неловкость. Не обо всем она захочет со мной разговаривать.

— Как ты здесь оказалась?

— Джонни привел. Он, конечно, никогда не починит свою баржу. Но здесь спокойно. — Ее глаза тревожно метались. Они явно что-то скрывали, эти ирландские голубые глаза.

Я спросил:

— Тот эстонец... Дин сказал, что ты его знала.

— Леннарт. Его звали Леннарт Ребейн.

— Вы дружили?

Мэри тонкими пальцами убрала волосы за уши.

— Он хороший парень. Был хорошим парнем. Ему хотелось поговорить с кем-нибудь по душам. Мне тоже. В Амстердаме мы с ним ходили в кафе, в картинную галерею. Вот и все.

— Я не спрашиваю о ваших отношениях, — сказал я. — Ты знаешь, зачем он хотел видеть меня?

— Он был такой сумасшедший! Когда мы стояли в Амстердаме, он переплыл канал туда и обратно, чтобы достать мне цветы.

— Так что же было той ночью, когда он погиб?

— Он сказал, что хочет меня видеть. Хочет, чтобы мы вечером встретились.

— Понятно. А со мной он в тот вечер собирался поговорить?

— Он видел вас по телеку. Вы сделали фильм о Польше, да? Он хотел, чтобы все знали правду о России и Эстонии. Он говорил, что ему понравился ваш фильм. Он хотел рассказать вам об Эстонии, попросить, чтобы вы туда поехали. Так он говорил...

Я потер лоб рукой, пытаясь сосредоточиться.

— Почему ты убежала?

Теперь она смотрела на меня в упор. В ее глазах зажглись злые огоньки.

— Если бы вы отсидели шесть месяцев в тюрьме, вы бы тоже не торчали на "Лисице" и не ждали, когда придут полицейские.

Я подумал о Дине, сбежавшем от людей службы безопасности, о его развороченной комнате в "Адельфи". Я подумал о Пинсли, обыскавшем "Лисицу". Я подумал обо всех, кто искал Мэри.

— Враки! — отрезал я.

Мэри подскочила на диване так, будто я ее ударил.

— Что вы имеете в виду?

— Дина избили какие-то люди. Они что-то у него искали. Они искали и тебя. Что они хотят найти?

— Не знаю.

Я подвинулся ближе к ней.

— Послушай, есть важные люди, занимающие высокие посты. Они не будут играть в игрушки. Ты не можешь оставаться здесь вечно, пока эта развалина не сгниет.

Мэри посмотрела на меня сердито, что-то обдумывая.

Она видела перед собой человека, который был старше ее на пятнадцать лет. Человека, которого, надеюсь, уважала. Но она и сама пользовалась авторитетом на "Лисице". Она видела перед собой своего шкипера, которому доверяла, который не раз выручал ее из неприятных ситуаций и мог помочь снова.

— Он дал мне коробочку, — сказала она.

— Кто?

— Леннарт. Леннарт Ребейн.

Я напрягся. Во мне просыпался старый Билл Тиррелл с его журналистским инстинктом.

— Что в ней было?

— Я ее не открывала.

— Расскажи все сначала.

— Это было в Амстердаме. Он попросил, чтобы я помогла ему провезти в Англию эту коробочку. Он сказал, что, если она будет при нем, это грозит ему опасностью.

— И ты взяла?

Она кивнула.

— Где она?

— Я боялась оставлять ее у себя. Я сказала Дину, и он обещал надежно спрятать.

Люди из службы безопасности приходили к Дину, чтобы узнать, где скрывается Мэри. Они дотошно обыскали его берлогу.

— Кто-нибудь с тех пор приходил к тебе за ней?

Она отрицательно покачала головой.

— Никто не знает, где я.

— Кроме Дина?

— Кроме Дина.

— Значит, Леннарт Ребейн хотел в тот вечер поговорить со мной?

И взять эту коробочку? И встретиться с тобой?

Она кивала: да, да, да...

— А он не говорил тебе о том, что в ней? Хотя бы намеком?

