При свете маленькой свечи, которая была у меня с собой, я принялся записывать в дневник события минувшего дня. За этот день я прошел, должно быть, не меньше двадцати пяти миль. Вокруг стояла тишина, и лишь временами до меня доносились голоса моих хозяев. Я представил себе, как на меня набрасываются и отнимают вещи. Тогда я еще не знал, что у индейцев существует неписанный закон гостеприимства. Если уж вы попали в их дом, никакой беды с вами не случится.
Так я и задремал с мыслью, что меня зарежут во сне. Около полуночи я вдруг проснулся. Вокруг меня была сплошная темь, и чья-то рука дергала мой гамак. От страха я вывалился из гамака и уже было схватился за нож, но в это время в темноте прозвучало по-испански:
— Вставай, идем в Танках.
Полусонный, я никак не мог сообразить, что происходит. На минуту все это показалось мне сном; мне даже представилось, что я уже умер, но тут ко мне приблизился огонек, и я разглядел человека, разбудившего меня. Это был хозяин Акумаля. Оказывается, Руфино вернулся вчера на свой кокаль за мулом, собираясь продолжать преследование грабителей, которых упустил утром. Из Акумаля он выехал ночью, в Шкасселе узнал, что я тут остановился, и вот теперь предлагал мне ехать с ним в Танках.
Все еще полусонный, я собрал свои мешки. Руфино укрепил их на спине маленького белого мула, а потом, к моему разочарованию, сам взобрался на мула, протянул мне керосиновый фонарь, велел взять узду и идти вперед. С фонарем в руках я шел среди ночи и, как Санчо Панса, вел за собой Дон-Кихота. Все в этой картине казалось мне явно не на месте. За пять долгих, изнурительных часов форсированного ночного марша мне, конечно, не могло не прийти в голову, что я со своим ростом в шесть футов и реденькой бороденкой должен был восседать верхом на муле, а круглолицый сеньор Руфино, без сомнения, мог бы стать отличным Санчо.
Я сразу почувствовал, насколько труднее идти по берегу и по джунглям ночью. Керосиновая лампа едва освещала землю, и, хотя вдоль берега тут была проложена тропинка, огибавшая скалистые участки, я все же спотыкался на каждом шагу. В призрачном свете лампы передо мной колыхались тени пальмовых листьев, и мне все время мерещилось, что из темноты на нас вот-вот набросятся тысячи диких животных и змей. Днем я уже отшагал целых двенадцать часов, почти не спал в Шкасселе и вот теперь валился с ног от усталости, почти засыпая на ходу. От всего долгого пути в памяти у меня остались только движущиеся тени пальм, бесконечный зеленый туннель, освещенный лампой, и темнота за пятном света, темнота, откуда вдруг появлялась голова мула, которому не раз случалось подталкивать меня сзади. Зато я очень хорошо помню, как после беспрерывного пятичасового пути, умирая от жажды, я наконец оказался на кокале. Из-за моря в пламенеющих красках зари начинало подыматься солнце. Было, наверное, часов пять утра. Наконец-то мы прибыли в Танках. За последние двадцать четыре часа я прошел целых сорок миль. На такой путь уходит обычно не меньше трех дней.
Теперь можно было вздохнуть свободно. Отсюда я рассчитывал продолжать свое путешествие морем и надеялся в скором времени быть в Белизе. Минувшие восемь дней, когда я вел жизнь кокалеро и открывал древние храмы майя, казались мне лишь короткой интермедией. Я уже мечтал о горячем кофе, напитках со льдом и о всех других маленьких удовольствиях, к чему в сущности сводится цивилизация. Однако очень скоро мне пришлось разочароваться.
После пустынного побережья и первобытной простоты Пуа местечко Танках с его каменным домом, двумя сараями под железной крышей и четырьмя пальмовыми хижинами, несомненно, казалось уже частицей цивилизации.
Когда мы появились в Танкахе, там еще спали, но яростный лай собак возвестил о нашем прибытии, и вскоре из каменного дома с плоской крышей вышел полуодетый сонный человек. Это был сеньор Хорхе Гонсалес, больше известный как дон Хорхе.
