Канче был прав: эта пирамида выше, чем Кастильо Тулума. С ее вершины видно море, хотя до него больше двадцати миль. Пока я стоял здесь, в струе свежего ветерка, и жадно вглядывался в горизонт с высоты этих древних руин, откуда столетия назад жрецы майя окидывали взором свои владения, я совершенно забыл о сырых джунглях. Великолепие раскинувшейся вокруг обширной панорамы с избытком вознаграждало меня за все мучения нашего долгого пути. Отсюда, с вершины, джунгли казались усмиренными. Я подумал, что теперь они всегда будут у моих ног лишь маленьким препятствием к дальнейшему продвижению. Однако в тот же день, когда мне снова пришлось пройти двадцать миль, мысли эти немного потускнели.

Тщательно поискав на стенах рисунки или скульптуру, я спустился с пирамиды и увидел, что провожавший меня сюда индеец, счищает с себя какие-то комочки грязи. Я с ужасом сообразил, что это были клещи, бесконечное множество клещей, и что я сам весь сплошь покрыт этими крошечными серыми насекомыми, которые сыпались на мою одежду и тело с веток, где они сидели, можно сказать, всегда готовые к прыжку, стоило лишь чуть задеть ветку. Я стал поспешно стряхивать их с себя, пока они еще не впились мне в кожу. Впрочем, некоторые уже успели это сделать.

На свете существует немало старинных способов избавиться от клещей, но в то время я об этом еще не знал и безнадежно пытался вытаскивать клещей руками. Вскоре, однако, я должен был отказаться от такой процедуры, боясь, что у клещей поотрываются головки, которые, оставшись под кожей, могут вызвать нагноение.

Но я был слишком возбужден, чтобы много думать о клещах, и стал знаками просить индейца показать мне другие сооружения. Без особой охоты он повел меня дальше. Через сотню ярдов я снова стоял перед изумительным зрелищем. Среди густых зарослей поднимался огромный четырехугольный храм или дворец. И сверху, и с боков он был, как змеями, оплетен лианами и мощными корнями. Это большое, покрытое розовой штукатуркой здание стояло на высокой платформе. Пробираясь сквозь заросли, мы медленно обошли вокруг нее. С западной стороны сохранились остатки лестницы, ведущей к вершине платформы, где был возведен дворец с двумя большими круглыми колоннами, которые когда-то поддерживали обвалившуюся теперь крышу над главным входом. Сразу за входом располагались три небольшие комнаты, заваленные камнями. Одну из них заполнял огромный муравейник.

На стенах здания, которое я окрестил «розовым дворцом», не было никаких следов росписи, зато над входом, где притолока частично обвалилась, я увидел древнюю (может быть, тысячелетней давности) деревянную балку. Я знал, что открыто уже много таких бесценных деревянных притолок, по которым можно радиоуглеродным методом установить возраст постройки, и отломил небольшую щепку от узкой подгнившей балки.

Потрясенный размерами первых двух сооружений, я пытался узнать, нет ли тут других развалин. Мой проводник тем же путем повел меня обратно к поляне с тремя хижинами, пересек ее, выбрал еще одну тропинку и снова свернул с нее прямо в заросли. Вскоре он остановился и торжественно показал куда-то вверх, где я не увидел ничего, кроме листьев. Но через несколько шагов передо мной вдруг возникла пирамида, потом еще одна и еще. Всего их оказалось пять штук. Они стояли полукругом около маленького полуразрушенного прямоугольного храма, расположенного в центре.

От волнения я просто не знал, что делать. В моем мозгу проносились видения погребенных сокровищ, всяких ваз и нефритовых украшений. Но что я мог сделать один? Чтобы произвести археологическое исследование такого места, как это, нужны бесконечные часы терпеливых раскопок.

Видел ли кто-нибудь до меня развалины этого изумительного города? Позднее я узнал (я расскажу об этом в следующей главе), что тут побывала экспедиция, но среди буйной растительности джунглей им удалось отыскать только часть строений. Мне было совершенно ясно, что весь комплекс развалин заслуживает самого тщательного исследования и изучения.

