Нагнувшись ко мне, Ламбертсон спросил шепотом:

— Как идут дела?

Я делал пометки карандашом:

— Шесть против, четыре — за.

— Хм-м, — протянул Ламбертсон.

— Вантри — Дазель?

— За.

Дорна рассчитывала, что он проголосует иначе.

— Фаррант — Шейн?

— Против.

Мнение преемника старого лорда Фарранта для всех было загадкой. Урон, понесенный партией Дорна, был восполнен.

— Нивен — Тоул?

— Против.

Еще один сторонник Моры перешел в ряды его противников. Не потому ли, что лорд Мора угрожал передать угольные рудники Нивена в ведение государства?

— Броум — Бордерни?

— Против.

Новая потеря в стране Моры.

— Дин — Дрелин?

— Против.

Насчет него Дорна не ошиблась!

— Десять против пяти отклонили Договор, — шепнул я Ламбертсону.

— Скверно, — ответил тот, впрочем, кажется, не особо озабоченный.

— Герн — Фарнт?

— Против.

И снова лорд провинции, богатой углем, изменил решение.

— Карран — Бенн?

— За.

Лорд Каррана и прежде голосовал так.

— Мильтейн — Мора?

— За!

— Сторн — Айрд?

— Против.

Этого ответа от него ждали.

— Виндер — Марринер?

— Против.

Лорд Марринер был тверд в своем решении.

Все лорды проголосовали; тринадцать высказались против, семь — за Договор. Не считая короля, еще четырех голосов не хватало для его окончательного отклонения, и трое из начальников флота твердо держали сторону Дорнов. Я начал было объяснять ситуацию Ламбертсону, но Тор прервал чтение списка.

— На протяжении многих лет, — сказал он, — глава государства приобретал право голоса лишь в случае равенства голосов либо когда он считал то или иное решение явным благом для страны; но никто не может отрицать его права голосовать как рядового члена Совета. И пусть мой голос признают недействительным, сегодня я намерен отдать его одной из сторон.

— Что он сказал? — шепотом поинтересовался Ламбертсон.

Я объяснил.

— Это не парламентские методы, — ответил посол, подавив смешок.

— Против!

— Значит, «нет»? — спросил Ламбертсон.

— «Нет», — подтвердил я. — Теперь Договору точно не пройти.

— Вы уверены?

— Да.

— Что ж, мы этого ждали.

Итак, похоже, все этого и вправду ждали, кроме Джона Ланга, которому дипломаты не доверяли, поскольку он уже не принадлежал к их числу, а островитяне — потому что он был для них иностранцем?

Это открытие немало меня изумило.

— Маршал Бодвин?

— Против.

— Верховный судья Белтон?

— Против.

— Адмирал Фаррант?

— Против.

Большинство, необходимое для отклонения Договора, было набрано. Некий звук, вроде вздоха, пронесся по залу, сначала по рядам, где сидели островитяне, затем — среди дипломатов. Лица моих самых дорогих друзей — Дорна, Дорны и лорда Файна — сияли. Наттана вновь сидела с высоко поднятой головой, лорд Хис понуро сгорбился на своем месте и был бледен как полотно.

Перед глазами у меня стоял туман, я чувствовал огромное облегчение, хотя именно оно, как ни странно, не давало расслабиться окончательно. И все же я довел свой список результатов до конца.

Двадцать три голоса — против, одиннадцать — за.

Бывает, что человек, проснувшись, думает, что ночь еще глубока, а ему не уснуть, но свет зари уже брезжит сквозь ставни. Так случилось со мной. Я и не подозревал, что принимаю происходящее так близко к сердцу и что буду или могу быть так доволен.

Дорн о чем-то говорил своему деду. Внешне они держались спокойно, но лица их светились. Наттана стояла за креслом отца, свет упал ей в глаза, и они вспыхнули. Наверное, то были слезы. Дорна выглядела усталой, исстрадавшейся, под глазами легли тени.

— Итак, Договор не принят? — шепотом осведомился Ламбертсон.

— Да, две трети проголосовали против.

— Какая глупость! Впрочем, ничего удивительного.