Руфино объяснил ему в двух словах причину своего прихода. Накануне вечером дон Хорхе и вправду видел троих бандитов, они просились работать на кокаль, но он им отказал наотрез. Когда дело с преступниками более или менее прояснилось и от погони решили отказаться, дон Хорхе с удивлением посмотрел на меня и спросил, что же я-то делаю тут, на побережье. Он перевидал немало иностранцев, прибывавших в Танках морем с Косумеля, но еще ни разу не видел, чтобы кто-нибудь приходил сюда по суше. Вероятно, я вызывал у него подозрения, пока не объяснил, какие у меня планы и почему я оказался на побережье.
Выслушав мой рассказ, дон Хорхе сердечно пригласил меня в свой дом и угостил горячим кофе. Это был высокий, стройный и довольно элегантный человек. Кокалем Танках он владел вместе со своими тремя братьями. К одному из братьев, по имени Пепе, у меня и было письмо от Альберто Руса. Каждый брат приезжал на это ранчо вместе с семьей и проводил тут по три месяца в год, присматривая за пальмовой плантацией и за приемным пунктом чикле, который они держали во время сезона сбора.
У дона Хорхе были скверные для меня новости. Раньше месяца никаких судов в Танкахе не будет. Всего лишь несколько дней назад сюда уже заходило судно с грузом и партией чиклеро, а то, которое придет через месяц, отправится потом на Косумель.
— Суда на Белиз тут никогда не останавливаются. Что поделать, придется вам ехать обратно на Косумель.
Это меня совсем не устраивало. Однако в то утро я был слишком утомлен, чтобы обдумывать свой следующий шаг. С разрешения дона Хорхе я повесил гамак в одном из его складов и сразу уснул.
Проснулся я к полудню. За стенами темного помещения, где я спал, вовсю палило солнце. Выбираясь из гамака, я с ужасом увидел, что ноги у меня невероятно распухли, стали огромные, как корабли. С трудом удалось мне доковылять до каменного дома, где жил дон Хорхе с семьей. Увидав мои ноги, сеньора Гонсалес принесла какую-то мазь. Опухоль от нее скоро опала, ноги приняли нормальные размеры, однако они были все в ссадинах и порезах, а в тех местах, где проходили толстые ремни сандалий, сильно растерты.
После скромного завтрака, который показался мне просто роскошным пиром в сравнении с моим недавним меню из черепашьих яиц, я принялся вместе с доном Хорхе обсуждать создавшееся положение. Как я уже узнал, рассчитывать на пароход раньше месяца не приходилось, а маленький аэродром около Танкаха сейчас не действовал из-за приближающегося сезона дождей. Дон Хорхе предложил связаться по радио с Меридой, чтобы оттуда обо мне дали, знать на Косумель. С острова могут выслать судно, хотя это будет стоить недешево. Однако дон Хорхе предупредил, что затея эта не совсем надежна, так как с началом сезона дождей ни одно судно не рискнет пройти через проход в рифах. Иногда проход бывает недоступен по нескольку месяцев подряд. В общем обнадежил меня, нечего сказать!
Но что еще можно было придумать? Придется запастись терпением и ждать, если только дон Хорхе согласится оказывать мне гостеприимство целый месяц, а может, и больше. Но ведь, если даже с Косумеля за мной пришлют суденышко, мне все равно потом как-то надо добираться до Белиза. Или же сразу признать свое поражение и вернуться в Мериду.
Вечером, лежа в гамаке, я перебирал в уме события недавних дней и прикидывал примерный план на будущее. Мне не хотелось признавать себя побежденным, я должен попасть в Белиз во что бы то ни стало. Да, дело решенное! Я отправлюсь туда пешком.
На следующее утро, когда я сообщил о своем решении дону Хорхе, он ответил, что я просто сошел с ума.
— Можешь ты понять, — сказал он, — что до Белиза больше двухсот миль? Ни одной тропинки, ни одного населенного пункта.
— А Вигия-Чико? — спросил я, показывая на своей карте маленький порт в глубине залива Асенсьон.
Дон Хорхе ответил, что Вигия-Чико вместе с несколькими кокалями, расположенными к югу от Танкаха, начисто сметены ураганом Жанет. Да и раньше это была всего лишь маленькая, заброшенная в глуши станция узкоколейки с тремя хижинами. Железная дорога, по которой мулы возили вагонетки, тоже исчезла уже много лет назад. Теперь я видел, что моя карта не только не была точной, но и устарела на полсотни лет. Такие пункты, как Пуэрто-Мадеро, на самом деле никогда не существовали, а город Чан-Санта-Крус был разрушен индейцами еще в 1915 году.