— Понятия не имею.

— А разве твои… разве никто из твоих знакомых негров не живет в Кэну-хайтс?

— Этого я не говорил! Я ничего подобного не говорил! Я не говорил, что никто из моих знакомых негров не живет в Кэну-хайтс! Я просто сказал… я сказал, что не знаю, где живет доктор Мелоди, — я и не знаю!

— Господи, Нийл, ты никогда не отвечал мне таким тоном!

— Ты права и — прости, пожалуйста. Не будем ссориться из-за пустяков. (Он почувствовал, что она сверхчеловеческим усилием удержалась от реплики: «я не начинала ссориться», — и это придало ему бодрости.) Не допустим, чтобы они одолели нас, восстановив друг против друга.

— Ни за что!.. Во всяком случае, постараемся.

Они долго гадали, и в этот вечер, и после, многие ли уже знают и что говорят. Вестл едва смела верить, что соседские дети до сих пор не ополчились на Бидди и по-прежнему видят в ней только веселую подружку и выдумщицу, всегдашнего их коновода в самых шумных играх. Все дети, кроме Пегги Хавок. Та раньше ходила по пятам за Бидди, а теперь она редко появлялась во дворе, и Вестл с болью в душе смотрела, как Бидди, не дозвавшись Пегги, стоит озадаченная, медленно водит по снегу носком красного сапожка, смотрит, не отрываясь, на дом Хавоков, тщетно ждет.

Соседи при встречах бывали по большей части сугубо любезны и сугубо лаконичны. На лицах у них было написано, что они видят в Нийле и даже в Вестл нечто новое и предосудительное. Откровеннее других был добродушный мистер Топмен, который в пятьдесят лет дослужился только до кассира в Торговом и Горно-Промышленном Банке.

Он остановил Нийла на улице и кротко сказал:

— Я слышал, что в вас есть негритянская кровь, Нийл. Признаюсь, это меня удивило. Я всегда думал, что все негры огромные, черные и страшно вороватые. Неужели я ошибался?

Он взывал к Нийлу, как к высшему авторитету, и Нийл ответил авторитетно:

— Вы ошибались.

— Подумайте, как интересно! А скажите, негры охотно возвращаются в Африку?

— Сколько мне известно, они туда не возвращаются.

— В самом деле? Я и не знал. А вот один швед — тот, я знаю, вернулся к себе на старую родину.

— Это не совсем одно и то же.

— Да? Очень интересно. Скажите, Нийл, а вы знаете такого негритянского проповедника, в Атланте, штат Джорджия, — я про него читал, зовут его… нет, точно не могу вспомнить, Джордж Браун или что-то в этом роде — вы знаете, кого я имею в виду.

— Боюсь, что нет.

— Или, может быть, Томас. Я думал, может, вы про него слышали. А скажите — меня всегда занимал этот вопрос: самые знаменитые цветные дирижеры — вот, скажем, Дьюк Эллингтон, — сколько они зарабатывают в год чистых?

— Боюсь, что и этого я не могу вам сказать.

— Неужели не знаете? Ну, а скажите, верно, что негры всегда хотят жениться на белых женщинах?

— Очень сомневаюсь, но наверно сказать не берусь.

— Как странно! Я думал, вы, цветные, решительно все знаете об этих вещах.

Если было что-то комичное в попытках мистера Топмена найти общие интересы с эфиопом Кингсбладом (которого он знал всего тридцать один год), то комизма сильно поубавилось, когда он спросил участливо:

— Если у вас с Вестл родится еще ребенок, есть все-таки надежда, что он будет не совсем черный?

В тот раз Нийл вспомнил свою прозрачно-розовую Бидди, и вопрос насмешил и немного раздосадовал его, но позже, когда он услышал его раз десять, а в намеках уловил раз сто, это уже было очень досадно и совсем не смешно. Нийл как-то расспросил Аша Дэвиса о данных генетики и узнал, что на десять тысяч случаев не бывает ни одного, чтобы дети, рожденные от союза «цветной» и «белой» особей, были темнее, чем более темный из родителей. Но Нийлу предстояло убедиться, что среди такого невежественного элемента, как ректоры колледжей, агенты по продаже швейных машин и популярные лекторы, твердо держится убеждение, будто всякий, в ком есть хоть 0,000001 процента негритянских генов, женись он даже на женщине белой, как мрамор (белизна которого общеизвестна), произведет на свет потомство, черное, как душа диктатора. То обстоятельство, что сии радетели о пользе общества сами никогда не слышали о подобном случае, не имело значения, потому что все они слышали об этом от кого-то, кто об этом слышал!

