В этот день вечером гитлеровцы арестовали Пешко. Сначала от нее допытывались, куда исчезла дочь, она говорила, что не знает. Тогда ее бросили в концлагерь. Выждав момент, когда узников погнали на работу, Пешко сбежала.

Дочери в деревне Святое не застала: Ревмира ушла в группу Игнатова, оттуда с заданием была направлена в Жлобин. Надежда Владимировна тоже решила не задерживаться у Демиденко, но Таранчук попросил ее остаться в деревне.

— Пока поможете нам наладить контакт с другими связными, — сказал он, — а потом, если позволят условия, вернемся к работе в батальонах...

Спустя месяц Рабцевич передал в Центр о том, что группа солдат батальона «Днепр» с оружием перешла в один из местных партизанских отрядов...

Стоял вьюжный и холодный конец февраля сорок третьего года. Рабцевич только что возвратился в Рожанов после встречи со связником. Ужасно устал и промерз, да бессонная ночь сказывалась.

Хозяйка заботливо накрыла на стол. Он принялся было за еду, но есть не мог. Вчера Рабцевич проводил Линке к Ваупшасову. Командир соседнего чекистского отряда пообещал выделить Рабцевичу опытного радиста, в котором он нуждался.

Необычно быстро собрался комиссар. Рабцевич удивился его проворству. А потом понял — комиссар надеялся встретиться со своим сыном, воевавшим в составе чекистской группы «Местные».

Линке пошел быстро, за ним едва поспевали сопровождающие бойцы.

— От меня привет Гейнцу, — крикнул вдогонку Рабцевич.

Линке обернулся. Во все лицо — радостная улыбка. И у Рабцевича под лопаткой что-то судорожно дернулось и неприятно заныло. Вспомнилась семья — дети, жена. Вроде бы и беспокоиться нет причин — живут в Куйбышеве, далеко от фронта, — а душа будто бы не на своем месте. «Да что это со мной? — досадливо подумал Рабцевич. — Не годится так...» Достал тетрадку, принялся составлять сообщение в Центр по сведениям, полученным от связника...

На улице заскулил хозяйский пес. Рабцевич накинул на плечи полушубок, вышел на крыльцо. Во дворе командир группы Пикунов гладил ласкавшегося пса. За калиткой стояли заснеженные, мокрые бойцы... Невольно пересчитал. «Двадцать. Все». И сразу вздохнул легко, свободно.

Приход групп на базу всегда был праздником: партизанам он сулил короткий отдых — жизнь в тепле с домашними харчами; для Рабцевича же не было большей радости, чем видеть бойцов живыми...

Пикунов доложил, что за прошедший месяц его группе удалось совершить две удачные диверсии на железной дороге, установить связь с медицинской сестрой бобруйского фашистского госпиталя Анастасией Игнатьевной Михневич, выйти на связь с официантками столовой фашистского аэродрома в Бобруйске Клавой и Ниной. И, самое главное, через них добыть сведения о количестве самолетов, базирующихся на аэродроме, ремонтных мастерских, об обслуживающем персонале...

Через два дня Пикунов с группой вновь ушел на свою базу.

Поход Линке несколько затянулся. Уже пришел радист Глушков с рацией и дружеским письмом от Ваупшасова, а Линке все не было. Рабцевич беспокоился...

Линке возвратился в начале марта. Оказалось, он по пути заглянул к Пикунову. Там провел с бойцами и населением окрестных деревень несколько бесед о положении на фронтах и даже сходил с группой на диверсию. Потом встретился с Федором Михайловичем Языковичем, который прибыл в Полесье в качестве уполномоченного ЦК КП(б) Белоруссии для дальнейшей организации партизанского движения и подполья в области. А это значило, что теперь отряду «Храбрецы» необходимо поддерживать связь не только с Минским обкомом, но и непосредственно с Языковичем, который вскоре после прибытия создал штаб партизанского соединения Полесья. Для Рабцевича эта встреча была весьма важной. Несмотря на то что в оперативном отношении отряд подчинялся только НКВД СССР, а потом НКВД БССР, многие вопросы, связанные с координацией действий разведывательно-диверсионных групп, и, главным образом, вопросы партийной жизни, агитационно-массовой работы среди населения, он решал по согласованию с подпольными партийными органами. С ними решались различные хозяйственные вопросы: размещение отряда, групп, обеспечение их продовольствием... Подпольные партийные органы постоянно информировали отряд о пленумах ЦК КП(б) Белоруссии, совещаниях руководителей партизанских соединений и отрядов, проходивших в Москве.

