Борис, чувствовавший себя отпускником, понял, что запахло жареным и ушел на балкон. Я ему: «Борис, надо действовать». А он: «Я уже в отпуске. За меня — Володя».
Этот Володя еще недавно был морским офицером и казался мне храбрым парнем. Собственно, он и привел меня сюда. Сейчас Володя сидел, насупившись. Думал. Я перебрался к нему поближе, толкнул локтем в бок: «Ну, давай, докажи, что ты мужчина». Он не отвечал, словно показывая, что и храбрым парням свойственно иногда размышлять, Застолье можно было считать законченным, началось совещание.
Афганец рассказал: да, действительно, на текстильной фабрике, где он работает инженером, числится дядя Каюма по прозвищу Гулям Кур. Дескать, по этой причине каюмовские бандиты и не нападают на рабочих фабрики, считая их в какой-то степени своими. Гулям, старый и вроде бы безобидный человек, но впрочем, кто его знает, что у него на самом деле за душой…
Сначала мы отработали вариант с арестом. Взять Гуляма, а Каюму направить письмо: Г. К- в обмен на родственника. Однако сразу возникли вопросы. Захочет ли Каюм выручать дядю? Кто арестует Гуляма? ХАД? Володя был категорически против: «Они его убьют сразу». Он предложил, чтобы Гуляма взяли активисты из отряда самообороны. Намеренно по-дилетантски, почти ласково. Ну, допустим, они его взяли. А где держать дядю? Городская тюрьма отпадала, она, как объяснил рыжеусый, не была надежным местом для такого специфического пленника. «Тогда ты сам выручай, — сказал Володя рыжеусому. — Сможешь разместить кадра?» «Смогу», — ответил тот не очень уверенно.
Я настаивал на том, что захват надо произвести сегодня. Обязательно сегодня! Нерасторопность уже много раз подводила нас. Люди Каюма все время делали свои ходы первыми. Мы отыгрывались. И не вполне удачно. Но за столом, напротив, раздавались голоса, мол, дело можно отложить на завтра, уже поздно и вот-вот стемнеет, а в темноте всякие отлучки из отеля запрещены. Тогда я решил прибегнуть к маленькому шантажу.
— Знаешь, Володя, тихо сказал я, — если ты не решишься, я пойду с этой информацией к соседям, а уж они, будь спокоен, не станут медлить. Соседями были «каскадовцы», их начальник жил через номер.
Мой расчет был безошибочен. Володя в упор уставился на меня.
— Ты подумай, я пока выйду покурить.
Я спокойно пошел в свою комнату, а через пять минут вернулся обратно уже готовый ехать на фабрику. Быстро темнело, и надо было спешить.
У меня созрел свой собственный план и — вот ведь удивительно — почти в том же направлении размышлял, оказывается, бывший моряк. Суть заключалась в следующем. Мы сейчас едем на фабрику тихо, без шума, без лишних людей. Находим дядю Каюма. На контакт с ним иду я и переводчик Фарук, больше никто. Я выдаю себя за брата Г. К., специально приехавшего из СССР, чтобы доставить домой тело погибшего. К властям якобы не обращаюсь, поиски веду сам и готов даже поторговаться с Каюмом. Я — родственник, и мне нужно только одно: найти и увезти на Родину останки погибшего. Где они захоронены, кто убийца — меня интересует только в той степени, чтобы найти Гену. Я должен убедить в этом Гуляма.
Возможно, наша идея была не самой лучшей и попахивала партизанщиной, но, так или иначе, этот вариант означал действие — то, чего нам не хватало в предыдущие дни.
Около восьми часов вечера мы выехали на фабрику: Володя, Фарук, инженер-афганец, два солдата (водитель и пулеметчик) и я. О своей поездке мы не стали сообщать никому, так как это наверняка вызвало бы возражения («Ехать на встречу с бандитами без хорошего прикрытия? Да еще так поздно? А кто будет отвечать?» — увы, мы то и дело слышали в эти дни подобные фразы. У нас так мало людей, которые хотели бы хоть за что-нибудь отвечать.)
Фабрика находилась километрах в десяти от города, по шоссе, ведущему в аэропорт. К ее воротам мы подъехали уже в сумерках. Сторож, увидев наш БТР, без вопросов проворно отворил ворота. Инженер, глядя в смотровые щели, показывал дорогу. Фабрика выглядела зловеще-безлюдной, с зияющими провалами выбитых окон. Со дня гератского мятежа она фактически не работала, хотя большинство рабочих и служащих продолжали регулярно получать зарплату.
