Мое появление слегка удивило молодого индейца, дремавшего в гамаке между двумя кокосовыми пальмами. Это был Мигель. Я объяснил ему, что пришел из Пуа взглянуть на развалины. Мигель оказался статным мужчиной не старше тридцати лет, с очень приятными чертами лица. Он сразу же завоевал мое расположение, и в скором времени, несмотря на все различие между нами, мы уже весело обменивались шутками. Первым поводом к шутке были наши имена. Когда выяснилось, что имена у нас одинаковые, Мигель очень долго смеялся и хлопал меня по плечу. Потом он рассказал мне, что был когда-то чиклеро, но впоследствии оставил эту нелегкую жизнь и поселился на побережье. Меня удивило, как такой молодой человек может жить в полном одиночестве. Только позже я узнал, что в какой-то случайной драке Мигель убил человека и теперь, как и многие другие чиклеро, предпочитал жить в безлюдном месте. Но тогда, к счастью, я этого еще не знал и спросил Мигеля, не тяготит ли его одинокая жизнь. Нет, не тяготит. Когда уж очень одолевает одиночество, он ходит в гости на кокаль Пуа. Меня восхищало отношение обитателей кокалей к одиночеству и та простота, с какой они отказывались от общества. Мигеля одинокая жизнь сделала немножечко философом. Он говорил мало, но интересно, меня удивил запас его знаний и тонкий ум.

В первый раз я встретился с чиклеро, и вот он оказался совсем не страшным. Как все чиклеро или, я бы сказал, как почти все люди, ведущие независимую жизнь, полную опасностей, Мигель был очень неглупым человеком. По умственным способностям он, конечно, превосходил любого крестьянина или даже банковского служащего, которым в их борьбе за существование не требуется особых умственных усилий.

Мигель повел меня в монте показать развалины милях в двух от берега. Когда-то сюда приезжали с Косумеля американские археологи. Если бы они прошли пешком вдоль побережья, то, несомненно, наткнулись бы на Пуэрто-Чиле и Пуа. Как ни странно, в Кинтана-Роо до сих пор никто не проникал по суше. По крайней мере об этом не было сообщений, да и обитатели кокалей не припомнят такого случая. Ко всем развалинам Кинтана-Роо подъезжали только на судах. Их и открыли потому, что они были видны с моря.

Я вернулся в Пуа уже в сумерки. «Лидии» все еще не было. Меня это начинало беспокоить не на шутку. Я пробыл на маленьком кокале целых пять дней и, несмотря на все интересные события и волнующие находки, вовсе не собирался оставаться там вечно. Продукты кончились, и, кроме того, я хотел к сроку поспеть в Британский Гондурас.

Хотя я и сам понимал, как бессмысленно оставаться в Пуа, все же для меня было полной неожиданностью, что сеньор Месос думает то же самое. На следующее утро, как только я проснулся, он пришел в хижину и прямо заявил, что мне нельзя тут оставаться.

— У нас нет еды, а «Лидия» не вернулась. Тебе надо уходить пешком.

Я не верил собственным ушам и пытался возражать. Это просто немыслимо, объяснял я сеньору Месосу, ведь он же сам говорил, что до Тулума нет троп, а идти надо тридцать пять миль. Я обязательно собьюсь с дороги.

— Если уж надо уходить, — сказал я наконец, — пусть меня проводит кто-нибудь из ваших сыновей.

Послать со мной сына сеньор Месос наотрез отказался. Я не мог понять, что это на него нашло, и с минуту был в полной растерянности. Пытаясь выяснить, в чем дело, я обратился к сеньоре Месос, но и от нее услышал то же самое. Лодка не вернулась, в Пуа мало еды, надо уходить пешком. Если я и внес свою долю в общий котел, так меня же здесь кормили. В заключение сеньора Месос посоветовала обратиться за помощью к Мигелю из Ака, он знает побережье лучше, чем они.

Разубедить их было невозможно. В полном отчаянии я направился к хижине, где висел мой гамак, чтобы обдумать создавшееся положение. Сначала все это казалось мне просто безумием. Разве я смогу дойти до Тулума в своих сандалиях? Мне уже по опыту было известно, какая тут трудная дорога. Да и где я сумею достать воды? Ведь идти надо не меньше трех дней. Однако больше, чем вода, меня беспокоили змеи и возможность заблудиться. Я уже раньше заметил, что во многих местах к морю подступают непроходимые болотистые заросли. Если я попытаюсь обогнуть их через джунгли, я обязательно собьюсь с дороги. А мой хенекеновый мешок и голубая сумка? Разве я смогу тащить их целых тридцать пять миль по тропической жаре? Что же касается встречи со страшными чиклеро, то я старался об этом просто не думать. Единственная надежда была на Мигеля. Только бы он согласился проводить меня! Мигеля я почти не знал и все же почему-то был уверен, что он мне поможет.