Нийл не сразу додумался до того, что даже если у таких родителей и родился бы такой эбонитовый ребенок, все же это был бы их ребенок, родной и любимый.

Орло Вэй сказал У.С.Вандеру, тоже одному из столпов Сильван-парка:

— Он дурак, но он всегда был приятным соседом — его дом как раз напротив моего, и я что-то не уверен, можно ли считать его ниггером, раз он только на одну тридцать вторую черный.

Мистер Вандер проворчал:

— Я так понимаю, что ниггер — это тот, кто публично и всерьез в этом признается и тем сам себя вышибает из человеческого общества, будь он черный хоть на одну сто тридцать вторую.

— Пожалуй, вы правы, — поспешил согласиться Орло.

И довольно скоро в Гранд-Рипаблик утвердилось мнение, что Нийл — «если вы хотите знать точно» — на одну четверть негр.

Теперь, когда он спешил к Дэвисам и Вулкейпам, он с облегчением сознавал, что не нужно больше лгать Вестл. Каким-то образом вся Майо-стрит прослышала о его выступлении в клубе, и здесь его любили, хотя кое-кто и подсмеивался над ним: Он и сам не заметил, как у него вошло в привычку по дороге домой заглядывать к Джону и Мэри. И нередко у Аша он встречался с Софи, и в их тревожной дружбе было словно ожидание чего-то.

Ему нужна была их поддержка, потому что в конце января уже не проходило дня без того, чтобы кто-нибудь, решив проявить оригинальность, не напомнил ему, что он «цветной».

Том Кренуэй, не зная, чем бы попрекнуть его на словах, выражал укоризну всем своим видом. Седрик Стаубермейер старался глазеть на него так, как белым полагается глазеть на негров. Зато Роза Пенлосс, жившая кварталом дальше, с робкой приветливостью махала ему рукой. В кухне Шерли Пзорт, не совсем разобрав, в чем дело, решила, что негритянкой оказалась Вестл, и стала с ней особенно ласкова, как с подобной себе иммигранткой. Доктор Коуп Андерсон, химик и сослуживец Аша, зашел с дружеским визитом в сопровождении либерального священника Ллойда Гэда; а в банке Люциан Файрлок пользовался каждым удобным случаем, чтобы на виду у всех пожать Нийлу руку.

Потом у них побывал человек, годами известный в доме как «тот старичок, что ходит с черного хода». Он часто появлялся под вечер с корзинкой на руке и предлагал купить откормленную курицу, вишневого джема, яиц или замысловатый кофейный торт, который испекла его жена на далекой ферме за озером Мертвой Скво. В этот раз его нерешительный звонок у задней двери раздался в двенадцатом часу ночи, и хозяева встревожились, сразу представив себе пьяного Кертиса Хавока или грозного мэра Флирона с его полицейскими молодчиками. Нийл пошел отворять, а Вестл следовала за ним, твердо шагая, точно телохранитель с автоматом.

Старичок стоял в полумраке на цементном полу заднего крыльца.

— Мистер Кингсблад… Нийл, я сегодня ничего не принес на продажу, но я только что узнал, сколько мужества вы проявили, и хочу вас поблагодарить.

Но, с другой стороны, в автобусе незнакомая старушка напустилась на Нийла:

— А известно ли вам, приятель ниггер, как вас накажет господь бог, заповедавший, что эфиопам положено пребывать в вечном рабстве на кухне, а не разъезжать в автобусах с приличными белыми людьми? Кто не слушается слова божия, того ждет ад и скрежет зубовный, так в писании сказано, так повелел господь всемилостивый, благословенно имя его!

А потом посыпались письма.

Дедушка Эдгар Саксинар написал из Миннеаполиса, что Нийл неблагодарный лжец, что никакого Ксавье Пика никогда на свете не было.

Владетельный Бертольд Эйзенгерц написал из своей зимней виллы на Палм-Бич, что очень дорожит знакомством с Нийлом и сумеет соблюсти его финансовые интересы, если он переедет в другое место.