Тор оглашал окончательные результаты голосования. При этом он не сводил глаз с графа фон Биббербаха, чье лицо и лысина побагровели.

— Лишние хлопоты для нас, — заметил Ламбертсон, как бы обращаясь сам к себе, а затем, повернувшись ко мне, спросил: — А что там насчет того, чтобы поставить вопрос на всенародное голосование?

— Шансов никаких, вы все равно проиграете.

— Но мы выиграем время.

— Для чего?

Посол значительно взглянул на меня и ответил не сразу.

— Полагаю, ваших друзей Дорнов можно поздравить, — сказал он наконец. — Они повели себя умно. Откуда им известны такие подробности о жизни за границей?

— Молодой Дорн четыре года проучился в Гарварде.

Посол вскинул брови; я понял его намек, но не придал ему значения. Если я и рассказывал Дорнам все, что знаю и думаю о жизни за пределами Островитянии, — кого я этим предал? Но общество Ламбертсона стало мне неприятно.

— Каковы ваши пожелания, Мора? — спросил Тор.

Лорд Мора поднялся.

— Если того желает Совет — я оставлю свой пост.

— Вы хотите голосования?

Лорд Мора взглянул на своих сторонников.

— Видимо, в этом нет необходимости.

— Может быть, этот пост займет Дорн?

Дорн кивнул, не вставая.

— Кто-нибудь настаивает на голосовании?

Зал безмолвствовал.

— Правительство пало, — шепнул я Ламбертсону. — Премьером назначен лорд Дорн.

— Прытко! Море следовало остаться еще на какой-то срок. Мы должны порвать отношения с вашим другом.

— Это вы тоже предвидели?

— Да, но по крайней мере некоторое время спустя…

— Каковы ваши пожелания, Дорн? — спросил Тор.

— Договор отвергнут, — сказал лорд Дорн, вставая. — Все старые законы остаются в силе. Пребывающие в Островитянии лица, кроме тех, кто подпадает под действие Сотого закона, не имеют права дольше оставаться у нас, поскольку после отклонения Договора они не смогут осуществлять в нашей стране намеченное ими. Но они здесь — с нашего согласия. Я стою за политику, по которой иностранцам должно предоставляться не более того, что предоставлялось ранее. На что бы они ни надеялись, надежды их были всего лишь надеждами, а не обещаниями, следовательно, и никаких претензий к нам с их стороны быть не может. Тем не менее мы предоставим всем иностранцам время закончить свои дела и отбыть без спешки.

Выражение невыносимой боли мелькнуло на лице лорда Моры.

Далее лорд Дорн предложил продлить пребывание в стране до трех месяцев представителям дипломатического корпуса и их семьям, а также лицам, имеющим паспорта, с учетом привилегий, предоставляемых им международным правом. Предложение было принято без оглашения списка.

Затем он заявил, что отныне Островитяния не связана никакими договорами ни с одной из иностранных держав.

— Мы полагаемся сами на себя, — сказал он.

После чего Совет разошелся до утра следующего дня.

Мгновенно в зале поднялся шум, и все пришло в движение. Граф фон Биббербах выступил вперед с намерением обратиться к лорду Море или лорду Дорну, но передумал.

Ламбертсон спрашивал, что именно сказал Дорн, и мне пришлось едва ли не кричать, чтобы он мог меня услышать.

Посол пробормотал что-то насчет того, что это оскорбительно.

Граф фон Биббербах, собиравший вокруг себя коллег, окликнул Ламбертсона.

— Я вам больше не нужен? — спросил я посла.

— Думаю, нет.

— Тогда до свидания.

Я пожал ему руку, надеясь, что вряд ли мы еще встретимся, и мы расстались.

Лорд Дорн, лорд Мора и мой друг стояли вместе и разговаривали. Тор с Дорной направились к двери за троном, через которую они вошли. Лицо Дорны было обращено к королю. Прежде чем выйти из зала, она оглянулась, и я, встав на цыпочки, помахал ей рукой, чтобы выразить свою радость и восхищение, хотя был не уверен, что она заметила меня в толпе.