Несмотря на требования сеньора Месоса, я решил остаться в Пуа еще на день. Если за это время ничего и не произойдет, я по крайней мере сумею отдохнуть перед дорогой.

Проснувшись на другое утро, я увидел, что сеньор Месос разговаривает с какими-то двумя мужчинами. Раньше я их здесь ни разу не видел. Откуда они взялись и зачем пришли? Все мне казалось подозрительным, и я даже пожалел, что не ушел вчера, не дожидаясь неприятных сюрпризов.

Один из мужчин оказался братом сеньора Месоса. У него был маленький кокаль Чуньююн в пяти милях к северу от лагуны Йочак. Второй — его работником, жившим с ним на кокале. Очевидно, они просто пришли навестить своего соседа. Я почувствовал себя увереннее, когда узнал, что один из них хорошо говорит по-испански. Я объяснил им, что хочу добраться до Белиза. Из Пуа я рассчитывал доехать на «Лидии» до местечка Танках, а уже оттуда — в Белиз.

По их виду было ясно, что они не поверили ни единому моему слову. И тогда впервые за все время я вдруг догадался, что вызываю у сеньора и сеньоры Месос, может быть, больше опасений, чем они у меня. Ведь семья живет совсем уединенно, рядом с джунглями, где скрываются опасные бандиты, поэтому нет ничего удивительного, что они сомневаются в моих истинных намерениях. К тому же я явился к ним, как чиклеро, без продуктов, только с парой сандалий, повсюду совал свой нос и проявлял неестественный интерес к священным постройкам карликов. А моя бороденка и грязная одежда? Ну конечно, я не мог не вызывать подозрений.

Сообразив все это, я пустился в длинные и путаные объяснения. Я не бандит, не чиклеро, а просто путешественник, мне надо сфотографировать руины, так как это очень важно для некоторых людей в Мехико. Однако вскоре я понял, что мои слушатели не имеют ни малейшего представления о фотографии. Что же касается моих разглагольствований о важности для Мехико разрушенных построек маленьких человечков, то это навлекло на меня еще больше подозрений.

Выручило меня появление на берегу какого-то мужчины. Он приближался к Пуа с южной стороны. С радостью я узнал в нем Мигеля. Очевидно, этот день был специально назначен для визитов. Мигель приветливо поздоровался со мной. Должно быть, он тоже рад был встрече. Я тут же объяснил ему, что нуждаюсь в его помощи, так как мне надо уходить из Пуа и добираться пешком до Тулума. Не может ли он проводить меня и поднести вещи? Мигель вовсе не был в восторге от такого предложения. Он стал объяснять, почему не сможет пойти со мной. Я перебил его, предлагая деньги, но это не произвело на него абсолютно никакого впечатления.

— Очень трудная дорога, — пояснил Мигель. — Пура пьедра (одни камни) и еще калета Ялкоу. Ее надо обходить через монте.

В конце концов Мигель все же согласился проводить меня.

— Я доведу тебя до кокаля Акумаль, — сказал он. — А там ты найдешь еще кого-нибудь, кто проводит тебя дальше.

Мы договорились, что, возвращаясь сегодня вечером в Ак, Мигель прихватит мой большой мешок, а я приду туда завтра утром с одной сумкой. Потом он поведет меня через джунгли, в обход лагуны, к следующему кокалю. А дальше — как повезет.

Четверо мужчин вели оживленную беседу на языке майя, обмениваясь новостями. Язык этот, с которым я уже был немного знаком, почти всегда звучит очень мягко и вполне соответствует сдержанности индейцев майя. Речь их постоянно сопровождается жестами, однако это не драматическая жестикуляция итальянцев (или других европейцев), а очень спокойные, мягкие движения. В основном движутся только кисти рук, обращенные к собеседнику ладонью. Удивительные жесты, удивительный язык, единственное прямое наследие времен, когда майя были властителями Кинтана-Роо. Современный Юкатан во многом мог бы позавидовать древним майя.