Языкович обещал Линке в ближайшее время побывать в деревне Рожанов... Сделать это он не успел. 7 апреля 1943 года во время проведения одной из дерзких диверсионных операций на перегоне железной дороги Брест — Гомель Языкович трагически погиб. Созданный им подпольный обком Полесья, утвержденный в апреле 1943 года ЦК КП(б) Белоруссии, продолжал действовать...

Закончив свой рассказ, комиссар решил закурить. Он достал аккуратно разрезанную на дольки газету.

Рабцевич пододвинул ему свой кисет.

— Э, нет, — Линке улыбнулся. — После твоего табака мое горло на ленточки рвется.

Засмеялись.

Рабцевич смотрел на Линке и по его глазам чувствовал, что комиссар намеревается еще что-то сказать, но, очевидно, не знает, с чего начать, поэтому спросил:

— Ты все сказал?

— Да нет, Игорь, не все... Пикунов женится...

— Что? Как женится?

— А как женятся? Конечно, со свадьбой!

— А ты что?

— А что? Война ведь свадеб не отменяет... — Однако видя, что известие ошеломило командира, добавил: — Вообще-то я попросил, чтобы он немного временил со свадьбой, ну до возвращения на базу. Я говорил — всем отрядом справим свадьбу...

Рабцевич решил в ближайшие же дни побывать на базе у Пикунова, проверить, как у него обстоят дела, и заодно поговорить по душам. Но Пикунов сам пожаловал в Рожанов — в группе кончились боеприпасы... Поговорить с ним сразу Рабцевич не успел, а через день Пикунов ушел... Рабцевич сам провожал бойцов, выстроившихся на улице перед штабом отряда. На прощание он сказал несколько напутственных слов и подошел к Пикунову.

— Что ж, Миша, желаю тебе удачи. — Рабцевичу вдруг захотелось обнять его, как сына. Но, увидев приближающегося комиссара, который каждому на прощание крепко жал руку и говорил что-то такое, от чего бойцы весело смеялись, отошел в сторону. Наконец прозвучала команда: «Напра-во, шагом арш!» Группы направились к реке Птичь... У Рабцевича заныло в груди: он будто чувствовал, что видит Пикунова в последний раз...

17 апреля 1943 года группа Пикунова возвращалась с очередной операции. Все устали, но были счастливы — удалось пустить под откос фашистский состав с военной техникой и снаряжением из двадцати четырех вагонов! Бойцы шутили, смеялись, сыпали анекдотами. В это время дозорные сообщили, что от деревни Сторонка ветер доносит запах дыма и вроде бы варева... Это было странно: вот уже полгода деревня пустовала. Крестьяне, спасаясь от карателей, ушли в лес, жили в землянках. Появление людей в Сторонке насторожило бойцов...

Разведка доложила, что в деревне местные крестьяне топят баню. Известие привело всех в восторг...

— Пожалуй, и нам не мешает погреться, — поддержал бойцов Пикунов. И, никуда не сворачивая, повел группу в баню, что стояла метрах в двухстах от околицы, прямо у перелеска — в случае чего, из нее всегда можно было уйти...

Бойцы напилили и накололи дров, натаскали воды. Санкович сбегал в деревню и добыл березовых веников. Дождались своей очереди, начали париться. Смех, добрые шутки заполнили баню.

— Кваску бы сейчас! — бросил кто-то. И не успел смолкнуть голос, как на пороге в клубах пара, словно бог на облачке, в овчинном кожушке и самодельной шапке появился дед Жаврид. В руке у него был большой деревянный ковш.

— Хлопцы, дак я вам кваску прыйнес — И на лице у него появилась счастливая улыбка, отчего жиденькая бороденка к пустому рту подтянулась.

Квас тут же плеснули в каменку. И в тот же миг вместе с взорвавшимся паром в нос ударил густой хлебный дух. Можно было подумать, что бойцы были не в бане, а в пекарне, где шло колдовство над заварными караваями...