— Но… мы еще не молились…
— Так нас в церковь и ведут, Ганта. Помолимся, а уж потом…
— Ой, скорей бы уж все случилось. Говорят, это быстро…
— Ага, быстро… когда тебя поджаривают!
— А, может, нас еще и помилуют? Ведь мы же ни в чем…
— Хватит болтать, дамы! — обернувшись, строго прикрикнул Андрей. — Давайте-ка к стене… Лезьте!
— Что… по этим веревочкам? Я не смогу.
— Тогда вас сожгут. Это больно.
— Делай, как тебе говорят, Элис!
— Но…
— Я вам помогу, дамы… Только держитесь покрепче.
С помощью Громова и маскогов все три колдуньи благополучно взобрались на галерею и зашагали вниз… шедший впереди всех Саланко остановился, прислушиваясь к голосам стражников, затем обернулся и махнул рукой:
— Пошли.
И вот уже улица! Слева — высокое, с фронтоном, крыльцо, справа — деревья. И ветер шумел листвой, и мигали звезды, а полная луна висела над головами беглецов, словно бы усмехаясь — бегите, бегите… а вдруг?
Позади, в коридоре, вдруг послышались шаги:
— Ну я же говорил — сквозняк! О! Так и знал, что дверь закрыть забыли.
Они перевели дух лишь на старом кладбище, среди могильных плит и колючих зарослей боярышника, чертополоха и крапивы.
— Спасибо, друг! — Громов обнял Саланко и похлопал его по плечу. — Если вдруг понадобится моя помощь…
— Не понадобится, — хладнокровно ответил молодой вождь. — Я сделаю свое дело сам. Не сомневайся, друг.
Одна из ведьм вдруг откинула капюшон — красивая, лет тридцати, женщина с черными как смоль волосами — и, подойдя к юному вожаку, взяла его за руку:
— Саланко! Как ты вырос, мальчик.
— Вы знаете меня? — юноша удивленно вскинул глаза.
— Я — Ганта, я знала твою мать, Синюю Тучку, а тебя… тебя помню лишь маленьким… — женщина обернулась к своим подругам по несчастью и повысила голос: — Вот что, девушки, — мы идем с этими людьми, в их племени нас никакой отец Джозеф не сыщет! Слышите, Андра, Элис?
Светало, и Громов шагнул вперед, подставив лицо под свет начинавшегося утра:
— Вы сделали правильный выбор, девушки!
— Можно подумать, он у нас был.
— Впрочем, одна их вас все же пойдет со мной — я так думаю… — подойдя к стоявшей позади всех «колдунье», Андрей сбросил с ее головы капюшон. — Что скажешь, милая Бьянка?
— Господи-и-и… — одними губами прошептала юная баронесса. — Я никогда не верила, что мертвецы возвращаются, но… Нет! Нет! Не может быть!
— Не может, — спокойно согласился молодой человек. — Ты права, милая, — мертвецы не возвращаются. Но я-то не мертвец…
С этим словами Андрей обнял девушку и, прижав к себе, крепко поцеловал в губы…
Ах, эти волосы, каштановые локоны, струящиеся по плечам водопадом, шелковая, тронутая золотистым загаром кожа, синие — как два океана — глаза. Эти чарующе-опасные очи затянули Андрея, словно трясина, и в этой трясине хотелось остаться навсегда.
— Милая моя, милая, — шептал Громов, нежно лаская любимую.
Гладил спинку и стройные бедра, ласкал языком грудь, обнимал, наслаждался — и не мог насладиться никак.
Все мысли обоих давно уже унеслись вверх, к самому небу, и лишь мерно скрипела кровать да слышались стоны — стоны радости, наслаждения и любви.
— Ах, милый, ты знаешь, я до сих пор не верю…
— Я тоже… Но давай уже об этом не будем, а? Лучше расскажи о себе. Как ты тогда спаслась, выбралась, как жила все это время? Как?
Бьянка рассказала все, хоть и нелегко ей было все вспоминать, вновь и вновь переживая ужасную весть о казни любимого. Из храма сектантов ее спасли иезуиты, давно уже мечтавшие разгромить опасную сатанинскую секту. Спасли, но… опасаясь преследований и мести сильных мира сего, Бьянка вынуждена была уехать в Америку, скрыться навсегда, изменив имя — тем более что после смерти Громова ничего в Каталонии ее не держало.