— Он сказал — что-то очень важное. Вот и все.

— Наркотики?

Мэри отрицательно покачала головой:

— Нет. — Мэри была большим специалистом по наркотикам. — Она была небольшая. Меньше пачки сигарет, — продолжала она, — легкая. И потом, я ему сразу заявила, что не хочу связываться с наркотиками. Нет-нет, я уверена.

В голубых глазах накапливались слезы.

— Это какой-то кошмар. Дин сказал, что мне грозит страшная опасность. Я боюсь. Но я ничего не знаю. Совсем ничего.

— Пойдем в полицию, — предложил я.

Слезы полились ручьем.

— Они не сделают тебе ничего плохого.

— Ну да! Уж я-то их знаю!

— Я вскоре иду на "Лисице" в Финляндию. Пойдешь со мной?

Ее лицо осветилось улыбкой.

— Но сначала в полицию, — жестко сказал я. — Надо им все рассказать, как было. А потом на поезд — ив Бейсин.

— Хорошо, — согласилась она, опустив голову.

— Завтра утром. — Я протянул ей десять фунтов. — Возьмешь такси. Встретимся на вокзале.

Мэри встала и поцеловала меня в щеку.

— Спасибо, Билл.

Попрощавшись с Мэри, я вышел на полутемную грязную палубу, спустился с баржи и направился к пристани.

Кругом была кромешная тьма. Начался прилив, и вода плескалась вровень с пристанью. Я оглянулся назад. Небо расчистилось, и на нем засверкал тонкий серп месяца, по воде побежала мерцающая дорожка. Лампа в иллюминаторе "Барбары Энн" погасла. Должно быть, Мэри уже улеглась на свою неудобную постель, размышляя о погибшем эстонце и завтрашнем разговоре в полиции.

И о коробочке. Мне очень не нравилась вся эта история с коробочкой, полученной Мэри в Амстердаме от малознакомого эстонца. Ветер усиливался. Я почувствовал, что начинаю мерзнуть, и, застегнув куртку, поспешил туда, где оставил свой "Нортон".

Мотоцикла на месте не оказалось.

Я закрыл глаза и снова открыл. "Нортона" нет. Лунный свет поблескивал на стальном кольце и на оборванной цепи.

Тринадцать лет "нортон" служил мне верой и правдой. Я исходил десятки магазинов, отыскивая нужные запчасти, провел сотни часов, проверяя винтик за винтиком.

И какому-то идиоту в этой вонючей дыре стукнуло в голову угнать мой старый мотоцикл.

Ворота были открыты, возле них виднелась будка охранника. Я направился к ней, надеясь узнать что-нибудь о мотоцикле. Но будка оказалась пустой. Тогда я вернулся на пристань и пошел вдоль причала, всматриваясь в темные силуэты стоящих на приколе судов. Должны же тут быть какие-то люди! Кругом царила мертвая тишина. Лишь волны с шумом разбивались о камни причала и о корпуса кораблей.

Я крикнул. Подождал минуту. Никакого ответа. Мне пришло в голову, что охранники время от времени обходят территорию. Человек в форме мог вернуться в будку, пока я бродил по пристани. Мне все еще верилось, что пропажа "Нортона" — какое-то нелепое недоразумение. Я снова пошел к воротам. Прошло уже минут десять с тех пор, как я обнаружил пропажу мотоцикла. И за все это время ни единый звук не нарушил ночной тишины.

И вдруг я услышал треск мотоциклетного мотора. На фоне старых кораблей замелькал свет одинокой фары. Он приближался, становясь все ярче и ярче. И вдруг исчез. Очевидно, мотоцикл свернул куда-то в сторону. Но вот он вынырнул из-за какой-то постройки и помчался ко мне. Это был мой "Нортон". Я успел подумать, что мотоцикл обнаружила полиция и полицейский гонял по всей пристани в поисках его владельца. Но "Нортон" мчался прямо на меня, не сбавляя скорости. Гравий разлетался из-под колес, мотор оглушительно ревел.