Те постройки, что я уже видел, были больше тулумских. Я упросил индейца хоть немного расчистить пирамиды от зелени, чтобы можно было их сфотографировать, а сам помчался обратно к хижинам за новой пленкой. Канче ждал меня с нетерпением, он попросил не задерживаться, так как до Капечена идти еще далеко. Сам я пока о дороге даже не думал. Я старался объяснить Канче, какие тут необыкновенные постройки, и упрашивал его остаться. Но Канче об этом и слышать не хотел, ему надо было поскорее возвращаться в Тулум. Как я ни старался уговорить его, из этого ничего не вышло. Он предлагал мне на выбор — или остаться тут одному, или как можно скорее идти с ним до Капечена, где он договорится с друзьями, чтобы меня проводили дальше. Если бы я не чувствовал себя абсолютно беспомощным без Канче, моего единственного друга и единственного человека, который понимал мою речь, я бы, конечно, остался в Чунйашче. Но теперь у меня не было выбора. Однако я дал себе слово непременно вернуться сюда и обследовать этот фантастический город более основательно, а пока помчался обратно к пирамидам, чтобы сделать несколько последних снимков. Когда я вернулся, мы сразу же тронулись в путь.

Только три года спустя, после дальнейших исследований и чтения литературы, я понял, как огромен был Чунйашче и какое значение он имеет для археологов. При первом посещении я, конечно, не мог определить его размеров. Позднее я подсчитал, что всего там было сто восемь зданий или их остатков[19].

Здесь мне удалось найти идолов и множество храмов. По разнообразным признакам я определил, что это был важный торговый центр Кинтана-Роо. Точные размеры города не установлены еще до сих пор. Около четырех столетий Чунйашче был как бы затерянной столицей Восточного Юкатана. Спрятанная в глубине джунглей, неведомая внешнему миру, она была тайной индейцев Чан-Санта-Круса, которые раз в год приходили сюда к большим пирамидам по пути из Чумпома в Тулум, куда они несли священные кресты. Расположенный у большой внутренней лагуны, соединенной с морем проливами, Чунйашче был, несомненно, крупным торговым центром и важным портом древних майя. Его внутренние гавани представляли собой лучшее убежище для судов, чем даже сам Тулум, который, видимо, был в основном религиозным центром.

Мы с Канче шли теперь вдоль берегов лагуны, которую я видел с вершины пирамиды. Джунгли здесь были очень высокие. Кругом поднимались огромные деревья с гладкими стволами и мощными корнями, уходящими в пористую почву. Наши ноги вязли в липкой грязи, с каждым шагом идти становилось все труднее.

Мы направлялись к берегу моря, но, чтобы туда попасть, надо было обогнуть две обширные лагуны и болотистые берега пролива, соединяющего лагуну Чунйашче с морем. Точных карт у меня не было, вокруг я не видел никаких ориентиров, поэтому совершенно не разбирался в дороге. Мне оставалось только целиком положиться на Канче, надеясь, что он не заблудится.

Уже четыре часа шли мы по топям. Когда Канче поворачивал ко мне свою наклоненную под тяжестью груза голову, я видел, как по его щекам струится пот. Надо благодарить судьбу за то, что она послала мне этого доброго человека. Один со своей ношей я бы никогда не смог пройти по таким местам больше десяти миль.

Около шести часов вечера мы вышли к узкому полуострову между морем и внутренней лагуной. В начале этой узкой полоски земли, которая тянулась дальше к югу, находился Капечен, временное пристанище индейцев из Тулума. У них были такие же хижины без стен, как на мильпе Канче. Три индейца лежали в своих гамаках, вокруг бегало с полдюжины черноглазых ребятишек, а у огня хлопотали женщины. Когда мы подошли, сбежавшиеся дети с любопытством стали разглядывать нас, в то время как мужчины, поднявшись в гамаке, поздоровались с нами в обычной бесстрастной манере майя. Я был так утомлен, что сразу бросился в свободный гамак, а Канче, мой добрый Канче, вскрыл для меня кокосовый орех. Видимо, кто-нибудь из индейцев работал на кокале и после работы прихватил с собой несколько орехов. Тут, в Капечене, я наконец стал немного понимать, что такое привычка майя к одиночеству. Подолгу работая на своих мильпах среди джунглей, индейцы никогда не скучают ни о деревне, ни о доме.