Проехав через всю территорию, мы оказались на заднем дворе. Остановились у какой-то лачуги, из которой вышел старик. Фарук и я безоружными вылезли наружу. По-афгански, с большим количеством взаимных приветствий поздоровались. Фарук даже полез лобызаться — возможно, так проявлялось его волнение. Наконец, когда я уже стал волноваться — не забыл ли Фарук о цели нашего приезда? — он спросил, где найти Гуляма.
— Там, — махнул рукой старик, показав на противоположный конец двора. — И имейте в виду, что его зовут не просто Гулям, а Гулям Кур.
Мы пошли, и по дороге Фарук объяснил мне, что, по-видимому, дядя Каюма — одноглазый, так как Кур в переводе означает «кривой».
Там, куда нас направили, возле каких-то развалин на корточках сидели трое вооруженных допотопными ружьями людей — охрана фабрики.
— Вы слышали, что неподалеку отсюда недавно убили советского? — спросил Фарук после традиционного обмена приветствиями.
— Да, да, — дружно закивали афганцы. — Все об этом знают.
— Он — брат погибшего, — Фарук показал на меня. — Он ищет тело своего брата и рассчитывает на помощь Гуляма Кура. Где Гулям Кур?
Афганцы тут же бросились искать дядюшку, и вскоре он уже торопливо трусил нам навстречу. Гулям оказался очень худым и бедно одетым человеком лет пятидесяти, со впалыми щеками, морщинистым изможденным лицом и, действительно, без правого глаза. С большим почтением, я бы даже сказал подобострастно, он поздоровался с нами, обеими руками погладив наши ладони. Фарук и тут не удержался от трехкратного лобызания.
— Нам надо поговорить, — сказал он Гуляму. — Отойдем в сторонку.
Мы не спеша перешли к полузаброшенному бетонному строению посреди двора, уселись на каменных ступенях. Метрах в восьмидесяти от нас в сумерках угадывался молчаливый силуэт бэтээра. Мы знали, что там внутри наши товарищи прильнули сейчас к смотровым щелям, держа пальцы на спусковых крючках.
Времени оставалось мало, темнота была нашим врагом, поэтому я решительно перехватил инициативу у Фарука, который по обычаю хотел сначала затеять пустой разговор о здоровье, погоде, видах на урожай и дальних родственниках. В иной обстановке к таким зачинам относишься, как к чему-то неизбежному, но не теперь…
— Фарук, переводи, — довольно резко приказал я.
Он кивнул, с любовью глядя на старика. Этот Фарук, как я заметил, на всех смотрел преданно и с любовью.
— Вы дядя Каюма Туркона? — задав этот вопрос, я подумал, что сейчас он начнет активно отпираться, отнекиваться. Кто же захочет признать себя родственником известного убийцы?
— Да, да, — охотно закивал он головой. — Я его родной дядя.
— Того самого Каюма, который руководит поблизости группой вооруженных людей? — я старался выбирать выражения помягче.
— Да, да, — угодливо подтвердил одноглазый. — Он часто бывает в моем доме. Иногда остается ночевать.
(Мысленно я употребил несколько крепких выражений в адрес афганских сыщиков, для которых поймать или уничтожить Каюма казалось задачей почти фантастической — о реализации этой задачи говорилось столь же напыщенно и туманно, как о полной победе над всей контрреволюцией.)
— Нам бы хотелось кое-что выяснить у вас, — подгоняемый надвигающейся тьмой, я сделал следующий шаг. — Только просим говорить правду. Вы ведь настоящий мусульманин, а Коран не велит лгать.
Гулям Кур с жаром подтвердил, что да, конечно, он настоящий мусульманин, а советские люди — его самые большие друзья, и он клянется именем Аллаха говорить правду.
Фарук стал многословно и цветисто излагать кривому мою легенду. Я в это время с некоторым беспокойством осматривался вокруг: уже совсем стемнело, и проемы выбитых окон были особенно пугающими. Я подумал о том, что одному снайперу, даже не очень меткому, ничего не стоит в считанные секунды отправить нас на тот свет. А если у него окажется гранатомет, то и бэтээру не сдобровать.