«А я думаю, что вам, англичанам, и нам, Советскому Союзу, большую помощь оказывают Соединенные Штаты своей боевой техникой, автомобилями, продовольствием. Поэтому, чествуя Черчилля, я поднимаю тост и за президента Рузвельта. Честь ему и хвала!»

Американский посол А. Гарриман немедленно передал запись тоста Сталина в США. А американские газеты сопроводили его своим заголовком: «Сталин признает, что архитектором разгрома фашистской Германии являются США». Когда по возвращении в Москву И. В. Сталину показали эти газеты, по свидетельству очевидцев, он сказал: «Как же я допустил такую оплошность!»

Черчилль в своем тосте сказал:

– Маршал Сталин может быть поставлен в ряд с крупнейшими фигурами русской истории и заслуживает звания Сталин Великий.

Сталин тотчас же возразил:

– Легко быть великим лидером, если приходится иметь дело с такими людьми, как русские. Красная армия сражается героически, но русский народ и не потерпел бы иного поведения со стороны своих вооруженных сил. Даже люди не особенно храбрые, даже трусы становятся героями в России.

Вспоминая о Тегеранской конференции, советник президента США адмирал Уильям Леги писал:

«После окончания заседания мы заговорили между собой о Сталине. Большинство из нас до встречи с ним считали его бандитским главарем, [383] который пробился на высший пост в своем правительстве. Это впечатление было ошибочным. Мы сразу же поняли, что имеем дело с весьма умным человеком, который умел хорошо говорить и был намерен получить то, чего он хотел для России. Ни один профессиональный солдат или моряк не мог бы упрекнуть его за это. Подход маршала к нашим общим проблемам был прямым, благожелательным и учитывающим точки зрения двух его коллег – пока один из них не выдвигал какое–нибудь предложение, которое, по мнению Сталина, шло вразрез с советскими интересами. Тогда он мог быть бесцеремонно прямым, почти грубым» [46, с. 417].

Конференции и связанные с ними заботы отнимали у Сталина много времени. Однако он успевал и принимать решения, связанные с боевыми действиями Красной Армии. Например, во время Ялтинской конференции к нему в Юсуповский дворец, приезжали командующие войсками и армиями. Сталин беседовал с ними обычно в присутствии генерала Антонова, у которого всегда были карты с уже нанесенной обстановкой на фронте и с графическими изображениями будущих операций.

Дипломатическая деятельность Сталина, в частности его участие в конференциях глав правительств, высоко оценивалась рядом крупных политических деятелей западного мира. Так, Гопкинс об итогах конференции «большой тройки» в Ялте писал:

«Мы были абсолютно уверены в том, что одержали первую великую победу мира, и под словами «мы» я разумею всех нас, все цивилизованное человечество. Русские показали, что они могут поступать разумно и проницательно, и ни у президента, ни у кого–либо из нас не осталось никакого сомнения в том, что мы сможем ужиться с ними и вести совместные дела в обозримом будущем. Но я должен сказать еще об одном: никто из нас не мог предсказать, какие будут результаты, если что–нибудь случится со Сталиным. Мы были уверены в том, что можем рассчитывать на его разум, чувства и понимание, но мы совсем не распространяли свою уверенность на те обстоятельства и тех деятелей, которые находились за его спиной там, в Кремле» (цит. по: [214]).

В период гонений на Сталина при издании книги Шервуда (книга [384] появилась на русском языке в 1958 году) пошли на грубый подлог и в русский перевод включили лишь начальную половину его фразы до слов «в обозримом будущем» (Т. 2. С. 589). Нужно отдать должное Гопкинсу, он предугадал возможность крутого изменения политики Советского Союза в связи с уходом Сталина. Появление на вершине власти Хрущева подтвердило его предвидение. Грозная тень карибского кризиса тому свидетельство [42, с. 68–69].