— Я помню, как тебя казнили… И видела твое тело — издалека, конечно — на виселице, в форте на горе Монтжуик. Господи-и-и-и… Если б все знать! А потом… потом я помогла этому мальчику, Жоакину как ты и просил… Он сбежал в Жирону, как мне кажется, вовремя…
— Значит, иезуиты…
— Дон Теодоро Саграна. Мы когда-то договорились с ним… и он не обманул, помог… А потом я узнала про твою смерть.
— И бежала, как могла, далеко… — вздохнул Громов. — И как ты здесь? Как жила? Что делала??
— Я вышла замуж, — тихо промолвила Бьянка. — Конечно же, без любви, но за хорошего человека. Фрэнк Тэлбот, так его звали. Капитан, рыбак… жаль, сгинул в шторм вместе с судном, и тогда… тогда местный священник, отец Джозеф положил на меня глаз… я бы не отказала, знаешь, если б он был нормальный человек, а не… Он любит доставлять боль, получает от этого наслаждение… только от этого, и больше ни от чего. Нет, вру — еще от костров с горящей человеческой плотью! О, сколько женщин и совсем молодых девушек он сжег, наигравшись.
— Да-да, — сев на кровати, Андрей покачал головой и, погладив любимую по плечу, спросил: — Но… я же своими глазами видел, как тебя проткнули мечом. Там, в гробу!
— Это была не я, — слабо улыбнулась Бьянка. — Другая девушка, простолюдинка… Даже Красный Барон не мог так просто казнить баронессу! Просто имитировали казнь… хотя для той бедняжки все было по-настоящему. Меня же они бы держали в башне на горе Монтсеррат, использовали б для забав и оргий… как — уже здесь — пытался отец Джозеф. Он же и обвинил меня в колдовстве.
— Кто б сомневался!
— А донос написал сосед, булочник. Получил потом треть моего дома и сад… Господи, милый! — девушка вдруг встрепенулась, схватив любимого за руку. — Что же теперь будет? Нас ведь будут искать… уже ищут… Наверное, лучше б было уехать с индейцами.
Андрей улыбнулся, успокаивающе погладив Бьянку по щеке:
— Уехать с индейцами мы успеем — у них еще тут есть дела. Но…
— Вижу, у тебя другие планы, милый, — вскинула глаза юная баронесса. — Может, все-таки поделишься ими со мной?
— Конечно же поделюсь, родная. Мы просто вернемся домой.
— Домой?!
— Да! Тут-то нам точно не будет жизни.
Встав, Громов подошел к окну и распахнул ставни, впуская в комнату теплый оранжево-золотистый свет заходящего солнца. Близился вечер, и уже нужно было идти — Андрей знал, куда, и знал — зачем. Вот только рассказать об этом Бьянке он не успел — в дверь осторожненько постучали.
— Не заперто.
— Сеньор… ой!
Заглянувший было в дверь Мартин попятился, наткнувшись взглядом на обнаженную баронессу, быстро прикрывшуюся простыней. Громов проворно оделся:
— Заходи, заходи, парень. Чего хотел?
— Хотел доложить, сеньор! — подросток вошел и поклонился. — Похоже, нас здесь обложили: в таверне полно крепких молодых парней, они много не пьют, не едят, просто сидят, словно бы ожидают приказа. И та-ак на нас с Аньезой смотрели!
— Та-ак — это как? — с усмешкой уточнил Громов.
Мартин раздвинул пальцами глаза:
— Вот так! Будто чудо какое увидели.
— Хм… — Андрей задумчиво почесал голову. — Ладно. Где наши?
— Рядом, в соседней комнате. Дремали, но мы разбудили всех.
— Пусть идут сюда. Немедленно! Уходим сейчас же — через окно. Эх… — отправив мальчишку, Громов посмотрел на Бьянку и скривился.
— Что? Разонравилась? — баронесса обиженно пожала губы.
— Аньеза еще за мальчика сойдет, — протянул молодой человек. — А ты — уже нет. Слишком уж фигурка пленительная.
— Что-что?
— Хотя тебя в платье мужское обрядить… да уж, думаю, ладно. Пойдешь, в чем есть, тем более и кафтанов у нас лишних нету.
Постучав, в дверь вошли остальные — каменщик Рамон Кареда, Гонсало Деревенщина, Мартин с переодетой в мальчишку Аньезой.
— Утром в гавань вошла одна шхуна — называется «Багатель», — словно бы между прочим, промолвил Рамон. — Идет в Новую Англию, в Бостон. Я говорил с одним матросом — он наш, каталонец… В Новой Англии в цене хорошие каменщики, и работы там хватит всем. Только вот, увы, — вздохнув, Рамон повел плечом, — денег у нас на дорогу нет, а просят они недешево.