Многое сделал для создания и консолидации антигитлеровской коалиции В. М. Молотов – заместитель предсовнаркома и нарком иностранных дел СССР. Он подготавливал и участвовал в конференциях министров иностранных дел СССР, США и Англии в Москве в 1941 году и в 1943 году. Совместно с главами «большой тройки» участвовал в 1943 году в работе Тегеранской и в 1945 году – Крымской и Берлинской конференций. Был на всех важнейших международных совещаниях и переговорах периода Второй мировой войны. Писатель Ф. И. Чуев спросил В. М. Молотова

«Первый послевоенный тост Сталина был – «За нашего Вячеслава»? В. М. Молотов ответил: «Этим он, видимо, хотел подчеркнуть роль нашей дипломатии в годы войны. Сталин сказал публично: «Выпьем за нашего Вячеслава». Я точно не запомнил, но смысл, что дипломатия иногда играет роль большую, чем одна или две армии, так, кажется, у него было, я тут точно не могу повторить, но в таком духе» [209, с. 63].

Важно мнение А. А. Громыко:

«При Сталине в партии и стране Молотов являлся фактически вторым по положению лицом. Конечно, принципиальную политику СССР во внешних делах определяло Политбюро во главе со Сталиным, мнение которого имело определяющее значение. Однако в решении конкретных вопросов отношений с другими странами многое зависело от Молотова. От него и возглавляемого им министерства исходило большинство наших предложений в международных делах. Это относится и к периоду войны, который мне особенно знаком, поскольку почти все наши важные внешнеполитические шаги так или иначе касались США как союзной державы» [62, кн. 2, с. 427].

Надо отметить, что в годы Отечественной войны большую дипломатическую работу проводили и наши крупные военачальники. [385] Достаточно сослаться на участие в Тегеранской конференции маршала К. Е. Ворошилова, в Крымской и Берлинской конференциях генерала армии А. И. Антонова.

Напряженной деятельностью в области внешней политики Сталину пришлось заниматься на протяжении всей войны. Важное место здесь занимала длительная и упорная борьба за открытие второго фронта в Европе, за более активное участие союзников во Второй мировой воине, за получение хотя бы минимальной помощи по ленд–лизу. Сталину приходилось почти повседневно решать сложные и деликатные проблемы, возникавшие в ходе войны в союзнических отношениях с правительствами Англии и США.

В своих мемуарах У. Черчилль свел все беседы с И. В. Сталиным во время второго приезда в Москву в 1944 году к эпизоду с пресловутым листком бумаги. На листке бумаги британский премьер набросал цифры процентного распределения советского и английского влияния. Он пишет, что во время встречи со Сталиным 9 октября заявил: «Давайте урегулируем наши дела на Балканах. Ваши армии находятся в Румынии и Болгарии. У нас есть там интересы, миссии и агенты. Не будем ссориться из–за пустяков. Что касается Англии и России, согласны ли вы на то, чтобы занимать преобладающее положение на 90 процентов в Румынии, на то, чтобы мы занимали преобладающее положение на 90 процентов в Греции и пополам – в Югославии?»

Пока это переводилось Черчилль взял пол–листа бумаги и написал:

Румыния:

Россия 90 %

Другие 10 %

Греция:

Великобритания (в согласии с США) 90 %

Россия 10 %

Югославия: 50–50 %

Венгрия: 50–50 %

Болгария:

Россия 75 %

Другие 25 % [386]

Черчилль пишет, что этот листок передал Сталину, который к этому времени уже выслушал перевод. Наступила небольшая пауза. Затем Сталин, взял синий карандаш и, поставив на листке большую птичку, вернул ему. «Для урегулирования всего этого вопроса, – отмечает Черчилль, – потребовалось не больше времени, чем нужно было для того, чтобы это написать» [207, Т. VI, с. 220].

«Давайте сожжем эту бумажку», – предложил Черчилль. «Нет, оставьте ее себе», – сказал Сталин.

На этом основании Черчилль утверждает, что Сталин якобы согласился с предложенной «процентной сделкой». Однако Сталин на подобное биполярное соотношение пойти не мог. Он был против усиления влияния Великобритании в балканских странах. Сталин придавал значение не «торгу» вокруг «процентов», а политике новых правительств этих стран после освобождения от гитлеровского ига, политике, создающей обстановку добрососедства и мира в этом важном и опасном социальными взрывами регионе Европы.